Так вот, если на шоссе обнаружится хотя бы один армейский патруль и он натолкнется на гражданскую машину – нашу, – нас захапают без всяких причин. Хотя у нас, конечно, есть туз в рукаве – «кольт» сорок пятого калибра. Этого они не ожидают.
До Куангнгая оставалось не больше километра, но я так и не нашел места, где приткнуться. Нам попадались только рисовые поля и деревеньки да одна пальмовая рощица, в которой не спрячешь машину.
Посреди рисовых посадок я заметил возвышение, связанное с дорогой то ли грязной гатью, то ли дамбой. И хотя видел раньше такие места, не сразу догадался, что это такое.
– Могильник. Мы можем поставить машину за ним, и никто нас не заметит.
Я замедлил скорость и свернул на топкую гать, которая шла по орошаемому полю.
Кам встрепенулся и что-то забормотал.
– Что с ним такое?
– Он говорит, что это могильник.
– Я знаю. Мы в таких могильниках окапывались на ночь. Земля легкая, высота, хороший сектор обстрела...
– Он спрашивает, зачем ты повернул к могильнику, и говорит – туда нельзя.
Я остановился на полдороге, и Кам успокоился.
– Что он лопочет?
Сьюзан перебросилась с вьетнамцем несколькими фразами.
– Я ему сказала, что мы собираемся провести там ночь. Он не в восторге.
– Вот еще... Там же все мертвые. Скажи ему, мы будем вести себя очень почтительно и станем всю ночь молиться.
– Пол, он не станет ночевать на могильнике. Тебе придется вязать его по рукам и ногам. Они очень суеверны, а это святотатство.
– Но я-то не суеверен, и меня не трогают культовые предрассудки.
– Пол!..
– Ну хорошо. – Я включил заднюю передачу и попятился по узкой дорожке, выбрался на шоссе и перешел на первую скорость. Стоит сделать что-нибудь хорошее, как удача сразу оставляет тебя.
И в доказательство впереди в километре вспыхнули фары. Я вырубил свет и замедлил скорость. Для грузовика встречные фары светили слишком низко над дорогой. Значит, это машина поменьше, например, джип военного патруля.
– Пол, съезжай с дороги! – закричала Сьюзан.
– Вижу, – отозвался я. И, включив передний мост, направил «ниссан» с насыпи. Кювета здесь не было – под насыпью сразу начинались рисовые посадки. Я повел машину с выключенными фарами параллельно дороге – правые колеса месили жижу на рисовом поле, а левые шли по откосу насыпи. Мы накренились под сорок пять градусов, и я тревожился, как бы автомобиль не перевернулся. Задние колеса начали буксовать и увязать в грязи. Я остановился.
Посмотрел вверх и понял, что насыпь меня не скрывала. Но поскольку было темно, оставалось надеяться на лучшее. И готовиться к худшему.
– Дай-ка мне твою сумку, – попросил я Сьюзан.
Шум мотора приближался, луч становился все ярче.
Сьюзан передала мне сумку, я сунул руку внутрь и нащупал пистолетную рукоятку. Я не хотел, чтобы Кам видел оружие, – опасался, что вид «кольта» убедит его обратиться в полицию.
Ощутил ладонью тыльную часть магазина и снял пистолет с предохранителя.
– Обойма полная? – спросил я Сьюзан.
– Да, – ответила она.
– Патрон дослан в патронник?
– Нет.
– Запасные обоймы?
– Две. Я боюсь, – добавила она.
До мистера Кама стало что-то доходить. У него был такой вид, словно он репетировал, что будет говорить властям. Удачно еще, что я не согласился его развязать.
Через несколько секунд автомобиль поравнялся с нами – большой джип, не желтый, а темный. Как я определил, военный. Я разглядел шофера – он внимательно следил за дорогой. Сзади сидел еще человек.
Крыша «ниссана» оказалась вровень с насыпью. Синий цвет не выделялся в ночи, и боги были на нашей стороне. Военный автомобиль проехал мимо.
Мы, как мне показалось, еще долго сидели не двигаясь. Затем я включил задний ход. Задние колеса зацепились за грунт, и «ниссан» вылез на насыпь.
Несколько секунд я не включал фары и оглядывался. Но было так темно, что в десяти ярдах не удавалось ничего рассмотреть.
