стресс.
— Похоже, что все это так,— растерянно произнесла Татьяна.
Привычное, само собой разумеющееся, как-то сместилось. Она чувствовала правоту Андрея, но как он, человек, далекий от медицины, от всевозможных исследований, так сразу, так легко опрокинул, опроверг обычные ее представления?
— Скорей всего, Таня, именно так.— В уголках губ пряталась улыбка. И то, что он сказал не Татьяна, а Таня, и тон, каким он это произнес, поразили ее. Полчаса назад он с некоторой даже робостью советовался с ней,
и она отвечала ему чуть-чуть менторски, а тут вдруг заговорил, словно перед ним была его Любаша.
И она, Татьяна, действительно чувствовала какое-то его внутреннее превосходство, но не в состоянии была объяснить, чем оно вызвано. До сих пор ничего подобного с ней не случалось. О Николае Степановиче и говорить нечего, что же касается профессора Сосницкого — он был очень знающим, опытным, довольно-таки эрудированным специалистом.
Впрочем, очевидно, не в знаниях, не в опыте дело» а в чем-то ином. Может, в характере или в каком-то особом подходе, каких-то очень четких суждениях.
Потом, закрыв за Андреем дверь, она подумала, что говорил он с ней только о делах, ни о чем личном даже не попытался спросить, не поинтересовался. А его появление в ванной! Будто ничего особенного нет в том, что входит он в дом к женщине. Но все это пустяки. Главное,, он неглупый, приятный человек, к тому же как бы мимоходом избавивший ее от всяких досадных мелочей, о которых тоже приходится думать. Особенно, когда садишься за стол и на тебя изо всех щелей дует.
Ладно, довольно об этом. И так отвлеклась от работы. Надо сегодня хотя бы вчерне закончить статью.
Сосницкий настаивает, что в ближайшее время статью необходимо опубликовать. Татьяна взглянула на часы. Засиделась с Андреем и не заметила, как прошло время.
Но вместо папки с начатой статьей достала из шкафа стопу книг. Листала знакомые страницы с отчеркнутыми абзацами, просматривала закладки, написанные от руки и напечатанные на манишке,в них все то повое, что находила в периодической печати и в специальных изданиях.
Думать о статье не хотелось. Пока был Андрей, как-то забылось, что завтра понедельник и надо окончательно решить с Юриком. Опять те же мысли, что вчера, позавчера, неделю назад.
Завтра мальчика начнут готовить к операции. Все, кто смотрел его, пришли к этому выводу. А она знает меньше других или не привыкла еще к неизбежному. Наверное, так. И совсем не потому, что больно за Виктора и Лизу, она сама,, сама не в силах думать о том, что после операции может уже и не быть прежнего «маленького принца». Всякие бывают последствия,
Резко зазвонил телефон.
— Говорите с Киевом,— раздалось в трубке.
— Да, да, слушаю.— Она пододвинула телефон поближе.
Конечно, Сосницкий. Кому же еще звонить из Киева.
— Здравствуйте, Татьяна Константиновна! Здравствуйте, как самочувствие?! Как статья? — Густой баритон профессора звучал мягко, доброжелательно. Обычно красивый голос его был бесстрастен.
Татьяна даже представила, как, повернувшись вполоборота к своему «шлейфу», Сосницкий в безукоризненно сшитом халате, чуть откинув назад седеющую голову, четко отдает распоряжения. Обычно бесстрастный голос его как нельзя больше подходит к холеному спокойному лицу, умному, проницательному взгляду небольших, глубоко посаженных серых глаз.
— Рад, что у вас все в порядке и сами вы, Татьяна Константиновна, в полном здравии,— продолжал в том же, несвойственном ему эмоциональном тоне.— Я вот что хотел предложить: приезжайте-ка вы к Новому году в Киев. Проконсультируетесь насчет своих больных. Доктор Грибов еще кое-что ввел в свои методы лечения. Посмотрим вместе вашу работу.
— Я вам очень благодарна,— неуверенно ответила Татьяна.— Но клиника...
— А что клиника? Поработают несколько дней без вас.
— Больной у меня.
— Так ведь не завтра же ехать. Да и больных-то возить никогда не перестанут. Кстати, почему вы до сих пор статью не выслали? Я уже говорил о ней.
— Столько работы. Сегодня непременно закопчу.
— Дорогая, возьмите себя в руки и научитесь периодически отключаться от повседневных дел.
— У меня лежит Юрик Ковшов по поводу предполагаемой опухоли мозга. Вы смотрели его — отец моряк...
— Как же, помню, консультировал. Теперь у вас есть нейрохирургическое отделение — прооперируйте.
— Да, есть, но...— пробормотала Татьяна.
— Надеюсь, не сомневаетесь в диагнозе? — Голос Сосницкого зазвучал гораздо суше. И после небольшой паузы: —Дорогой коллега, вам не надо объяснять, что научная работа не менее важна, чем клиника...
— Степан Савельевич, не сердитесь,—попросила Татьяна.— Вероятно, я просто не очень организованный человек. ...
