Да и о чем особенном говорить? Все мы плаваем на «Иртыше» давно. А к концу даже первого рейса, кажется, и мысли соседей знаешь. Вы это напрасно. Приходите, как все,— в двенадцать.
Она молчала, рассеянно складывая и расправляя салфетку.
— Знаете, Николай Степанович, наблюдаю я окружающих и думаю, какая выдержка у людей. В таких условиях плавают и ни слова об этом.
— В каких? — удивился Николай Степанович.— Ничего ведь за эти дни не произошло.
— А туман? В таком тумане шли. В городе и то страшно. Тут капитану определенно надо обладать каким-то шестым чувством.
— Никакого такого шестого чувства нет. Есть приборы, лоции, известный опыт,— мягко возразил Николай Степанович, польщенный, однако, тем, что было сказано и как было сказано: в голосе Лазаревой звучало плохо скрытое восхищение.
— Тогда — призвание! Вот рождается человек с талантом певца, поэта, музыканта,— задумчиво продолжала Лазарева.— Согласитесь, не каждый может петь, писать стихи. И капитаном надо родиться. Как нас — девчонок и мальчишек — завораживали в детстве имена Васко да Гамы, Кука, Беллинсгаузена... Романтика,— улыбнулась и процитировала:
Волшебник и царь, генуэзец Колумб...
— Старина часто кажется молодежи очень романтичной— времена фрегатов, барков... Ну, а у нас теперь надежные отлично оборудованные лайнеры.
— Но море — всегда море. И теперь — опасности, тревоги. Да вы сами это чувствуете, хотя бы по тому, как относятся к вам ваши близкие.
— Не очень чувствую.— Капитан невесело улыбнулся, вспомнив выкрики сына.
— Простите,— пробормотала Лазарева в смущении, словно прочитала его мысли.— Я была так уверена. И вы... сами побудили меня к излишней откровенности. Я думала... простите.
Она машинально сделала глоток из стакана, сосредоточенно глядя перед собой на скатерть.
Закончив обед, он достал сигареты и закурил. Встать и уйти, не сказав ей больше ни слова, неудобно. Две-три фразы должны сгладить неловкость от разговора, от тягостного молчания.
— Не скрою, Татьяна Константиновна, приятно услышать такой отзыв о моряках.— Николай Степанович аккуратно стряхнул пепел с сигареты и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, продолжал:—Может, мы и не столь романтичны, но, ей-богу, жизнь у нас, действительно, не такая уж легкая.
— Понимаю,— проговорила Лазарева и робко улыбнулась.
«Совсем еще девчонка, немножко восторженная, немножко наивная, несмотря на свои двадцать шесть лет»,— подумал Николай Степанович. Очевидно, первое впечатление обманчиво. В свой первый приход на судно она показалась совсем не такой. Поднявшись, капитан сказал:
— Сегодня, кажется, интересная картина. Приходите.
— Спасибо. Так хочется посмотреть хороший фильм.
— Плохих не брали,— пошутил он и вышел из кают-компании. Пожалуй, фраза насчет кино была лишней. Получается — приглашение. Однако что сказано, то сказано. Теперь ничего иного не остается, как подняться на мостик и ни в какое кино не идти. Не хватает только, чтобы она поставила свой шезлонг рядом с креслом капитана. А уж судовые остряки не упустят случая позубоскалить.
Вдали проплывали зеленые берега Италии. Он заходил сюда не раз. Знает берега Франции, Греции. Где он только не побывал! Татьяна Константиновна права: профессия моряка и в самом деле романтична. Раньше он как-то
— Правильно. Их там хвалили. Из нашего края хорошие детишки в школу приходят. Вот Степановна го-ворит: подарок с меня! Не для нас ведь, для тебя сделает,— поспешно добавила Тимофеевна.
На склад в этот день Елена Ивановна так и не попала. Успеть бы на заседание райисполкома. Сегодня там слушают вопрос Ясиневой. Еще накануне вечером продумала каждое слово, которое скажет в ее защиту.
Ясинева встретила у дверей исполкома взволнованная. Все у них решено. Все сделают по-своему. Ей уже сказали: по праву наследования комнату получит ребенок вдовы. Следовательно, Инна. Головой стену не прошибешь.
— Какое право наследования?! Что за чушь?! Квартира ведь государственная. Мама ваша жива, живет в этой квартире. И успокойтесь.
Значит, заседание уже началось. Елена Ивановна попросила доложить о себе. Она хочет присутствовать при разборе дел.
И вдруг оказалось, что никакие заранее приготовленные речи не нужны.
— Все будет как надо,— сказал председатель.
— Я хотела бы разъяснить некоторым товарищам нелепость утверждения насчет права наследования государственной жилплощади.
— Сие положение я уже разъяснил перед заседанием. А у вас, наверное, достаточно своих дел.
— А может, лучше остаться?
— Вы мне не доверяете?—удивленно-настороженный взгляд.
— Доверяю. Спасибо.— Елена Ивановна теперь действительно была убеждена, что с Ясиневой все будет как надо.
