— Как ты думаешь, по скольку нам с тобой на каждого придется, если ты мне отношение подпишешь, а я обеспечу доставку «левого» из Сибири?
— Откуда же мне знать! «Лево» и «право» мне в армии кричали, когда строю обучали. Был там у нас лейтенант один, только и орал: «левой», «левой», «левой»...
— Если хотя бы годик нам дадут так поработать, мы с тобой, самое меньшее, но одному миллиону будем иметь чистыми, понял? Миллион старыми деньгами! Каково, а?
— Чего, чего?! — разинул рот Годердзи.
— Отсчитаю тебе миллиончик чистыми по старому курсу!.. А знаешь, как деловые люди миллион называют? Лимоном, вот как! Будет у тебя такой лимон!..
— Нет, нет, больше чтоб ты мне этого не говорил! — замахал руками Годердзи, и жилы у него на лбу посинели, взбухли.
Потом, словно чего-то испугавшись, он вскочил, растворил двери — воздуху, что ли, не хватало — и, встав на пороге, пугливо огляделся по сторонам.
— Что ты, бог с тобой, да нас в порошок сотрут! От них разве что скроется?! Да и кроме всего, как я Вахтангу Петровичу в глаза глядеть буду? Он ведь меня сюда назначил...- обрел наконец дар речи Годердзи.
Исак громко расхохотался. Не понять было — это он нарочно или правда.
— К твоему сведению, Вахтанг Петрович давно уж ждет не дождется от тебя подношеньица и, ничего не получая, думает: здорово я маху дал, такую бестолочь на золотую жилу посадил...— подбавил яду оторопевшему управляющему змий-искуситель.
— Врешь! — в порыве отчаяния вскричал Годердзи.— Он порядочный человек!..
— А кто тебе говорит, что он непорядочный? Но разве порядочному человеку не хочется хорошей жизни? У него знаешь какие расходы на вышестоящее начальство? Откуда их покрывать, ежели сам он брать не будет? Ты думаешь, он откажется, если дашь? Я лучше тебя его знаю, у нас с ним дружба уже многие годы.
— Кто, кто, про кого ты, про Вахтанга Петровича?! Исак не ответил. Видно, что-то спешно обдумывал.
— Хочешь, я этого Вахтанга Петровича к тебе домой приведу?
— Кого, слушай, кого? Его? Ты?.. Ко мне?..
— Ты, брат, устрой один хороший кутеж, а остальное пусть будет за мной.
— Да кутеж я устрою!.. Такой кутеж устрою, что... Все сделаю, ежели правда...
— Дорогой начальник, ориентируйся на субботу. Вели приготовить хороший бозбаши но всем правилам, скажи Харитону, для Петровича, мол, хочу. Да напомни ему, чтобы обязательно из трехмесячного ягненка, мясо пусть мелко нарубит, мелко-мелко... Молочных поросят в тонэ зажарит, обязательно в тонэ и обязательно целиком на вертеле, чтобы вертел не железный, а из многолетнего орешника. Да чтобы не забыл, когда до жарки сливочным маслом обмазывать будут, то не желтым, коровьим, а белым - буйволиным.
Шашлыки из свиного филе жарить обязательно на дубовых углях, понял? Свинью заколоть утром того же дня, не более чем за два-три часа до жарки шашлыков, чтобы обязательно годовалый боров и обязательно нашей грузинской породы, черный с пятнами, ни в коем случае не белый и жирный, жарить так, чтобы корочка хрустела. Черных курочек полугодовалых зажарить в кеци, чтобы зарумянились, к ним чесночную подливу. Маринованный чеснок отдельно, конечно. Лопатку отварную только телячью, не коровью, с терновым острым соусом. Твое знаменитое тавквери, с той лозы черного винограда «франгула»... И посмотришь тогда, как он время проводит... Да рядом с ним посади какую-нибудь смазливую девчонку, чтобы на гитаре играть и петь умела, и приведи еще трех-четырех хороших певцов...
— А девчонку-то откуда взять?
— Учительницу Марику знаешь? Которая все глазки строит да задом вертит. Ее и пригласи.
После того разговора бес попутал Годердзи, покоя ему не давал, все подзуживал да подначивал. Некоторое время он вроде бы сопротивлялся проклятому бесу, потом постепенно поддался и пошел у него на поводу (а точнее, не у беса — у Исака).
Чем ближе подходила суббота, тем больше возрастало волнение Годердзи. Он пребывал в сомнениях и нерешительности, подумывал даже отказаться от своего намерения. Но потом махнул рукой и — последовал совету Исака.
Это был первый случай, когда он так неукоснительно выполнил «указания» своего подчиненного.
В субботу вечером напряженное ожидание супругов дошло до предела. От сознания значительности предстоящего события и непривычных хлопот оба они совершенно обалдели, бестолково суетились, как индюки, наклевавшиеся виноградных отжимок.
Малало к тому дню так вылизала весь дом, будто Вахтанг Петрович собирался в лупу рассматривать каждый уголок.
