В заключение тоста секретарь сказал: «Я очень рад, что нахожусь в твоем доме, с этого дня мы должны еще больше подружиться и сблизиться». Он подозвал к себе Годердзи, несколько обалдевшего от всего происходящего, выпил с ним на брудершафт и трижды вперекрест поцеловал.
Гости, видя, что первый секретарь так почтил хозяина, наперебой бросились его расхваливать. Они расписали его «колоритную и светлую личность», наговорили с три короба правды и неправды, и у Годердзи голова и вовсе кругом пошла.
Исака Вахтанг Петрович оставил напоследок. Тост за его здоровье он повел издалека, долго подбирался к сути. Сперва поговорил о хозяйстве вообще, затем остановился на вопросе организации и руководства в советской торговле, затем осветил роль учета в народном хозяйстве, подчеркнул, что работники учета и торговли — золотой фонд нашего сельского хозяйства, хотя некоторые ограниченные люди смотрят на них свысока, и все свои положения подкрепил высказыванием Сталина о работниках сферы обслуживания...
Сотрапезникам это особенно понравилось, ибо упоминание Сталина ему, официальному лицу, зачтено было как проявление особого гражданского мужества.
— К работникам торговли мы зачастую несправедливы,— продолжал витийствовать Вахтанг Петрович,— потому что мы все еще плохо разбираемся в хозяйстве, мы плохие хозяйственники, плохие экономисты, плохие организаторы, плохо ведем торговлю. Каждый руководитель в то же время должен стать и экономистом, бороться за рентабельность. Мы должны быть смелыми, прозорливыми и инициативными хозяйственниками. В этом отношении Америка нас здорово опережает. С одним только умением администрирования, без знания экономики и бухгалтерии дело двигаться не будет, потому-то на многих участках хозяйствования у нас ничего не получается...
Исак именно тот человек,— заключил под конец секретарь,— который сейчас нам очень и очень нужен: инициативный, трудолюбивый, преданный своему делу, неутомимый, энергичный...—
И много еще красных слов было сказано им в адрес Исака Дандлишвили.
Годердзи переводил удивленный взгляд с секретаря на Исака, который стоял потупившись, застенчиво улыбаясь, ни дать ни взять — олицетворение скромности и порядочности. Годердзи недоумевал, как это до сих пор он не распознал, что Исак такой необходимый человек, такой великий хозяйственник, да еще так накоротке с секретарем райкома.
— Я знаю Исака Дандлишвили еще с тех времен, когда он работал главным бухгалтером автобазы,— как бы в ответ на его мысли произнес Вахтанг Петрович.— После того он был главным бухгалтером межрайонной ремонтно-строительной конторы и всюду проявил себя с самой лучшей стороны. Когда мы решили открыть самебскую базу Лесстройторга, я тотчас вспомнил о нем и пригласил на эту должность. Я знал, что такие блестящие работники, как Годердзи и Исак, обязательно найдут общий язык, и вот, друзья мои, теперь мы все видим, что так оно и получилось.
Поскольку сам первый секретарь расхвалил Исака, остальные до того усердствовали, что утратили всякое чувство меры. Выяснилось, что второго такого изумительного специалиста и человека, как Исак Дандлишвили, во всем подлунном мире не существовало.
В своем благодарственном тосте, довольно складно построенном и с чувством произнесенном, Исак подчеркнул важность преобразований, которые происходили в Самебском районе под руководством Вахтанга Петровича, коротко коснулся роли лесстройторговской базы и заверил руководство района, что не пожалеет сил для совершенствования стиля работы.
Гости разошлись, когда уже начало светать. В звонкой тишине далеко-далеко разносились их громкие и веселые хмельные голоса, выкрики, сдобренные по-крестьянски солеными словечками, пение вразброд, и все это надрывало сердце Годердзи, потому что впервые случилось так, что в доме у него был кутеж и ни один из соседей не был приглашен.
Он знал, что сейчас никто из них не спит, что все они с тайной завистью, обидой и. любопытством прислушиваются к ночному переполоху.
На следующий день Исак Дандлишвили не показался ему таким угрюмым и хмурым, каким бывал обычно. Исак одобрил кутеж и долго расхваливал дом и хозяйку Годердзи.
— У тебя, мой любимый начальник и близкий моему сердцу сын отечества, и вправду замечательная семья,— умиленно щуря глаза и воздевая руки, велеречиво говорил Исак.— Когда мы возвращались домой, Вахтанг Петрович взахлеб тебя хвалил. Слышал бы ты, что он говорил, как отзывался о тебе! И ты знаешь? — тут Исак немного помедлил.— Он даже пожалел тебя: такой человек, глава такой чудесной семьи, а ютится в таком курятнике! Неужели, сказал он, Годердзи Зенклишвили не в состоянии выстроить себе приличный дом!..
Говоря все это, Исак исподлобья метал взгляды на Годердзи.
Управляющий базой был явно доволен. Раскрасневшийся, сияющий стоял он перед главным бухгалтером и, верно, от смущения, расчесывал железным гребнем свои густые волосы.
