Вос-
принимает ли кто-нибудь принцип отбора информации,
даже если читает все объявления? Мак Лухан говорил,
что все объявления являются хорошими новостями, вы
читаете их с надеждой, что все обещания исполнятся.
Сейчас члены семьи оставляют этот отдел нетронутым,
рассматривая только краткий обзор, который является
интересным. У вас есть выбор. Вы можете пройти мимо

рекламы, в этом случае вы урезаете информацию, и газета
становится меньше, чем до того. Или вы можете абст-
рагироваться, копируя или припоминая, и оставить газету
нетронутой.

Если вы читаете рекламу, эта копия еще принадлежит
внешней зоне, но если вам удалась ваша выходка, она
даже достигает зоны <я>.

С этой точки зрения я не хочу говорить об уровнях
и структуре абстракции. Нам уже достаточно для нашего
следующего шага, но я хочу отметить, что наивысшая
степень абстракции является числом, где каждая конк-
ретность заключается в скобки, каждая характеристика
вычеркивается, и лишь число остается от предмета, факта,
процесса. В этой числовой игре невозможное становится
возможным. Например, человек, живущий в Южной Аф-
рике, может получить один-два укуса москитов в день,
в то время как это число существенно возрастает, если
он живет в Кении.

Давайте повторим еще раз нашу последнюю игру. Мы
обозначаем буквой Т - ядовитых, Н - питающих типов.
Мы обозначаем 3 - зону или локус (место), где событие
происходит. Это размещение называется топологией. Мы
приблизительно разделили ВЗ - внешнюю зону и ЯЗ
- зону <Я>, место, так сказать, под кожей, и я отметил,
что внутри ЯЗ находится ДПЗ, которая предотвращает
прямое взаимодействие между <Я> и другостью, которая
препятствует нам существовать в <соприкосновении>. ДПЗ
называется <мозг/разум>, который часто уступают при
действительном рассмотрении. Если я чувствую зуд, я
осознаю это, но если я сказал, что этот зуд находится
в моем мозгу, меня воспринимают как сумасшедшего.
Христианская наука хорошо использовала эту путаницу.
Я могу, конечно, опозорить практикантов христианской
науки и их детей путаницей такого же рода. Одной из
моих последователей в Сан-Франциско была женщина
среднего возраста, которая пришла ко мне в шизоидном
состоянии в Майами. Она воспитывалась в атмосфере,
пропитанной христианской наукой и моралью. Каждый
воспринимаемый ею сигнал немедленно искажался и ис-
пользовался для ее призрачной системы. Если мы назовем
<разум> фантазией и применим теорию осознания,

124

мы останемся на твердой почве реальности. Термин фан-
тазия имеет ключевое положение в моей гештальт-
философии. Он также важен для нашего социального
существования, как формирование гештальта для нашего
биологического существования. Достаточно часто проти-
вопоставляют фантазию и реальность, имея в виду, что
любая фантазия и воображение находятся <далеко за
пределами> предмета, а рациональность называют мини-
атюрным отражением здравого смысла. Я использую фан-
тазию и воображение как синонимы, хотя воображение
имеет кое-какие дополнительные значения.

Я собираюсь отдохнуть. Итак, я планирую. Это пла-
нирование является рациональной фантазией. Я должен
1 использовать подпорки из ВЗ, такие, как: карты, советы
агентства путешествий и т. д. Но прежде всего я фан-
тазирую в форме предвидения, потребностей, воспоми-
наний. Потом я сокращаю или расширяю свою фантазию,
пока в фантазии или вместе с агентом по путешествиям
я не прихожу к решению, которое соответствует моим
потребностям, времени, цели.

Я упоминал выше, что все теории и гипотезы являются
фантазиями, которые становятся ценностью, как только
начинают соответствовать наблюдаемым фактам.

Другими словами, рациональная фантазия является
тем, что обозначается выражением: <Он в здравом уме>.

Читатель: <Хорошо, Фритц, я могу последовать за
тобой в этих рассуждениях. Но как насчет воспоминаний?
Ты, по-видимому, имеешь их в виду. Если ты смешиваешь
фантазию и воспоминание, ты ошибаешься или лжешь>.

Точно. Мы говорим о действительных воспоминаниях,
которые уже оставили сомнения об общей применимости.
Этот тезис говорит о том, что каждое воспоминание
является абстракцией какого-то события. Это не событие,
как таковое, если вы читаете газету, то сама газета
остается в ВЗ. Вы не поглощаете, не перевеиваете ося-
заемую газету, как таковую. Более того, вы выбираете
то, что вам интересно, новости сообщаются с пристра-
стием определенных политических взглядов, большинство
из них отбирается репортером с определенной способ-
ностью к наблюдениям.

Читатель; <Я согласен, но если я испытал нечто, то
моту это ясно вспомнить>.

