Положительные эмоции Wodolei.ru
Одолей алчность свою.
В самом сердце Внутренней Картли, там, где зеленый отрог Триалетского хребта наискось спускается к Куре, суживая благодатную Картлийскую долину, на просторном пологом склоне, утопая в садах и виноградниках, привольно раскинулось старинное село Самеба.
Самеба считается одним из древнейших поселений в Грузии, а за его крепкими, мужественными, разумными и зажиточными обитателями спокон веку идет добрая молва.
Тамошние мужчины, рослые, сильные, степенные, отличаются трудолюбием, щедростью и хлебосольством. В старину они известны были и ратными своими делами. Отважные, смелые и на редкость выносливые, они были доблестными воинами. И, как бы в память о былых временах, в каждом самебском доме по сей день на видном месте, на настенном ковре красуется оружие — скрещенные сабли или кремневые ружья.
В то же время самебцы замечательные земледельцы — садоводы и хлебопашцы. Они гордятся тем, что именно в их краях — древнейшей житнице Грузии — в незапамятные времена был выведен совершенно особый сорт пшеницы, так называемый «долис пури», необыкновенно устойчивый и живучий. Из поколения в поколение старики рассказывают, как некогда, во времена вражеских нашествий, пронесется, бывало, конница по хлебному полю, и кажется, копыта мчавшихся ,во весь опор коней затоптали, сгубили ниву, ан нет: пройдет неделя, и постепенно подымутся, восстанут полегшие стебли, воспрянут, и снова наливается колос золотым зерном.
«Долис пури» не только живуч,—- хлеб, испеченный из его муки, удивительно вкусен и благодаря особой породе сорняка, придающего ей голубоватый оттенок, очень долго не черствеет и не плесневеет.
Женщины Самеба славятся красотой и домовитостью. Навряд ли в Картли найдется отец семейства, который не рад был бы ввести в свой дом невестку из Самеба. И правда, куда бы ни забросила судьба дочерей этого села, статных, полногрудых и широкобедрых, с удивительно тонкой талией, с медовыми глазами и каштановыми волосами, повсюду сверкают они как алмаз, и мало кому удается их затмить. Впрочем, самебцы крайне редко отдают своих девушек замуж на сторону, и множатся в Самеба ребятишки с медовыми глазами и каштановыми волосами.
Благодать коренных жителей Самеба объясняют по-разному: иные приписывают ее целебным свойствам местных родников, иные — закаляющей силе курной волны, иные — сытости здешнего колоса, а иные — сочетанию горного и долинного воздуха.
Воздух здесь и вправду удивительный. Жарким летом, когда на долины Картли нисходит палящий зной, когда от засухи трескается земля и сохнут сады и трава становится желтой и ломкой, а раскаленный воздух тяжел и неподвижен и ни один листочек не шелохнется на поникших деревьях, в благословенной Самеба не пересыхают студеные родники, а по вечерам ветерок с гор приносит живительную прохладу.
Так оно или этак, но все самебское еще издревле ценилось высоко. Тому способствовала и былая слава этих мест: Самеба упоминается во многих древних летописях, и самебцы гордятся, помимо всего, историей своего села.
Здесь все от мала до велика знают, что некогда, во времена первого вторжения в Грузию монголов, у околицы Самеба, так называемой Кошкеби, грузинское войско наголову разбило и обратило в бегство монгольские орды; что именно самебцы преградили путь атабагу Кваркварэ, заставив его перейти вброд Куру и принять неравный бой у соседнего села Арадэти, где он и был разбит; что в окрестностях Самеба объединенные войска Зураба Эристави и Баадура Цицишвили нанесли жестокое поражение лучшему полководцу грозного Шах-Аббаса, знаменитому Корчи-баши, уничтожив четырнадцать тысяч персов; что кизилбаши предали огню вековой самебский лес и сожгли его дотла. Более двух месяцев горел лес — хранитель и кормилец села. Гибель его бежавшие в горные теснины крестьяне оплакивали горше, чем сваи спаленные дома...
