Завтрак прошел, кажется, благополучно. А потом отец и сын будут за столом редко встречаться. Николай Степанович привык обедать, как на судне, в двенадцать. Вася же возвращается из института после двух. Вечерами вообще мало бывает дома.
Сын уже стоял в прихожей, когда Николай Степанович, наблюдавший за тем, как он у зеркала причесывается, с нарочитой серьезностью сказал:
— У тебя что, на парикмахерскую денег не хватает? — и положил на туалетный столик три рубля.— Будь уж так добр, постригись!
— Сразу чувствуется твердая рука воспитателя,— усмехнулся Вася.
— Вот ты сейчас и мою руку почувствуешь! — Елена Ивановна быстро встала, направилась к сыну.
Дверь захлопнулась, и на лестнице послышался смех.
— Довел старую, больную женщину,— рассмеялась и Елена Ивановна.
Но Николай Степанович, закурив, хмуро бросил:
— К чему эта его демонстрация? С такой гривой только по Дерибасовской гулять.
— Но ведь он взрослый человек...
— Я постарше был — и то слово отца было для меня законом.
— И ты считаешь, что нужно трепетать перед родителями?— мягко произнесла Елена Ивановна.— Уже уходишь? — огорченно спросила, видя, как муж надевает тужурку.
— Ненадолго. Только осмотрю «Иртыш». Электронную машину вместо меня пока еще не установили. Может, пойдем вместе?
Но Елена Ивановна пообещала прийти на судно попозже. Сначала нужно побывать в райсовете.
— А если отложить на завтра? — Он заглянул жене в глаза, осторожно отвел от ее лба шелковистую прядь волос.
— Управлюсь и приду,— ответила, задерживая руку мужа у своей щеки и улыбаясь.
— Ну-ка, бери меня под руку,—с притворной строгостью сказал Николай Степанович, когда вышли на улицу.— Совсем от меня отвыкаешь. И домой поздно приходишь, где-то задерживаешься.
— На работе, конечно. Ах, да — была на олимпиаде. Ты даже себе не представляешь, как хорошо прошел смотр. Выступали ребята из техучилища. Девушка одна, монтажница, пела. Такой чистый у нее, звонкий голос. Вероятно, и Киев поедет, если пройдет последний тур.
— Да, да, конечно,— немного невпопад согласился Николай Степанович. Он вдруг вспомнил, что не подписал грузовые документы. Нет, кажется, подписал перед самым уходом. Странное дело — несколько часов отсутствовал, а чувство такое, будто на судне что-то случилось чего-то недоглядели. Отправили на завод дефектные ведомости? Нужно еще раз все проверить. Так надежнее. Старший помощник молодой, неопытный, а боцман;.. Боцмана надо искать нового. Разве таким должен быть хозяин на палубе? Хватишься в рейсе: это не выписал, того не достал.
Не таким, нет, совсем не таким был в свое время боцманом он, Николай Терехов. На паршивеньком буксире, который дальше Очакова и не ходил. И время было тяжелое, а в подшкиперской все, что нужно, в запасе. Бегал на другие суда к приятелям, выколачивал на складе. А этот и за чистотой не следит, и с матросов как положено не спрашивает. Менять надо боцмана. В отпуск собирается. Пусть идет с миром. А потом переходит на другое судно.
И вот еще с выгрузкой. Добился ли ее второй — грузовой — помощник? Отвоевал ли еще один кран?
Раздумывая о своих служебных делах, Николай Степанович все же не без удовольствия шествовал с женой по умытым утренним туманом улицам, ощущая на щеке тепло неяркого солнца. В пароходство лучше зайти попозже — с Лелей. Сейчас все на диспетчерском. Завтра вечером пригласить друзей, товарищей, отметить приход.
— Ты не возражаешь, если я позову к нам стармеха с женой и Начальника рации Виктора Ковшова? Твоего земляка-ленинградца? — спросил Николай Степанович, когда жена, проводив его до проходной порта, собралась идти к троллейбусу.
— Почему земляка? Ведь я родилась на Украине. Ты всех зови. А Виктор мне особенно симпатичен.
— Ну, еще бы! Благодаря ему твоего супруга Николая Терехова — да и весь экипаж — похвалили. Мы первыми приняли СОС с гибнущего чужого корабля. Первыми сообщили его координаты. Да, радист Виктор знатный
и вообще хороший парнишка. Так я тебя жду на судне. Только ты поскорей.
Николай Степанович не спеша подходил к «Иртышу». Вот уже третий год он капитаном. Иной раз и не верится, что командует этим мощным красавцем. Смел ли мечтать о таком судне, когда, демобилизовавшись из армии, шел по причалу на закопченный буксирчик мимо настоящих кораблей? Тогда он, Терехов, по своей молодости и скромности не решился бы и матросом попроситься на «Иртыш». Да и не было еще таких «Иртышей».
Так же не торопясь, вошел к себе в каюту. Ну и беспорядочек он устроил вчера, уходя с судна! Пусть все лежит, только задернуть штору в спальню. Леля уберет. Ведь он, наконец, дома.