Потеплело. Мягкой волной нахлынул с моря влажный воздух. Коля сейчас где-нибудь в Средиземном. Может стоять и смотреть, как оно дышит, как меняет свой цвет, когда солнце клонится к закату. Однажды летом рано-рано утром они с Колей видели розово-голубое море. Стояли, обнявшись, над обрывом. Одни. В доме отдыха все еще спали. Солнце рождалось из розового моря. И Коля запомнил, потому что, когда пошел в свой первый рейс, написал: «Средиземное тоже бывает розовым, только гораздо ярче».
Поехать бы сейчас к морю. Побыть там хоть полчасика. Но; некогда, всегда некогда.
Елена Ивановна взглянула на часы. Надо зайти в. Дом ученых, проверить письмо, поговорить с директором— Лапшиной. Проверка письма поручена депутату Осад-чему. Он несколько раз отпрашивался: с работы, но; застать Лапшину никак не мог. Тогда, ему в помощь дали Ярошенко. Но и ев не удалось встретиться с директором. А время: не ждало. Похоже, что Лапшина умышленно уклонялась от встреч.
Что ж, можно обойтись и без нее. Руководители кружков с удовольствием рассказывали об успехах самодеятельности на олимпиаде. Осталось лишь выяснить кое-какие детали. И. Елена Ивановна их выяснила. Но попросила, чтобы Лапшина приняла депутатов в такой-то день, в такой-то час.
Вася в этот вечер был дома. Сидел на диване, курил. Елена Ивановна открыла форточку и вышла на кухню. Обед на столе не тронут. Это уже что-то новое. Сын опять надут. А почему, сирашивается? Пожалуй, сейчас время поговорить. Сессия у него позади. Хватит играть в молчанку.
— Я хотела задать тебе несколько вопросов,— начала, взяв стул и усаживаясь возле сына.
Вася продолжал рассматривать. «Огонек».
— Не. считаешь ли ты,, что пора, наконец, сказать, куда дел вещи, которые, вытащил из шкафа?
— Они твои или мои?
— Пока что своего у тебя ничего нет.— Елена Ивановна не выдержала взятого с самого начала спокойного тона.
— Напрасно ты этого не сказала раньше. Я пошел бы работать и позаботился бы, чтоб вещи у меня были свои.
— Думаешь, что так легко — работать и учиться?.. Зазвонил телефон. Елена Ивановна взяла трубку,
услышала взволнованный голос Ясиневой:
— Все хорошо, Елена Ивановна! Представить себе не могу, что завтра никуда не надо бежать... Спасибо вам, милая. Какое же вам спасибо! Кончился этот ужас. Если б я могла что-то для вас сделать...
— Вот попаду, к вам в больницу, уколов больше дадите, иглу потолще возьмете.
— Ну, можно ли так шутить?! Спасибо еще раз. Бегу успокоить маму.
- Привет ей и всего вам доброго!—Елена Ивановна медленно положила трубку на рычаг и обернулась к сы-ну:— Ты, дружок, так и не ответил на мой вопрос.
— Вы оба все забываете, что я -человек взрослый ж волен поступать так, как нахожу нужным. Я ведь тебе никаких вопросов не задавал и не задаю.
— Спрашивай, если нужно. - А может, лучше не спрашивать? -— Губы Васи искривила недобрая усмешка. Лицо с мягкой линией подбородка и щек словно отвердело, резче обозначились
скулы.
— Говори, раз уж начал.
— И ты ответишь правду?
— Во лжи меня еще никто не уличил.
— Хорошо.— Он отвел глаза, не сразу спросил: —Почему ты никогда не рассказываешь об отце? О моем отце? И... тот знает, что вы не были... в загсе?
Елена Ивановна отшатнулась. Никак не ждала она этого вопроса. Дыхание у нее перехватило, она почувствовала, как кровь ударяет в затылок.
— Разве это имеет какое-либо значение?
— Для меня нет...— Он сделал ударение на слове «меня».— А бабушки, дедушки, какие-нибудь родственники
остались?
— Я их не знала.
— Никого?
— Никого.
— А откуда он родом?
— Тоже с Украины. Полтавчанин.— Она не сомневалась, что когда-нибудь произойдет этот разговор. Первой хотела его начать. Рассказать ему, взрослому, все, в чем не призналась даже Николаю. Но сейчас, при таких обстоятельствах, она не станет говорить о прошлом, дорогом и тяжелом. Не будет оправдываться, потому что оно действительно прозвучит как оправдание. Такого чужого, пусть даже сына, она не пустит в т.о„ что касалось только ее и Тараса — его отца.
Она так и осталась сидеть в темной комнате, прислушиваясь к замирающим на лестнице шагам сына. Откуда он узнал? Ведь она никогда никому не показывала метрики. Сказала, что сгорела в Ленинграде— метрика мальчика с прочерком против фамилии отца. А она в бумагах, в ее старой сумке.