Впоследствии земли эти на северном склоне горы (а северные склоны в Картли всегда более солнечные и, следовательно, более благоприятные для земледелия) стали использовать под пашни. Ахо — так назывались ныне возделываемые бывшие пожарища. Там повсюду теперь зеленели виноградники и колосились нивы, но на одном обширном склоне, обугленном некогда персами, кроме чертополоха и репея «татарника», ничего не приживалось.
Удивительно было то, что по этому безжизненному склону несся полноводный ручей, исток которого скрывался где-то глубоко под землей, однако даже и вдоль ручья не росло ни травинки. Самебцы называли ручей Чертовым и воду его не только сами не пили, но и скотину близко к нему не подпускали.
Склон, некогда обожженный языками огня, народ прозвал Проклятым, или Персовым, полем. Этот склон-пустошь, резко выделяясь среди разноцветного моря пашен, садов и виноградников, сразу бросался в глаза.
Предание гласит, что некогда именно на этом поле раскинуло свои шатры персидское войско. Все лето простоял там вражеский лагерь, и все лето персы изощрялись в злодеяниях.
С той далекой поры и шла об этом поле худая молва. Люди стороной обходили его, старики уверяли, что Персово поле — нечистое, богом проклятое место, что оно не только на людей, а и на скотину порчу нагоняет.
Предание гласит также, что в конце концов, когда терпение самебцев исчерпалось, они восстали против захватчиков, призвали на подмогу чуть не всю Картли, напали на вражеский стан и перебили превосходивших их численно персов всех до единого, так что и весть отнести в Персию оказалось некому.
В разгар ранней весны, когда вся окрестность покрывалась яркой зеленью, унылое серое Персово поле, немилосердно палимое солнцем, выглядело безрадостным и мрачным, точно преддверие ада.
Зато здесь цвели удивительно крупные маки. Но цветение их было кратковременным: в начале мая загорался маков цвет, а в начале июня маков не было и в помине. Старые люди говорили: это кровь персов брызжет из земли.
Потому не любили в Самеба мак.
Если кому-нибудь из сельчан приходилось идти этим полем в пору цветения мака, он по пути, сколько рука хватала, кизиловым прутом, который самебец всегда носил при себе, как в древности меч, исхлестывал алые цветы. Чем больше маков перебьешь, тем лучше, это добрая примета,— так считали самебцы.
Персово поле начиналось близ сельской околицы и тянулось дальше к югу. Граница между ним и цветущими окрестностями села была очень резкой: как-то сразу обрывались виноградники и сады, и взор поражала серовато-бурая пустошь, обитель разгульных ветров. Колючие кусты держидерева, торчащие там и сям, сменяли то обожженный засухой дурнишник, то стелющаяся по земле зизифора и чабрец.
Ранней весной 1957 года, когда самебцы радовались щедрому урожаю, странное до невероятности известие взбудоражило все село, вызвав бурные толки и пересуды. Пронесся слух, что из района прибыла бригада строителей и что на Персовом поле решено огородить участок для строительства какого-то там учреждения!..
— Слыхано ли! Огораживать чертово поле зла да еще что-то строить на заклятой пустоши? Какой нечестивец это придумал?! — взывали друг к другу изумленные и возмущенные самебцы и в полном недоумении взирали на Персово поле, где уже сновало множество людей и доставленный из Тбилиси замызганный бульдозер с оглушительным грохотом вгрызался в грунт, выворачивая огромные пласты бесплодной земли.
Прошло два дня, и строители огородили изрядный участок. Со стороны села соорудили высокий дощатый забор, выкрасили его в зеленый цвет и посередине навесили огромные ворота. С трех других сторон натянули колючую проволоку.
Прошло еще несколько дней, и на огражденной территории поставили четырехкомнатный деревянный «стандартный» дом. Затем по обе стороны ворот вколотили два высоких столба, вверху к ним поперек прибили жестяную вывеску. На желтом поле вывески черной краской крупными грузинскими буквами были выведены доселе неслыханные здесь слова: «Самебская база Лесстрой-торга».