Капитан сел за письменный стол и вызвал второго помощника. Все в порядке с выгрузкой и с документами, и даже дополнительный кран обещали дать к вечеру.
— Прислали доктора,— сказал помощник, собирая со стола свои бумаги.
— Пусть зайдет.— Николай Степанович откинулся на спинку кресла. Все отлично. Простоя не будет, а сэкономленное в рейсе драгоценное время засчитают в план.
— Разрешите? Здравствуйте!
В проеме дверей стояла молодая женщина. Густые черные, с синеватым отливом, волосы падали ей на плечи.
— Прошу вас, садитесь.
Женщина села на диван, поправила юбку на коленях, обтянутых тончайшими ажурными чулками, и улыбнулась.
«Неужели доктор? — подумал капитан.— Постарше, что ли, не нашли? И вообще, лучше бы мужчину...»
Она не спеша раскрыла сумку, достала документы и протянула Николаю Степановичу.
Так и есть: направление отдела кадров. «Татьяна Константиновна Лазарева направляется врачом на теплоход «Иртыш».
— Вы уже плавали? — спросил Николай Степанович первое, что пришло в голову.
Она подняла на него узкие светлые глаза, опушенные густыми ресницами.
— Только пассажиром. Но вы не беспокойтесь.— Поспешно добавила: — Я не укачиваюсь.
— Разве в этом дело?
— Обязанности свои представляю. Постараюсь, чтобы мной были довольны.
Николай Степанович повернулся на своем вертящемся кресле к столу и положил на стопку бумаг направление отдела кадров.
— Мне очень хотелось пойти в рейс именно с вами,— с некоторым нажимом Лазарева продолжала, стараясь встретиться с Тереховым взглядом.
— Почему именно со мной? — ледяным тоном спросил капитан.
— Не с вами лично,— ничуть не смутилась Лазарева.— А на «Иртыше», с экипажем, о котором столько пишут в газетах. В нашей морской газете,— поправилась, встретив удивленный взгляд капитана.— До этого я работала в больнице моряков.
— М-м-да...— неопределенно хмыкнул Николай Степанович.— Значит, так,— он заглянул в направление,— Татьяна Константиновна. Идите сейчас к старшему помощнику. Он позаботится о вашем устройстве, покажет лазарет, познакомит с обязанностями.
Капитан встал, давая понять, что разговор окончен.
— Хорошо,— сказала Лазарева и улыбнулась.
— И по всем вопросам прошу обращаться к старпому, — добавил Николай Степанович.— Всего доброго.
Когда дверь за Лазаревой закрылась, он вызвал по телефону старшего помощника.
— Я направил к тебе нашего врача, Пал Палыч. Ах, уже видел и знаешь. Тем лучше. Займись ею.— Капитан с досадой бросил трубку. «В рейс именно с вами...» Еще романы начнет крутить. Кому это нужно?
ГЛАВА 3
Ну почему она наговорила столько резких слов, слов, которых говорить не следовало?! А ведь не раз убеждала себя: надо сдерживаться.
Хозяин удобного кабинета не привык, чтобы вещи называли своими именами. И она, Елена, знает, что есть множество обтекаемых, корректных фраз, выражающих, по сути, то же самое, но не режущих слух начальству.
Все бы обошлось, если бы вместо слов «Вы попираете закон» она сказала: «Получилась небольшая неувязка». Или так: «Решение, которое вы собираетесь принять, будет не совеем правильным». Пожалуй, так выражаться
удобней. Но нужно ли? Противны эти скользкие обороты. Теперь будет звонок в депутатскую группу. Звонок не о том, зачем приходила Ярошенко, а о ее вызывающем тоне, резкости. И главное потонет в этих разговорах.
Но как было сдержаться, если черное при тебе называют белым?! Уж этот деятель из жилотдела знает, как подтасовать факты, как доложить начальству, сопровождая каждую бумажку своими комментариями. Но и бумажкам грош цена. Если им верить, то Ясинева и ее мать какие-то авантюристки. В последний год войны старуха получила ордер на комнату для дочери, которая была еще на фронте. В этой комнате Ясинева живет и по сегодняшний день. А мать давным-давно перебралась к сыну. Обе женщины позабыли, что двадцать с лишним лет назад ордер был выписан на мать, а не на дочь.
Бумажки, бумажки, рожденные на свет предприимчивыми людьми. Вот и попробуй спокойно доказывать и объяснять то, что и так ясно. Но ведь недаром говорят: никто не бывает так глух, как тот, кто не хочет слышать. Еще бы два часа толкли воду в ступе, если б она не сказала, как все это- называется.
Что ж, так и будет. Надо только дозвониться в депутатскую комнату, самой рассказать все, как было, и о своей резкости — тоже.
В трубке прозвучал спокойный грудной голос Лидии Павловны. Депутатские дела из всех постоянных комиссий поступали к ней, поэтому она все и всех знала.
— Ты, Елена Ивановна, своего добивайся, не отступай,— неторопливо говорила она.— Нужно — значит, иди к ним на заседание. Ты имеешь на это право. Отстаивай свою точку зрения. Перед заседанием зайди сюда. Дам тебе еще несколько фактов по тому же вопросу. Неблагополучно у них в жилотделе.