— Хорошо, хорошо, не наговаривайте на себя. Так как? Принято мое предложение? Вызывать вас?
— Если находите нужным. Я со своей стороны буду очень благодарна.
— Это мой долг, Татьяна Константиновна. Моя прямая обязанность. Вы ведь у меня пишете диссертацию...
Звонок этот был столь неожиданным, что, только положив трубку, Татьяна подумала: как важно побыть в исследовательском институте у Сосницкого. Зайти в отделение Грибова. Там сконструирован специальный аппарат. Скоро будут введены совершенно новые формы операции на коре головного мозга. Жаль только, Юрик не может ждать. Нельзя.
Она вернулась к письменному столу, думая о звонке профессора, о том, что нужно закончить статью, и продолжала листать записи, справочники. Вдруг листок — торопливые, куда-то летящие строчки. Сразу вспомнила, как писала это несколько лет назад. Курсы усовершенст-вования. Лекция сельского врача, откуда-то из-под Полтавы. Потом прием, который он вел, вспышка магния: старик врач и перед ним девочка с опущенными вдоль тела худыми, словно безжизненными руками, бледное лицо с полузакрытыми глазами. И эта запись.
Тогда записывала, не думала, что так пригодится. Просто случай показался очень интересным, вот и записала. Для себя.
И как она важна именно теперь
Если б все это было на перфолент! Почему так медленно новое находит пути в медицине, где совершенно недопустима ошибка, даже малейшая неточность?
В технике нужны, совершенно необходимы думающие машины. Так ведь то техника, а здесь здоровье, жизнь людей!
Интересно, что сказал бы по этому поводу Андрей?
Нет пока такой машины и не скоро, наверное, будет. Но Татьяна нашла то, что искала.
Бережно расправила листок и вдруг улыбнулась, представила себе «маленького принца», гоняющего во дворе вместе с другими мальчишками кожаный мяч.
ГЛАВА 34
Проснулась Елена Ивановна от громких, но не очень стройных звуков духового оркестра. Солнце заливало стену соседнего дома, окна которого, как в весенние дни, были распахнуты. Из окон тоже лилась ручейками музыка.
И была во всем этом будто солнечная праздничность Первомая, когда горожане собираются на демонстрацию. Словно по заказу, выдался поздней осенью теплый солнечный день.
Торопливо одеваясь, всеми своими помыслами была уже там, в своем районе, где сейчас тоже выходят на субботник.
Поехала прямо на стройку, не заезжая в райисполком.
Взрослые терялись в толпах ребят, вооруженных лопатами, граблями. Поодаль горками лежали сваленные вместе пальто и куртки.
Мальчишка, красный от натуги, тащил охапку хвороста. Кое-где деревья были уже окопаны. А этому рыжему, как огонь, явно не хватало веса. Обеими ногами он взгромоздился на торец лопаты, и только тогда она чуть-чуть ушла в зеленую траву. Девчонки с уважением наблюдали за ним, дожидаясь, когда можно будет унести бурьян.
Все вокруг было похоже на огромный, муравейник. Елену Ивановну сразу же обступили с обычными требованиями, сообщениями» жалобами. Чего-то не подвезли, кто-то подвел...
— Крушим старый быт и нравы! — сказал Осадчий, здороваясь.
Увидев его, Елена Ивановна обрадовалась. Они, правда, встречались на пленумах и совещаниях, но поговорить удавалось редко.
— Как живете, Ваня? Как Вера, дети?—Елена Ивановна выскользнула из плотного кольца окружавших ее людей.
— Все в норме. Я вот вам целую бригаду привел с завода. У нас тоже субботник. Но как же не принять участия в таком важном общегородском мероприятии?
— Боже, какой пафос! — смеясь, воскликнула Елена Ивановна, кивнув Андрею..
— Это чтобы вас от роковых вопросов отвлечь! — смеясь, сказал Осадчий.
— Знаю, не ладится.
Андрей метнул сердитый взгляд на Осадчего. Но тот сделал вид, будто ничего не заметил, и обратился к Елене Ивановне:
— Приходите сегодня к нам на шашлыки.
— Берегитесь, Елена Ивановна! На пять минут к ним заглянул, а час над луком плакал.
— Пришлось похозяйничать. У Веры на заводе, как обычно, аврал. Значит, условились: после субботника к нам! Не отрывайтесь от масс!
— Не отрываюсь! Поэтому приедете все вместе ко мне. И вы, Андрей, с Любашей.
— А как же тогда шашлык? Лук резал я. А шашлык завтра сами съедите? — воскликнул Андрей.— Елена Ивановна, где справедливость?
— Замолчи, чревоугодник. Шашлык возьмем с собой. —- Значит — до вечера,— улыбнулась Елена Ивановна
и, словно в воду, ринулась к дожидавшимся ее людям. И опять: «Надо бы утрясти с бетонными плитами...»