Местным знатокам русского языка пришлось изрядно попотеть, прежде чем они смогли растолковать сложное словосочетание — «лесстройторг» и сообщить всем остальным, что оно означает торговлю пило- и стройматериалами.
Очень скоро «базе Лесстройторга» приискали начальника, так называемого управляющего. Им оказался коренной житель Самеба Годердзи Зенклишвили, человек на селе известный, всеми уважаемый, принятый в среде местных руководителей.
Это обстоятельство существенно облегчило положение: новое учреждение вместо длинного, труднопроизносимого названия получило простое и понятное — «склад Годердзи», а чаще называли его «Годердзиевой конторой».
Но Годердзи еще не был назначен, когда у «конторы» появились два истинных управителя: главный бухгалтер, по совместительству экспедитор (для пущей важности назывался он начальником снабжения) Исак Дандлишвили и завскладом, по совместительству продавец-весовщик, Серго Мамаджанов.
Так в селе Самеба, что по-грузински значит «троица», возникла еще одна троица...
Не прошло и недели после открытия базы, как во дворе ее поставили огромный навес, который словно по мановению волшебной палочки сразу же заполнился различнейшим товаром, и запылили, зашумели дороги от потока грузовых автомашин.
Чего только не было под навесом во дворе базы! Белый шифер и огромные бревна-кругляки, черный толь и красный кирпич, бетонные блоки и цемент, доски обрезные и необрезные, кровельная жесть и водопроводные трубы, ящики с разнокалиберными гвоздями и проволочные сетки, железные баки и водонагревные печи, стальная арматура, чугунные ванны, швеллера и двухтавровые балки, оконные рамы и красная черепица!.. Чего ни пожелай, все привозилось на склад Годердзи и в тот же день нарасхват вывозилось покупателями.
И повалил народ к бывшему Персову полю — на огороженный колючей проволокой «Годердзиев склад».
База благоустраивалась с завидной быстротой. Вскоре и дорога, ведущая сюда от села, оделась в асфальт, а по обе ее стороны поднялись ряды молодых ореховых деревьев. Чертов ручей пустили по трубам и подвели к двум довольно изящным мраморным бассейнам с лепными фигурами и башенками — в начале и в конце «Годердзиевой дороги». Вода из башенок сверкающими струями падала в бассейны. Возле каждого бассейна красовалось по беседке.
Представьте себе, что после всего этого воду Чертова ручья стали даже употреблять для питья, и когда-то столь устрашающее название его теперь никого не пугало. К тому же оказалось, что вода эта обладает прекрасными свойствами, что она холодна и приятна на вкус.
Но это еще не все,—- в кабинете Годердзи зазвенел телефон! Правление колхоза, школа, больница, винный завод, лимонадный цех, контора плодоовощторга, уполномоченный райпотребсоюза, контора «Заготзерно», ветеринарный пункт — никто не имел телефона, а вот Годердзи заимел, ему тотчас же провели! Разве не было это знаком особого уважения?
Изменился и сам Годердзи.
Он похорошел, располнел, отрастил солидное брюшко. Когда управляющий базой входил в парикмахерскую или на почту, ему тотчас уступали очередь. Стоило переступить порог самебской столовой, музыканты в тот же миг начинали играть его любимые песни. Входил в сельмаг — заведующий почтительно приглашал его к себе в кабинет и немедленно вызывал туда же продавцов. А каждый приезд районного начальства неизменно завершался гостеванием в доме хлебосольного Годердзи.
Короче говоря, Годердзи стал одним из самых главных, самых известных людей на селе. Более того, вся Внутренняя Картли его знала. Руководство целых четырех районов носилось с Зенклишвили, и дня не проходило, чтобы он не получил от кого-либо из них записки с какой-либо просьбой.
Годердзи с ответом не задерживался. Правда, его ответ не на бумажке писался, но, очевидно, корреспондентов больше радовал товар, аккуратно погруженный на автомашины по распоряжению Годердзи, нежели клочок бумаги, исписанный его корявым почерком.