Блюда готовил знаменитый Харитон.
Годердзи с благоговением вскрыл объемистый квеври и наполнил высокогорлые кувшины рубиновым тавквери.
Вечером, когда смеркалось, гости наконец прибыли.
Исак двумя днями раньше вручил Годердзи составленный им список лиц, которых надлежало пригласить. Следует заметить, что некоторых из них хозяин не знал даже в лицо.
И вот мягкие лиловатые сумерки прорезал слепящий свет фар — к воротам подкатила первая автомашина, ошарашив вконец растерянную чету Зенклишвили.
Годердзи рысью побежал отворять, и черная «Волга», скользнув в широко распахнутые ворота, прошелестела но ухоженной траве Годердзиева двора.
Первым вышел Вахтанг Петрович. Его широкополая белая шляпа, подобно парусу, белела в полутьме.
За ним вышли: завотделом агитации и пропаганды райкома Бежико Цквитинидзе, который на каждом собрании либо кутеже рьяно утверждал, что с назначением первым секретарем Вахтанга Петровича в древней истории Самеба началась качественно новая эпоха; следом — первый заместитель председателя райисполкома Маркоз Нозадзе, председатель райиотребсоюза Мамиа Зркомайшвили и необыкновенно оживленный Исак. Годердзи и не подозревал, что Исак способен так открыто, так весело смеяться.
Вахтанг Петрович приветствовал хозяев необыкновенно почтительно и тепло, можно было подумать, кумовья встречались. Сразу стало ясно, что Вахтанг Петрович — человек искушенный в общениях и в гостеваний, знает, где как себя вести. Подметив, что хозяева несколько смущены и стесняются его персоны, он тотчас взял шутливый тон, раза два удачно сострил, и неловкость рассеялась.
С Годердзи он повел себя совсем по-свойски. «Я,— говорит,— слыхать-то слыхал, что жена у тебя красивая, но не думал, что она такая цветущая, точно роза, да величавая, ровно царица».
Малало при этих словах зарделась, как маков цвет, сразу обрела уверенность, расплылась в улыбке и, стараясь пуще угодить гостям, завертелась юлой.
— Пока позовут к столу, неплохо бы сыграть в нарды, а? — сказал Исак и предложил Вахтангу Петровичу пройти для этого в соседнюю комнату, дескать, там уютнее.
Годердзи знал, что Исак прекрасно играет в нарды и редко проигрывает. Однако сейчас, наблюдая за его игрою, он диву давался — Исак неправильно располагал свои камни и ходы делал сплошь какие-то дурацкие.
Видно, бедняга не на шутку растерялся, играя с первым человеком района, подумал Годердзи.
Дандлишвили же проигрывал партию за партией, причем партии были очень уж скоротечными. Играли, должно быть, крупно, потому что Исак то и дело совал руку в карман и с хныканьем и кряхтением извлекал новенькие похрустывающие сторублевки.
А Вахтанг Петрович все смеялся да хохотал, играл и рассказывал какие-то уморительные историйки, посмеивался над Исаком, подшучивал, мол, играть не умеешь, и чего ты ко мне сунулся, поди найди себе партнера под стать.
Наконец, проиграв основательную сумму секретарю райкома, Исак поднялся и уступил место председателю райпотребсоюза.
Кругленький, толстенький, с красными пухлыми щечками Мамиа Эркомайшвили в отчаянии хлопал себя по толстым ляжкам, словно жирную отбивную котлету валял, все ладони отбил, и камни заговаривал, и изощрялся всячески бросить их поудачнее, однако игра и у него никак не клеилась. Он тоже допускал невероятные промахи и, проиграв подряд несколько партий, просадил уйму денег. Да и как было не просадить, когда даже самые выигрышные положения он не мог использовать!..
Годердзи совершенно ясно видел, что и Мамиа играл на удивление глупо, иной раз чуть не специально давал противнику возможность «убить» его камень.
Годердзи недоумевал. «Что за притча,— думал он,— с чего это они оба играть разучились? Что за такое затмение на них нашло? »
Вахтанг Петрович, ободрав Мамиа как липку, продолжил сражение со следующим противником. Преемник Мамиа, краснолицый Маркоз Нозадзе, тоже проиграл несколько партий кряду. Но самым потрясающим было то, что Маркоз, находясь в проигрышном положении, почему-то объявлял «дав», то есть ставил условие, удваивающее ставку, а это обычно делает игрок, будучи в выигрышной позиции.
А Вахтанг Петрович все похихикивал да похохатывал. Время от времени, закончив очередную партию, он непринужденно откидывался на спинку стула и, притворно посерьезнев, рассказывал какой-нибудь веселый анекдотец и под общий смех, как бы между прочим, не глядя, небрежно совал в карман очередную сторублевку.
Особенно удивило Годердзи то, что все три партнера Вахтанга Петровича расплачивались именно сторублевками, да еще совершенно новенькими. Казалось, других ассигнаций для них и не существовало.