Затем Исак перекинулся на Вахтанга Петровича.
— Второго такого талантливого организатора и партийного работника во всей республике не сыскать, наш секретарь в высшей степени предусмотрительный и прогрессивный человек, - разглагольствовал Исак вкрадчивым голосом. Потом приблизил свое узкое лицо к Годердзи и почти шепотом произнес: — Чего от тебя скрывать, он с руководителями республики - вот так.- И сцепил согнутые указательные пальцы, изображая, как это «вот так».— Но они высоко его ценят, очень высоко. Когда приезжают в Картли, только у Вахтанга Петровича останавливаются. Ну, а он-то не из таковских, знает, как встречать, как привечать гостей. Вахтанг Петрович, милый ты мой, лицом в грязь не ударит! Уж он изучил их характер, вкусы, привычки, слабости, прямо наизусть знает, что они любят, а что — нет. Так он умеет угодить начальству, что они на руках готовы его носить!
Теперь вот самое высокое начальство республики решило на том берегу Дзамы, возле Земочала, у истока Нодарова ручья, — ах, какое чудное место для кутежей! — там вот хотят охотничий домик поставить. Охотничий домик и одновременно приют для почетных гостей, гостевой домик, значит. Ну, и строительство домика поручили Вахтангу Петровичу. И проект он должен за казать, и смету составить. «Первый» сказал, чтобы денег не жале ли, главное, как можно лучше построить, и внутри все чтоб как следует быть, красиво и богато чтобы.
Когда начнется строительство, я по совместительству буду там бухгалтером. Так сказал Вахтанг Петрович. Нам, говорит, верный человек нужен, чтобы без промашек, не то нос высунуть нельзя будет...
— Ясно, уж раз поручили... конечно...
— Только это очень трудное дело. «Первый» сказал нашему секретарю, что из республиканского бюджета копейку дать не сможет, вы, говорит, должны выстроить гостевой дом на средства района, на сбережения. А какие средства и сбережения у нашего района? Если бы мы были цитрусовым районом, или чайным, или виноградарским, тогда будь здоров, имели бы средства, а сахарная свекла и картофель да малая толика хлеба какой доход дают? Вот и озабочен наш Вахтанг Петрович...
...Не скрою от тебя, он ищет верных людей, чтобы с их но мощью провернуть как-нибудь это важное дело. Мы должны помочь ему во что бы то ни стало. Надо его поддержать, понял? А как же, не бросать ведь нашего Вахтанга Петровича одного!.. Совесть надо иметь! Он этого не заслуживает, не-ет!
— Да, но мы-то что можем? — захлопал ресницами Годердзи.
— Э-э-э! Как это, что можем! Да разве не в наших руках весь стройматериал?
— Пожалуйста, пусть прикажут, и мы все им продадим, разве нам не все равно, кто скупит, пусть только деньги платят.
— Ай, дорогой начальник!.. Ты либо придуриваешься, либо и вправду плохо разбираешься в ситуации...
— Исак, ты не очень-то, малость полегче, а то, знаешь, я все тот же Годердзи Зенклишвили, как шандарахну, мокрого места от тебя не останется! — вспыхнул управляющий базой.
— Ну чего ты, ей-богу!.. Ну, конечно, я знаю, что ты Годердзи Зенклишвили, и очень тебя люблю, и уважаю, и ценю, что и говорить! Я только о том волнуюсь, что ты в корень не смотришь...
— Значит, я в корень не смотрю, а ты, чертов ты сын, смотришь? — и Годердзи загнул любимое выражение.
Исак осекся, поняв, что хватил через край и шеф разозлился не на шутку. А это во всех случаях было нежелательно и опасно. Поэтому он благоразумно переждал, пока гнев Годердзи несколько улегся, вытащил пачку сигарет, предложил шефу, зная по опыту, что тот, бывая не в духе, обычно курил. И сам закурил. Помолчал, попыхтел сигаретой, потом, заметив, что Годердзи поостыл, поднял кверху правую руку и со всей убедительностью, на которую был способен, произнес:
— Клянусь своей десницей, у меня и в мыслях не было тебя обидеть... Я только хочу, чтобы ты лучше разобрался в ситуации. Если же ты этого не хочешь, я и вовсе замолчу. Чего не хочешь — того не дай тебе господь!
— Ладно, валяй! Говори, что хотел сказать. Я не красная девица, чтобы со мной антимонии разводить.
— ...Вот ты говоришь, что пускай, мол, даст мне деньги, а я ему материал дам. Да кто тебе деньги-то даст? Где они, эти деньги? Ты не понимаешь, что район на свои средства, из своего бюджета будет строить? Значит, районные организации должны сложиться, распределить между собой все расходы, и каждый внесет свою долю. И ты, ежели ты и вправду патриот своего района, должен так же поступить, а нет, так, знаешь, у Вахтанга Петровича спина крепкая, а руки длинные, не таких, как мы с тобой, а любого почище нас, покрупнее нас, как хряков, охолостит!