И не один только Годердзи сделался столь влиятельным человеком в Самеба, превратившемся к тому времени в городок, но и Исак Дандлишвили и Серго Мамаджанов не отставали в этом от своего начальника.
Все знали, что тощий, сутуловатый, с запавшими щеками и черными как уголь глазами, всегда устремленными под ноги, хмурый и неулыбчивый Исак Дандлишвили чертовски умен и пронырлив. Этот скупой на слова, хладнокровный как рыба человек с визгливым голосом, неторопливой походкой и сдержанными движениями по три дня на неделе где-то пропадал, и никто не знал, где он обретался. А по понедельникам и вторникам спозаранок являлся в контору, усаживался за свой стол и с утра до вечера,
не поднимая головы, писал, щелкал на счетах и курит сигарету за сигаретой. Работал он без устали. И ум у него был ясный. Потому и сделался он наставником и первым советчиком Годердзи.
После каждого возвращения Исака склад Годердзи наполнялся товаром, чтобы в субботу и воскресенье снова опустеть, а в понедельник и вторник Исак Дандлишвили выводил в своих книгах сальдо и писал, писал, подводил итоги.
Серго Мамаджанов, низенький, толстенький, с румяными щечками и пушистыми усами, всегда улыбающийся, жизнерадостный, был не только неутомимым работником, но и на редкость словоохотливым человеком С раннего утра до позднего вечера не смолкал его низкий с хрипотцой голос. И круглое, как шар, тело его, казалось, перекатывалось по обширной территории «Годердзиева склада».
Энергичный и приветливый завскладом неожиданно и стремительно возникал то здесь, то там и так же неожиданно исчезал, думаешь, вот он, рядом, а он, оказывается, совсем в другом месте, а через секунду стоит вдруг перед тобой, чтобы в мгновение ока вновь улетучиться и поднять суматоху где-то в другом конце склада.
Серго был из тех удалых торговцев, которые твердо следуют правилу «не обманешь — не продашь», причем осуществлял его на практике так искусно, что обманутые им клиенты его же благодарили, и более того — среди них приобретал он множество приятелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
В самом сердце Внутренней Картли, там, где зеленый отрог Триалетского хребта наискось спускается к Куре, суживая благодатную Картлийскую долину, на просторном пологом склоне, утопая в садах и виноградниках, привольно раскинулось старинное село Самеба.
Самеба считается одним из древнейших поселений в Грузии, а за его крепкими, мужественными, разумными и зажиточными обитателями спокон веку идет добрая молва.
Тамошние мужчины, рослые, сильные, степенные, отличаются трудолюбием, щедростью и хлебосольством. В старину они известны были и ратными своими делами. Отважные, смелые и на редкость выносливые, они были доблестными воинами. И, как бы в память о былых временах, в каждом самебском доме по сей день на видном месте, на настенном ковре красуется оружие — скрещенные сабли или кремневые ружья.
В то же время самебцы замечательные земледельцы — садоводы и хлебопашцы. Они гордятся тем, что именно в их краях — древнейшей житнице Грузии — в незапамятные времена был выведен совершенно особый сорт пшеницы, так называемый «долис пури», необыкновенно устойчивый и живучий. Из поколения в поколение старики рассказывают, как некогда, во времена вражеских нашествий, пронесется, бывало, конница по хлебному полю, и кажется, копыта мчавшихся ,во весь опор коней затоптали, сгубили ниву, ан нет: пройдет неделя, и постепенно подымутся, восстанут полегшие стебли, воспрянут, и снова наливается колос золотым зерном.
«Долис пури» не только живуч,—- хлеб, испеченный из его муки, удивительно вкусен и благодаря особой породе сорняка, придающего ей голубоватый оттенок, очень долго не черствеет и не плесневеет.
Женщины Самеба славятся красотой и домовитостью. Навряд ли в Картли найдется отец семейства, который не рад был бы ввести в свой дом невестку из Самеба. И правда, куда бы ни забросила судьба дочерей этого села, статных, полногрудых и широкобедрых, с удивительно тонкой талией, с медовыми глазами и каштановыми волосами, повсюду сверкают они как алмаз, и мало кому удается их затмить. Впрочем, самебцы крайне редко отдают своих девушек замуж на сторону, и множатся в Самеба ребятишки с медовыми глазами и каштановыми волосами.