«Утрясать» пришлось многое. И этот подрайон Елена Ивановна покидала вместе с, последними машинами. Хотя отлично поработали все и сделали гораздо больше, чем намечалось. Теперь, когда улица Фрунзе опустела, четко проступила линия трамвайного полотна, разделявшая пополам широченное шоссе. Бетонные плиты перламутром поблескивали в лучах клонившегося к закату солнца. Красовалась свежая, чистая, словно чего то ждущая улица. Такой бывает в новом доме квартира, когда впервые откроешь в нее дверь.
И хорошо, что в этот праздничный день придут к ней гости — не одна будет сидеть дома. Танюша, вероятно, уже звонила. Она никогда не забывает поздравить. А вот сама именинница только после полудня, да и то случайно, вспомнила, что сегодня день для нее знаменательный.
Когда-то был очень радостным этот день. Она делала вид, будто не замечает, как Вася прибегает к разным ухищрениям, чтобы сэкономить деньги ей на подарок. Как прячет этот подарок: то под шкаф засунет, то куда-то в угол за диван.
Она не трогала подарка, если даже случайно натыкалась на него, не разворачивала. Эта игра и ей доставляла удовольствие. Вместе с ним радовалась какому-нибудь флакончику пробных духов, яркому гребню, лаку
для ногтей. Тут же душилась, красила ногти, принималась расчесывать волосы. И мордашка сына сияла.
Когда же Вася был совсем малышом, он не выдерживал: «Посмотри, какую вазочку тебе купил. Только я еще не дарю». А утром опять: «Хочешь, покажу тебе подарок, только я тебе его еще не дарю...»
Приходила длинная, ласковая радиограмма от Николая. И если ее доставляли накануне, Вася прятал, чтобы вручить ей утром вместе со своим подарком. В те годы, когда они снимали комнату и никакая экономия не позволила бы ему приобрести подарок, Вася шептался с соседкой, и та из своего садика давала ему белые поздние астры, Васе особенно нравилось, что называются они необычно: «маркизы». Столько астр, сколько ей было лет. Он очень гордился этой своей выдумкой, потому что для него в пирог, пусть даже из кукурузной муки, стави-лось столько свечек, сколько ему было лет, и за столом Вася усердно их задувал. Главное, надо было разом все их потушить. Его годы считали свечи, мамины— «маркизы».
Николай подсмеивался над всеми этими «первобытно-наивными ритуалами».
Но в свой день рождения тоже требовал подарков. Елена Ивановна, взглянув на часы, заторопилась. Скоро шесть, надо ведь что-то приготовить. Осадчие — люди свои, а вот Андрей с сестрой первый раз придет в дом.
Но она не жалела, что пригласила гостей. Нельзя же так жить, только своим кабинетом, делами:
Что же это Танюша не звонит?
И сразу же из прихожей ее голос:
— Значит, не я одна оставляю двери незапертыми? Поздравляю и желаю счастья, здоровья! А еще желаю великой реконструкции и благоустройства района; уменьшения количества жалоб. Кажется, все?
— Не все, но спасибо и на этом,— смеясь, ответила Елена Ивановна.
— Где разгружаться?
— На кухне. Зачем вы все это купили?
— Как зачем?! Пировать будем! — Татьяна поставила на стол шампанское.— Не была уверена, что вы, Елена, не забудете о своем дне рождения.
— Сначала и впрямь забыла, но потом ничего, даже гостей позвала. Садитесь, рассказывайте, что нового, как в больнице?
— Буду помогать и рассказывать,— отозвалась Татьяна, надевая фартук. Она чувствовала себя здесь как дома: было время, когда под предлогом ожидания будущей квартиры совсем сюда переехала. Тогда Елену Ивановну нельзя было оставлять одну. Татьяна боялась возвращения своей больной в прежнюю обстановку. Ведь она только-только поправилась, а дома все будет напоминать о постигшем ее горе.! Не могла оставить Елену Ивановну наедине с прошлым, наедине с тяжелыми мыслями, как не могла скрыть от Елены Ивановны того, что было между ней и капитаном.
Собиралась все рассказать, когда больная совсем поправится, считала, что такой разговор будет последним. Не захочет видеть ее Елена Ивановна. Знать не захочет.
Но все произошло совсем не так, как предполагала.
После дежурства Татьяна увидела в больничном саду Ярошенко. Подошла, села рядом. Некоторое время молчали.
Неожиданно Елена Ивановна подняла голову, внимательно взглянула на Татьяну и, не отводя глаз, тихо сказала:
— Я все знаю, Танюша.
Татьяна сжалась. Это был самый настоящий страх, потому что Елена Ивановна все еще нуждалась в лечении, нуждалась в ней, Татьяне.
И потому, что ничего не могла ответить, та, после долгой паузы, продолжала:
— Не терзайтесь, Танюша. Вы не виноваты в том, что случилось. Не были бы вы — нашел бы другую.
Любое обвинение, любой упрек было бы легче выслушать. Волнуясь, с трудом подбирая слона, Татьяна сказала:
— Я не заслуживаю снисхождения. Но я бы все равно вам потом сама рассказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51