Как много вы припомните? Насколько вы будете при-
страстны? Как точно вы припомните тон голоса, инто-
нации? Проглотите инцидент, или воспроизведете и воз-
вратитесь в прежнее состояние к тому событию в насто-
ящем, которое само является невозможным, поскольку со-
бытие - в прошлом, в то время, как возвращение - в
настоящем? Это возвращение дает нам много больше, и
при много меньшей пристрастности - факты, а не замо-
роженные воспоминания, которые, в действительности, из-
менены сегодняшним состоянием любви и ненависти.

Многие исследователи существуют за счет пристра-
стности и селективности памяти, скажем, наблюдатели
случайностей. Мне хотелось бы, чтобы вы видели картину
и могли бы знать, как по-разному каждая личность ин-
терпретирует одни и те же события, в соответствии с
потребностями ее системы самоуважения.

Другими словами, даже самое достоверное наблюдение
является абстракцией. Я уже понимаю, что мне следовало
написать много больше страниц, чтобы пояснить ключе-
вую позицию фантазии.

В психопатологии наиболее важными фантазиями яв-
ляются те, в которых пациент не может осознать их
иррациональность. Наиболее крайним случаем был бы
параноидный шизофреник, который представлял бы и
действительно верил, что врач вышел, чтобы убить его.
Чтобы воспрепятствовать этому, он выходит в ВЗ.
А именно: он действительно стреляет в доктора.

Многие из нас имея катастрофические (криминальные)
фантазии, не стремятся контролировать их рационально,
заболевают фобическими расстройствами и не желают
разумно рисковать.

Многие из нас, имея катастрофические (криминаль-
ные) фантазии, не стремятся контролировать их рацио-
нально, становятся безрассудными и не желают быть
разумно осторожными.

Некоторые из нас имеют баланс катастрофических и
анастрофических фантазий,- здесь мы имеем перспек-
тивное и рациональное дерзание.

126

Роли и игры, исполняемые в фантазии, бесконечно
разнообразны от крайнего самоистязания до безгранич-
ного исполнения желания. Здесь я хотел бы остановиться.
Мне необходимо продолжить разговор в рамках той аб-
стракции, которая вызвала фантазию о существовании
<разума>.

Прошлой ночью я кончил здесь и просился со злобой:
<Я не желаю создавать большую "жалостливую историю".
Яне желаю входить в область слова, называемую
абстракция абстракции. Яне желаю вникать в такие
детали мышления, как субвокальная речь, говоря о фантазии>.

Я только отмечу, как сильно поражает меня то, что
каждый раз, когда я фантазирую, записывая какую-то
вещь, выплывают различные темы, вытягивая некоторые
старые конструкции (сейчас я имею в виду мысленно)
из моего помойного ведра, и я узнаю кое-что новое... Я да-
же хочу допустить, что мое помойное ведро совсем не
существует, что я его изобрел для игры в переориентацию.
С другой стороны, я смотрю вокруг. Мой рабочий стол
завален больше, чем обычно. Хочется ли мне писать об
Изалене, или лучше мне одеться и отправиться завтракать
в охотничий домик?

<Получение одевания> - звучит смешно. Я в пижаме,
и все, что я делаю, - надеваю один из моих шерстяных
костюмов, мою любимую одежду. У меня их несколько,
лучший из них - махровый костюм, особенно удобный
для бани.

В охотничий домик я хожу редко. Я пользуюсь своим
маленьким фиатом, который на 18 дюймов короче <фолькс-
вагена. Я называю его моторизованной детской коляской.
j 1 Мой дом располагается на три сотни футов вверх над
купальней, справа от утеса. Он широко разрезает гору,
так, что создается обзор более тысячи квадратных милей
океана, и диких отлогих утесов, сдерживающих его не-
умолимое ворчание и плеск, желающих отдать лишь
несколько валунов мягко требующим волнам.

Вы не выходите за дверь. Вы появляетесь, нет,
не как прежде, в нетронутой природе, а в смеси велико-
лепного пейзажа, лестницы из природных камней, явля-
ющейся выступом круглой каменной стены, домиков и
автомобилей внизу.

127

Подъем и спуск из охотничьего домика не трудны
для меньшинства людей. Для меня тоже. Я, обычно,
мчусь вниз. Оттуда вниз к купальням такое же расстояние,
которое я должен проходить. Карабкаться вверх мне
легче медленнее. Иногда я совершаю это совсем без
перенапряжения мышц ног и сердца,

Когда я впервые приехал в Изален, мое сердце было
в довольно плохом состоянии.