Благодать коренных жителей Самеба объясняют по-разному: иные приписывают ее целебным свойствам местных родников, иные — закаляющей силе курной волны, иные — сытости здешнего колоса, а иные — сочетанию горного и долинного воздуха.
Воздух здесь и вправду удивительный. Жарким летом, когда на долины Картли нисходит палящий зной, когда от засухи трескается земля и сохнут сады и трава становится желтой и ломкой, а раскаленный воздух тяжел и неподвижен и ни один листочек не шелохнется на поникших деревьях, в благословенной Самеба не пересыхают студеные родники, а по вечерам ветерок с гор приносит живительную прохладу.
Так оно или этак, но все самебское еще издревле ценилось высоко. Тому способствовала и былая слава этих мест: Самеба упоминается во многих древних летописях, и самебцы гордятся, помимо всего, историей своего села.
Здесь все от мала до велика знают, что некогда, во времена первого вторжения в Грузию монголов, у околицы Самеба, так называемой Кошкеби, грузинское войско наголову разбило и обратило в бегство монгольские орды; что именно самебцы преградили путь атабагу Кваркварэ, заставив его перейти вброд Куру и принять неравный бой у соседнего села Арадэти, где он и был разбит; что в окрестностях Самеба объединенные войска Зураба Эристави и Баадура Цицишвили нанесли жестокое поражение лучшему полководцу грозного Шах-Аббаса, знаменитому Корчи-баши, уничтожив четырнадцать тысяч персов; что кизилбаши предали огню вековой самебский лес и сожгли его дотла. Более двух месяцев горел лес — хранитель и кормилец села. Гибель его бежавшие в горные теснины крестьяне оплакивали горше, чем сваи спаленные дома...
Впоследствии земли эти на северном склоне горы (а северные склоны в Картли всегда более солнечные и, следовательно, более благоприятные для земледелия) стали использовать под пашни. Ахо — так назывались ныне возделываемые бывшие пожарища. Там повсюду теперь зеленели виноградники и колосились нивы, но на одном обширном склоне, обугленном некогда персами, кроме чертополоха и репея «татарника», ничего не приживалось.
Удивительно было то, что по этому безжизненному склону несся полноводный ручей, исток которого скрывался где-то глубоко под землей, однако даже и вдоль ручья не росло ни травинки. Самебцы называли ручей Чертовым и воду его не только сами не пили, но и скотину близко к нему не подпускали.
Склон, некогда обожженный языками огня, народ прозвал Проклятым, или Персовым, полем. Этот склон-пустошь, резко выделяясь среди разноцветного моря пашен, садов и виноградников, сразу бросался в глаза.
Предание гласит, что некогда именно на этом поле раскинуло свои шатры персидское войско. Все лето простоял там вражеский лагерь, и все лето персы изощрялись в злодеяниях.
С той далекой поры и шла об этом поле худая молва. Люди стороной обходили его, старики уверяли, что Персово поле — нечистое, богом проклятое место, что оно не только на людей, а и на скотину порчу нагоняет.
Предание гласит также, что в конце концов, когда терпение самебцев исчерпалось, они восстали против захватчиков, призвали на подмогу чуть не всю Картли, напали на вражеский стан и перебили превосходивших их численно персов всех до единого, так что и весть отнести в Персию оказалось некому.
В разгар ранней весны, когда вся окрестность покрывалась яркой зеленью, унылое серое Персово поле, немилосердно палимое солнцем, выглядело безрадостным и мрачным, точно преддверие ада.
Зато здесь цвели удивительно крупные маки. Но цветение их было кратковременным: в начале мая загорался маков цвет, а в начале июня маков не было и в помине. Старые люди говорили: это кровь персов брызжет из земли.
Потому не любили в Самеба мак.