Во время одной из последних партий, когда председатель райпотребсоюза проиграл самую крупную ставку — «дав-беши» и вытащил из кармана шесть хрустящих купюр, у Годердзи в голове искрой вспыхнула странная мысль: «Интересно, откуда у них, у каждого, столько денег при себе, не специально ли приберегли?»
И следом возникла и утвердилась другая мысль: да ведь они нарочно проигрывают, мерзавцы!
Когда Вахтанг Петрович обобрал всех подчистую, он наконец закончил игру в нарды и, сладко потянувшись, встал.
Карманы его заметно оттопыривались.
— Эх вы, играть не умеете, а туда же, тянетесь,— шутливо пожурил он ограбленных партнеров и, явно довольный, весело (и на этот раз, кажется, искренне) расхохотался.
— Человек и его характер проявляются во всем: и в игре, и в делах, и в радости, и в печали,— патетически резюмировал завотделом пропаганды, который обожал широкие умозаключения и обобщения, тем более если они сулили ему какую-то пользу. А что похвала начальству приносит гораздо больше пользы, нежели порицание, Бежико Цквитинидзе давно хорошо усвоил.
— Вы мне говорили, якобы хозяин наш — человек хлебосольный, — заговорил Вахтанг Петрович.— А я что-то не вижу этого, он нас едва с голоду не уморил, столько времени за нардами заставил просидеть. Или, раз твой подчиненный проигрался, ты нас уже не собираешься к столу звать, любезный хозяин? — обернулся он к Годердзи.
И началось... Во главе стола усадили Вахтанга Петровича. Рядом с ним — учительницу Марику. Она все это время крутилась, вертелась, сновала туда и сюда, будто бы помогала (а на самом деле больше мешала) Малало накрывать стол. Марика была женщина общительная, жизнерадостная, кокетливая и к тому же — в самом, что называется, соку.
Годердзи вот уже несколько дней готовился быть тамадой — ведь в традиционном грузинском доме тамадой должен быть обязательно хозяин, таков обычай. Он вот-вот уже хотел поднять первый тост, и вдруг этот выскочка (так назвал он в душе Бежико Цквитинидзе) вскочил и предложил выпить за Вахтанга Петровича, «нашего дорогого и бессменного тамаду».
Все поднялись и стоя осушили бокалы в честь новоиспеченного тамады.
Годердзи опешил. Он сроду не слыхивал, чтобы посторонний человек в доме, гость, избирал тамаду, тоже гостя. От изумления и растерянности он некоторое время слова не мог вымолвить.
Вахтанг Петрович даже ради приличия не стал отнекиваться и отказываться. Куда там! Свое избрание он принял как нечто само собой разумеющееся, поблагодарил, как положено, за честь, встал и первый тост провозгласил за процветание дома Зенклишвили. «Пусть,— сказал он,— наша нога будет счастливой для этой семьи».
Говорил он долго, цветисто и пышно. Припомнил даже труд Фридриха Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и с многозначительностью мудреца заключил: семья была, есть и будет основной ячейкой жизни, и мы должны хранить как зеницу ока ее чистоту, прочность, неприкосновенность. Семью Малало и Годердзи Вахтанг Петрович объявил прекраснейшим образцом грузинской семьи вообще и умножение таких семей признал залогом процветания всей Грузии.
Гости сразу развеселились. Певцы, которых пригласил Годердзи, после каждого очередного тоста тамады стройными голосами запевали какую-либо из застольных песен, словом, пир в плохоньком домишке Годердзи шел горой.
Время от времени и Годердзи, разохотившись, начинал подпевать певцам, и его звучный густой баритон придавал песне особую прелесть.
Учительница Марика сидела не шевелясь, словно прилипнув к стулу. Вахтанг Петрович, обняв ее за плечи, нашептывал ей на ухо какую-то, видимо, очень забавную историю, и она заливисто смеялась.
Надо отдать справедливость Вахтангу Петровичу, тамада он оказался прекрасный. Он вел стол так уверенно, умело, как бывалый капитан — корабль.
С большим почетом провозгласил и выпил он персональный тост за Годердзи. Конечно, припомнил, каким удалым плотогоном был Годердзи, причем очень красочно рассказал о жизни плотогонов, полной риска и опасностей, требующей подлинного мужества, выдержки, сноровки и физической силы. Затем перешел к
лесопилке и особо отметил, что до установления Советской власти эта лесопилка была единственным учреждением, которое основал выходец из крестьянского класса и которая принесла столь многие блага местному населению. Затем пришел черед кирпичного завода, и он подробно говорил о выдающихся заслугах Годердзи в его основании; а уж о базе тамада говорил особенно пространно и подробно, красноречиво охарактеризовав прекрасную работу ее энергичного управляющего.
Годердзи как зачарованный внимал живописной речи тамады и лишь недоумевал, откуда секретарь так здорово осведомлен о его жизни и работе. Вахтанг Петрович восхвалял и возносил его и говорил столь витиевато, что моментами Годердзи терял нить и уже не мог сообразить, о нем идет речь или о ком-то другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61