Я хочу написать о моем сердце. Я нащупываю начало
и понимание. Помойное ведро вращается как карусель
ночного кошмара. Путешествия с псилоцибином, их со-
держание: близкая смерть, близкая смерть, сдаюсь. Нет!
Назад к жизни, назад"

Вращение прекращается. Я возвращаюсь в траншеи
1916 года, о нет, не в траншеи. Я - в армейском гос-
питале. Вне кошмара боевых действий. Я встретил хо-
рошего человека, нашего нового доктора. Мы болтаем,
он хочет знать об антисемитизме. Этого хватает, да, даже
в траншеях. Но, в основном, среди офицеров.

Наша рота передвигается в другой сектор фронта. Я за-
болеваю инфлюэнцей с высокой температурой. Он посылает
меня в госпиталь. У меня настоящая постель. Он навещает
меня через два дня. Температура поднимается, и температура
есть действительно, не искусственная или сфабрикованная.
Наконец, она падает - я вне зоны опасности.

На следующий день я просыпаюсь со сновидением:
моя семья, на переднем плане - Грета, сестра, которую
я любил, стоящие вокруг моей могилы просят меня вер-
нуться к жизни. Я напрягаюсь, я тянусь, делаю страшные
усилия и достигаю цели. Медленно-медленно я возвра-
щаюсь к жизни, желай, хотя и не очень желаю, вернуться
в смерть, смерть, которая так желательна в ужасах войны.
Я уже добился успеха в закаливании и снижении своей
чувствительности, но два раза я почти видел смерть в лицо.
Первый - во время атаки десантно-диверсионного
отряда. Они карабкались из траншеи в траншею после
того, как газовое облако покрывало линии противника.
Они были вооружены длинными эластичными молотками,
которыми они убивали и били любого, кто еще показывал
признаки жизни. Я так никогда и не узнал, делали ли

128

они это, чтобы сохранить боеприпасы, боясь привлечь
внимание, или из садистских побуждений.

Другой раз встреча со смертью произошла случайно.
Утром мы проверяли наши противогазы с помощью сле-
зоточивого газа. Они казались в хорошем состоянии. Той
же ночью мы провели газовую атаку. Последняя проверка
стальных бутылок. Метеоролог проверяет скорость, ус-
тойчивость, направление ветра.

Проходил час за часом. Я не слишком напряжен, сидя
в блиндаже и читая утонченную литературу. Наконец,
метеорологические условия, по-видимому, прекрасны. От-
крыть клапаны1 Желтое облако стелется по направлению
к траншеям. Потом внезапное завихрение. Ветер изменил
направление. Траншеи лежат по зигзагу. Газ идет в наши
траншеи. И мы действительно погружаемся в него, а
противогазы у многих испорчены. И многие получают
отравление от легкого до сильного, а я единственный
медик, и у меня только четыре кислородных баллона, и
каждый должен вырывать баллон, чтобы улучшить по-
ложение другого солдата.

Не раз я порывался сорвать маску со своего вспотев-
шего лица. В 1914 году, когда разразилась война, я уже
обучался медицине. Осматривающий меня врач сказал:
<Годен для земляных работ>, что было даже ниже, чем
<годен в запас>. Я очень сильно сутулился и имел ка-
пельное сердце, удлиненное маленькое сердце. Мне труд-
но было выдерживать нагрузки в спорте, и я предпочитал
все виды спорта общему балансу сил.

У меня не было намерения стать и кровавым героем.
Поэтому я добровольно вступил в Красный Крест, чтобы
быть полезным по другую сторону боевой линии. Боль-
тую часть времени я оставался в Берлине, продолжая
занятия. Четырехнедельного путешествия в Монс на гра-
нице с Бельгией мне хватило с лихвой, и я отправился
восвояси. Только я не подозревал, что это было подсуд-
ным делом, поскольку в моем представлении Красный
Крест был полуприватной организацией. Когда меня схва-
тили, я, хромая по-дилетантски, притворился, что у меня
болит нога. Меня послали к профессору Шлейчу,
которым я восхищался как одним из тех, кто ин-
тересовался психосоматической медициной еще до

5 Ф. Перлз и др. 129

Гроддека. Он сделал мне внутрибрюшную инъекцию, ко-
торая была столь болезненной, что я страстно возжелал
выздороветь.

Мы отправились в Монс в очень медленном поезде,
который всегда должен ждать, пропуская фронтовые вой-
ска и снаряжение. Нет еды. Я был слишком истощен и
уснул так глубоко, что мне потребовалось несколько
минут, чтобы сориентироваться, когда меня разбудили.
Это было жутко. Я уставился на них, - на стены
вагона - полная деперсонализация, отсутствие любого
ощущения или значения.

В Монсе я дежурил на станции, раздавал кофе и
другие закуски для погрузки в вагоны раненым, возвра-
щающимся с фронта. Когда я хотел дать воды раненым
и страдающим британским Томми, немецкие раненые не
позволили мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68