Если кому-нибудь из сельчан приходилось идти этим полем в пору цветения мака, он по пути, сколько рука хватала, кизиловым прутом, который самебец всегда носил при себе, как в древности меч, исхлестывал алые цветы. Чем больше маков перебьешь, тем лучше, это добрая примета,— так считали самебцы.
Персово поле начиналось близ сельской околицы и тянулось дальше к югу. Граница между ним и цветущими окрестностями села была очень резкой: как-то сразу обрывались виноградники и сады, и взор поражала серовато-бурая пустошь, обитель разгульных ветров. Колючие кусты держидерева, торчащие там и сям, сменяли то обожженный засухой дурнишник, то стелющаяся по земле зизифора и чабрец.
Ранней весной 1957 года, когда самебцы радовались щедрому урожаю, странное до невероятности известие взбудоражило все село, вызвав бурные толки и пересуды. Пронесся слух, что из района прибыла бригада строителей и что на Персовом поле решено огородить участок для строительства какого-то там учреждения!..
— Слыхано ли! Огораживать чертово поле зла да еще что-то строить на заклятой пустоши? Какой нечестивец это придумал?! — взывали друг к другу изумленные и возмущенные самебцы и в полном недоумении взирали на Персово поле, где уже сновало множество людей и доставленный из Тбилиси замызганный бульдозер с оглушительным грохотом вгрызался в грунт, выворачивая огромные пласты бесплодной земли.
Прошло два дня, и строители огородили изрядный участок. Со стороны села соорудили высокий дощатый забор, выкрасили его в зеленый цвет и посередине навесили огромные ворота. С трех других сторон натянули колючую проволоку.
Прошло еще несколько дней, и на огражденной территории поставили четырехкомнатный деревянный «стандартный» дом. Затем по обе стороны ворот вколотили два высоких столба, вверху к ним поперек прибили жестяную вывеску. На желтом поле вывески черной краской крупными грузинскими буквами были выведены доселе неслыханные здесь слова: «Самебская база Лесстрой-торга».
Местным знатокам русского языка пришлось изрядно попотеть, прежде чем они смогли растолковать сложное словосочетание — «лесстройторг» и сообщить всем остальным, что оно означает торговлю пило- и стройматериалами.
Очень скоро «базе Лесстройторга» приискали начальника, так называемого управляющего. Им оказался коренной житель Самеба Годердзи Зенклишвили, человек на селе известный, всеми уважаемый, принятый в среде местных руководителей.
Это обстоятельство существенно облегчило положение: новое учреждение вместо длинного, труднопроизносимого названия получило простое и понятное — «склад Годердзи», а чаще называли его «Годердзиевой конторой».
Но Годердзи еще не был назначен, когда у «конторы» появились два истинных управителя: главный бухгалтер, по совместительству экспедитор (для пущей важности назывался он начальником снабжения) Исак Дандлишвили и завскладом, по совместительству продавец-весовщик, Серго Мамаджанов.
Так в селе Самеба, что по-грузински значит «троица», возникла еще одна троица...
Не прошло и недели после открытия базы, как во дворе ее поставили огромный навес, который словно по мановению волшебной палочки сразу же заполнился различнейшим товаром, и запылили, зашумели дороги от потока грузовых автомашин.
Чего только не было под навесом во дворе базы! Белый шифер и огромные бревна-кругляки, черный толь и красный кирпич, бетонные блоки и цемент, доски обрезные и необрезные, кровельная жесть и водопроводные трубы, ящики с разнокалиберными гвоздями и проволочные сетки, железные баки и водонагревные печи, стальная арматура, чугунные ванны, швеллера и двухтавровые балки, оконные рамы и красная черепица!.. Чего ни пожелай, все привозилось на склад Годердзи и в тот же день нарасхват вывозилось покупателями.
И повалил народ к бывшему Персову полю — на огороженный колючей проволокой «Годердзиев склад».