Так и есть: в спальне на полу раскрытый чемодан, с которым когда-то приехала из Ленинграда. Что искал Вася в ее бумагах? Она торопливо перебирала их. Справка о работе в госпитале. Пропуск — разрешается ходить по городу после комендантского часа. Это когда они собирали по домам, по квартирам осиротевших детей. Удостоверения к медалям. Кусочек клеенки, который надели на руку новорожденному... Счастливые, незабываемые минуты в холодном госпитальном коридоре, где она услышала первый крик своего сына. Рядом такие же, как она, матери. Но казалось — нет счастливей ее, потому что она дала жизнь сыну Тараса, которого нет и который будет жить в этом мальчике.
Вот она, пожелтевшая вырезка из фронтовой газеты: «Пал смертью храбрых Тарас Сокур».
Школьные грамоты Васи, несколько уцелевших фотографий мамы, отца. Но в конверте не было еще одной-единственной фотографии Тараса.
Этого снимка Елена Ивановна так и не нашла.
ГЛАВА 6
Николай Степанович без особого удовольствия думал о необходимости идти в магазин, чтобы выбрать подарки жене. Было время, когда находил в этом прелесть, представляя себе, как обрадуется Леля новым туфлям или красивому платью. Но теперь у нее больше чем достаточно всякой всячины. Однако раз пообещал привезти шубку — надо идти, хотя капитану вроде бы и не к лицу это.
Неожиданно на помощь пришла Татьяна Константиновна, предложив свои услуги. Получилось это случайно — просто к разговору. Виктор, который уже бывал в Монреале, пообещал показать город, проводить Лазареву в лучшие магазины. И тут Николай Степанович между прочим заметил: и ему надо отправиться за покупками. Однако он не совсем уверен, что при нынешней моде выберет то, что носят.
Лазарева, мило улыбнувшись, сказала полушутя, что берется выполнить все его поручения. Из вежливости Николай Степанович сначала отклонил это предложение. Но потом согласился.
Оставалось выяснить, что купить и какой размер платья носит жена капитана.
— Елена Ивановна в плечах, пожалуй, чуть-чуть пошире вас, а рост такой же,— уточнил Виктор.— Вполне можете на себя примерять.
— Меня всегда восхищают женщины, которые, имея взрослых детей, сохраняют в таком возрасте девичью фигуру,— со свойственной ей непосредственностью воскликнула Лазарева.
Николаю Степановичу стало не по себе от слов «в таком возрасте». Но обижаться глупо, да еще когда это сказано так искренне и доброжелательно. Ему в двадцать три даже сорокалетние казались стариками. Однако он все же уточнил, сбавляя жене год.
Лазарева уточнение поняла по-своему:
— Да, да. Я постараюсь выбрать что-нибудь поскромнее и поизящнее.
— Буду крайне признателен,— чуть-чуть холоднее, чем следовало, проговорил Николай Степанович. Он никогда не задумывался над тем, что Леля старше его, и слова Лазаревой были почему-то неприятны.
Занятый подходом к порту, швартовкой, объяснением с властями, Терехов не вспоминал о разговоре с Лазаревой. Но когда моряки собрались в город, подумал о ее обещании.
— К вам представитель фирмы пожаловал,— доложил вахтенный помощник.— По трапу поднимается,
Николай Степанович окинул взглядом свой салон. Все как надо — чистота, порядок. Машинально провел рукой по щеке. Да ведь час назад брился.
Вошел седеющий, с узкой полоской усов над влажными губами, элегантно одетый мужчина. Капитан сделал шаг навстречу. Всего лишь шаг. Пригласил сесть.
Гость закурил предложенную ему сигарету.
Николай Степанович пожалел, что отпустил второго помощника. Тот бегло говорит по-английски. Самому объясняться будет, пожалуй, трудней.
— Я так нетерпеливо ждал русский пароход. Так ждал,— неожиданно по-русски заговорил гость. — Моя матушка из-под Москвы.
— Неужели?! Приятно встретить соотечественника,— любезно сказал капитан.— И давно ваша матушка уехала из России?
— Еще ребенком. Ее отец отправился с семьей... как бы это сказать...
— Искать счастья,— подсказал капитан.
Гость кивнул. —И преуспел?
— Не очень. Он давно умер. И матушка умерла. Я сам просил послать меня на ваш «Иртыш». Имя-то, имя какое! Хочу послушать русских. Увидеть. Не верите?! Родился здесь. Учился здесь. Жена — англичанка, а увижу русское судно — сердце так и забьется.
— Вы хорошо говорите на родном языке.
— Слушаю радио. Сына выучил — вот и практикуемся.
Гость поинтересовался, часто ли капитан бывает в Москве, не собирается ли он туда после рейса. Нет, Николай Степанович Пока в столицу не собирался.
Гость не уходил, тянул, делал вид, что не заметил двух красноречивых взглядов, брошенных капитаном на циферблат судовых часов, висевших на переборке. Что-то ему нужно. Наконец гость решился:
— Я имел вас попросить...
— Что же вы хотели попросить? — невольно поправляя его, спросил Николай Степанович. Судя по всему, какой-нибудь сувенир. На этот случай есть репордукции Третьяковки, открытки с достопримечательностями...
— Совсем небольшое письмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51