— Да, но как я могу выдать материал? Если я стану все тут разбазаривать, меня и вправду охолостят.
— Э-э, не будь ребенком, это дело простое, я тебя научу всему, что надо делать.
— Ты смотри на него, он меня научит! На кой шут мне твое учение! Ведь ежели до дела дойдет, не с тебя, а с меня спросят... Что я тогда отвечу? Исак, мол, научил?
— Э-э,— сморщился Исак в презрительной гримасе.— Прежде чем с тебя, с меня спросят, я бухгалтер, а не ты. Уж если я говорю — научу, это значит, что ни с меня не спросят, ни с тебя не смогут спросить, понял? Хочешь, скажу сейчас, как мы должны поступать, а нет — воля твоя, пожалуйста!.. И Исак повернулся было уходить.
— А как же все-таки? — чуть помешкав, заинтересовался Годердзи.
— Как, да так, за счет «левого», о котором я тебе толковал...
— Ох, Исак, подведешь ты меня под монастырь! Чует мое сердце, добром такое дело не кончится...
— Да ладно, начальник, чего ты трусишь! Вот уж не думал, что ты такой боязливый! Под какой это монастырь я тебя подведу, когда и райком с нами заодно, когда и они, и мы одно дело делать будем!
— Коли это самое «дело» не выгорит, они тотчас от нас отступятся, уж я хорошо их знаю, пока ты силен, они с тобой, а чуть запнешься, оскользнешься, они первыми тебе пинка дадут.
— Вахтанг Петрович не такой человек, его хоть вешать будут, он друга в беде не оставит. Да, наконец, ведь это желание руководителя республики, кто против пойдет? А вот ежели мы в сторону вильнем, нам того не простят.
— Мы совсем бесплатно должны материал выдать?
— Совсем.
— Мать честная, ну и в переделку мы попали!
— В переделку ты попадешь, коли не поможешь району в трудный момент, коли не поддержишь инициативу райкома, вот и окажется, что мы с тобой не патриоты, не радеем о своем районе, ото всех отстаем...
— Ну хорошо, но ведь если мы совсем бесплатно им выдадим, из каких же средств расходы покроем?
— Ты послушай меня хорошенько и все поймешь: когда мы получим этот «левый» товар и реализуем его, прибыль будет огромная. Даже если весь «левый» но твердым ценам загоним, все равно. Так вот, тем, кто нам этот «левый» прислал, поставщикам то есть, мы должны будем сорок процентов, то есть меньше, чем полцены, понял? Дело выгодное, очень выгодное, уж ты мне поверь. Это для «левого» закон - выгоду дает большую...
Так вот, затем, сударь мой, пятнадцать процентов положено нашему начальству. Им все известно, потому и доля полагается. Десять процентов местному руководству, а пять сохраняем для ревизоров. Остальные тридцать процентов чистыми наши!.. Но эти тридцать процентов считаются от продажи материала по установленной цене. А мы-то не по этой ЦЕНЕ продавать будем, а самое меньшее раза в полтора дороже... Поэтому фактически у нас останется пятьдесят процентов от продажи всего материала, всего поступившего материала, понял?
Все это должно быть самой большой нашей тайной. Если тебя на расстрел поведут, ты и тогда не должен признаться,— дескать, ничего не знаю, и баста! Пусть догадываются, пусть говорят,— мы должны начисто отрицать: нет И нет!.. Об этом ни одна живая душа не должна ничего знать, ни-ни! Кроме трех ЧЕЛОВЕК: МЕНЯ, ТЕБЯ И Серго. Эти ПЯТЬДЕСЯТ процентов составят столько, что мы СМОЖЕМ дать им в зубы и ту сумму, которая необходима на строительство этого чертова охотничьего или гостевого домика, пропади он пропадом, пусть подавятся, и нам с тобой столько останется, что не в убытке будем! Уж ты мне поверь, Исак считать умеет! Пусть хоть со всего мира математики соберутся, проверяют — никто меня ни на чем не поймает! Клянусь своим счастьем...
- Охо-хо, это что же такое, а,— покачал головой потрясенный Годердзи.— Как все связано, увязано друг с другом, мать честная!..
— Такова жизнь, дорогой начальник, такова жизнь. Ведь еще Маркс и Энгельс доказали, что все в этом бренном мире взаимосвязано, все друг с другом взаимодействует, в этом, говорят они, суть диалектики. Так почему же мы должны противоречить этой диалектике, не взаимодействовать? А какое может быть взаимодействие в гиблом деле? Взаимодействие должно подразумевать лишь выгоду. Веретено крутится, крутится, нить прядется, так было, так есть, так будет!..
- Исак, ты присмотри тут, а я пойду, пожалуй, домой, голова чего-то разболелась, сосну немножечко, авось пройдет. Эта математика и проценты, сказать правду, в печенках у меня сидят, никогда их терпеть не мог... разрази господь того, кто их придумал, не будь их, как спокойно бы жили люди!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61