База благоустраивалась с завидной быстротой. Вскоре и дорога, ведущая сюда от села, оделась в асфальт, а по обе ее стороны поднялись ряды молодых ореховых деревьев. Чертов ручей пустили по трубам и подвели к двум довольно изящным мраморным бассейнам с лепными фигурами и башенками — в начале и в конце «Годердзиевой дороги». Вода из башенок сверкающими струями падала в бассейны. Возле каждого бассейна красовалось по беседке.
Представьте себе, что после всего этого воду Чертова ручья стали даже употреблять для питья, и когда-то столь устрашающее название его теперь никого не пугало. К тому же оказалось, что вода эта обладает прекрасными свойствами, что она холодна и приятна на вкус.
Но это еще не все,—- в кабинете Годердзи зазвенел телефон! Правление колхоза, школа, больница, винный завод, лимонадный цех, контора плодоовощторга, уполномоченный райпотребсоюза, контора «Заготзерно», ветеринарный пункт — никто не имел телефона, а вот Годердзи заимел, ему тотчас же провели! Разве не было это знаком особого уважения?
Изменился и сам Годердзи.
Он похорошел, располнел, отрастил солидное брюшко. Когда управляющий базой входил в парикмахерскую или на почту, ему тотчас уступали очередь. Стоило переступить порог самебской столовой, музыканты в тот же миг начинали играть его любимые песни. Входил в сельмаг — заведующий почтительно приглашал его к себе в кабинет и немедленно вызывал туда же продавцов. А каждый приезд районного начальства неизменно завершался гостеванием в доме хлебосольного Годердзи.
Короче говоря, Годердзи стал одним из самых главных, самых известных людей на селе. Более того, вся Внутренняя Картли его знала. Руководство целых четырех районов носилось с Зенклишвили, и дня не проходило, чтобы он не получил от кого-либо из них записки с какой-либо просьбой.
Годердзи с ответом не задерживался. Правда, его ответ не на бумажке писался, но, очевидно, корреспондентов больше радовал товар, аккуратно погруженный на автомашины по распоряжению Годердзи, нежели клочок бумаги, исписанный его корявым почерком.
И не один только Годердзи сделался столь влиятельным человеком в Самеба, превратившемся к тому времени в городок, но и Исак Дандлишвили и Серго Мамаджанов не отставали в этом от своего начальника.
Все знали, что тощий, сутуловатый, с запавшими щеками и черными как уголь глазами, всегда устремленными под ноги, хмурый и неулыбчивый Исак Дандлишвили чертовски умен и пронырлив. Этот скупой на слова, хладнокровный как рыба человек с визгливым голосом, неторопливой походкой и сдержанными движениями по три дня на неделе где-то пропадал, и никто не знал, где он обретался. А по понедельникам и вторникам спозаранок являлся в контору, усаживался за свой стол и с утра до вечера,
не поднимая головы, писал, щелкал на счетах и курит сигарету за сигаретой. Работал он без устали. И ум у него был ясный. Потому и сделался он наставником и первым советчиком Годердзи.
После каждого возвращения Исака склад Годердзи наполнялся товаром, чтобы в субботу и воскресенье снова опустеть, а в понедельник и вторник Исак Дандлишвили выводил в своих книгах сальдо и писал, писал, подводил итоги.
Серго Мамаджанов, низенький, толстенький, с румяными щечками и пушистыми усами, всегда улыбающийся, жизнерадостный, был не только неутомимым работником, но и на редкость словоохотливым человеком С раннего утра до позднего вечера не смолкал его низкий с хрипотцой голос. И круглое, как шар, тело его, казалось, перекатывалось по обширной территории «Годердзиева склада».
Энергичный и приветливый завскладом неожиданно и стремительно возникал то здесь, то там и так же неожиданно исчезал, думаешь, вот он, рядом, а он, оказывается, совсем в другом месте, а через секунду стоит вдруг перед тобой, чтобы в мгновение ока вновь улетучиться и поднять суматоху где-то в другом конце склада.
Серго был из тех удалых торговцев, которые твердо следуют правилу «не обманешь — не продашь», причем осуществлял его на практике так искусно, что обманутые им клиенты его же благодарили, и более того — среди них приобретал он множество приятелей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61