Елена Ивановна даже представила себе, как все это говорит маленькая, улыбчивая женщина с ямочками на щеках, ухоженными ногтями и модной прической. Женственная, мягкая, всегда в хорошем расположении духа, она, тем не менее, строга и дотошна, когда дело касается депутатов.
— Очень неблагополучно. Так что не удивляйся ничему,— продолжала Лидия Павловна.— Будем вопрос о них готовить. Но ты не жди. Свое дело делай. Вы — депутаты. Вы — Советская власть. Вам и решать.
Последняя фраза, вероятно, и была ответом на вырвавшиеся у Елены Ивановны резкие слова в жилотделе. Надо, надо все же научиться держать себя в руках. Тебя выбрали, тебе доверили, и характер свой, будь добра, укроти. А жулика надо припереть фактами, добиться, чтобы он был наказан.
— Справку когда принесешь? Скоро заседание комиссии,— напомнила Лидия Павловна.— Ходила уже, проверяла?
— Да, конечно. Сегодня вечером сяду и напишу.
— И выводы свои, предложения.
— Сделаю, Лидия Павловна. Всего доброго. Задержалась со справкой. Коля пришел из рейса, и на работе много хлопот. Сегодня же надо написать обстоятельно, продуманно. Вопрос бытового обслуживания населения будет слушаться на сессии. И меры нужно принять самые радикальные. Как в прошлый раз, когда их планово-экономической комиссии удалось наладить учет и планирование ремонта всех домов города. А то неразбериха была страшная. Одним средства отпускали, другие годами не могли добиться...
— Леля, одевайся скорее, я взял билеты в кино! — с порога крикнул Николай Степанович.— Говорят, отличная картина. Витя пойдет с нами. Ты не возражаешь? Тебе он так нравится.
— Очень нравится.
Виктор, голубоглазый, с нежной чистой кожей, мягким темным чубом, недавно был у них в гостях. Он сначала отмалчивался, стесняясь сидевших за столом, чуть ли не вдвое старших по возрасту. Но потом освоился, даже спел несколько романсов под гитару. Ему, видимо, доставляло удовольствие сидеть в домашней обстановке.
Николай Степанович тоже благоволил к Виктору за его милый, тихий нрав, за остроумие, но главным образом за то, что Виктор завоевал первое место среди радиооператоров Черноморья. «Мои уши»,— улыбаясь, говорил он о радисте.
В кино Виктор немного опоздал. Запинаясь, извинялся: встретил в отделе снабжения очень красивую девушку. Она так торопилась, что пришлось уступить свою очередь. Какие у нее глаза! Синие-синие!
— Найдем обязательно твою синеглазую и тебя же-ним,— смеясь, решил Николай Степанович.— Как ее зовут?
- Не знаю. Спросить было не у кого, да и как-то неловко.
— Эх, Витя, Витя! Беда с тобой — да и только. Останешься старым холостяком. Надо было подойти, представиться: начальник рации, ас. Я в твои годы...
— Уймись, вот уже гасят свет,— вмешалась Елена Ивановна, заметив, как покраснел Виктор.
Справку она села писать поздно вечером, когда вернулись из кино. Николай Степанович покачал головой:
— Опять работаешь?! У тебя такой усталый вид. Посидела бы год-другой дома.— Он взял руку жены, задержал в своей.— Нельзя же так, Леля. Надолго ли тебя хватит? Твоя общественная деятельность столько отнимает времени, столько у тебя беспокойства.
— Если бы только это. В комбинате дел выше головы. А тут такой странный случай. Сегодня я нашла на кухне кусок мяса, завернутый в тряпку. Клавдия, наша повариха, говорит, что не знает, откуда он взялся.
Николай Степанович сел на диван, развернул газету, но читать не стал.
— Ну, а на работу поспокойнее ты можешь перейти?
— Не могу.— Елена Ивановна захлопнула папку, поднялась и включила транзистор. Передавали танцевальную музыку.— Помнишь, Коля, как мы в доме отдыха каждый вечер ходили на танцплощадку?
— Это ты меня тащила. Я предпочитал любоваться лунной дорожкой с обрыва.
— Давай потанцуем.
— Пойдем в ресторан?
— Нет, лучше дома.
— «Это было недавно, это было давно»,— мурлыкал Николай Степанович, вальсируя с женой по комнате.
Она почти не изменилась, его Леля. Такие же живые карие глаза, такая же смуглая кожа и улыбка радостная, даже чуточку озорная. Никогда не скажешь, что ей уже...
— Ты и через двадцать лет будешь красивая.
— Еще бы! Только посмей в этом усомниться! Медленный вальс сменился современным ритмом. Николай Степанович удивленно уставился на жену. Она перешла на твист.
— Это еще что такое? Кто тебе давал уроки?
— Вася и его дружок Эраст! Разве плохо? Тебе не нравится? — Елена Ивановна упала в кресло и расхохоталась.
— Да, кстати, где наш дорогой сын?
— В самом деле, где? — беззаботно отозвалась Елена Ивановна.
Но беззаботный тон дался ей нелегко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51