Затем, не включая света, я повел машину в сторону Куангнгая. В мареве города по обеим сторонам шоссе выделялись силуэты домов. И вдруг я заметил кое-что показавшееся мне многообещающим. Повернул в сторону черной тени и врубил фары.
Справа, в конце грязной дорожки, стояло разрушенное строение без крыши. Оставалось надеяться, что это не буддийский храм, иначе у нас бы снова возникли проблемы с мистером Камом.
Я аккуратно свернул в грязь и поехал к белой оштукатуренной стене. Разрушенная башенка напоминала остатки церковной колокольни.
– Католический собор, – обернулся я к Сьюзан. – Надеюсь, наш друг не католик?
Сьюзан о чем-то переговорила с Камом, и тот кивнул.
Я въехал в широкий вход. Попятился и поставил машину в угол, чтобы ее не было видно с шоссе. Фары освещали то, что некогда было стенами здания, а сквозь мощеный пол обильно проросла трава.
Я выключил свет и зажигание.
– Ну вот вам и ночлег.
Мы вышли и потянулись – все, кроме мистера Кама, которому со связанными руками показалось не слишком удобно тянуться. И я его развязал.
Сьюзан достала из машины воду и закуски, и мы хоть и на редкость отвратительно, но все же поужинали.
– А что, на той бензозаправке не было ни «Ринг-динг» Фирменное название дешевых сладостей.

, ни крекеров? Что это за гадость?
– Не знаю. Что-то сладкое. И перестань жаловаться. Ты должен быть благодарен.
Мистер Кам смолотил явно больше своей доли непонятной субстанции из целлофановых пакетов и выпил целый литр воды.
У меня не оставалось выбора – пришлось опять его связать. Я стянул ему за спиной большие пальцы рук, отнял сандалии и пустил на заднее сиденье «ниссана», где он преспокойно улегся.
А мы со Сьюзан сели, скрестив ноги, в противоположном углу. Единственным освещением был проникающий сквозь разобранную крышу свет звезд.
– В свое время была симпатичная деревенская церковь, – заметила Сьюзан.
– Когда я был здесь, такие стояли повсюду, – ответил я. – Разрушенные церкви и пагоды. Самые крепкие строения в округе. Поэтому люди собирались под защиту их стен. Пули они выдерживали, а ракеты и мины – нет.
– Трудно представить, что здесь каждый день бушевала война, – проговорила она. – Я рада, что, снова попав в Бонгсон, ты можешь рассказывать о прошлом.
Я не ответил.
Сьюзан достала сигарету, профессионально прикрыла зажигалку от ветра и прикурила, как бывалый солдат. Зажала сигарету в кулаке и затянулась.
– Замерзла. Можно позаимствую что-нибудь из твоего чемодана?
– Конечно. Сейчас принесу.
– Захвати и мой рюкзак.
Я открыл багажник, достал из чемодана блейзер, взял ее рюкзак и вернулся к Сьюзан. Она поежилась и, закутавшись в мой пиджак, сказала:
– Спасибо. А тебе не холодно?
– Шутишь? Сейчас около семидесяти градусов.
Она достала из рюкзака дорожный будильник и завела на полночь.
– Будем переставлять каждый час. Так что если отключимся оба, он нас разбудит.
– Договорились. Я первым заступаю на дежурство. А ты постарайся поспать.
Сьюзан легла на каменный пол, а рюкзак положила под голову вместо подушки. Мы немного поговорили, но вскоре я понял, что она задремала. А я достал из ее сумки «кольт», дослал патрон в патронник и положил оружие себе на колени.
Будильник зазвонил в полночь, но я выключил его, пока он не разбудил Сьюзан. Поставил на час. Как ни странно, мне не спалось, и я дал ей подремать до четырех. Потом мы поменялись местами, и я отдал ей пистолет.
Я положил голову на ее рюкзак и вспомнил, как вещмешок целый год служил мне подушкой, а винтовка – партнершей в постели. Спали в одежде и в сапогах – боялись москитов, боялись змей, боялись красных. Грязные, несчастные. Иногда промокшие, иногда замерзшие, иногда изнывающие от жары, но всегда напуганные.
Так что сегодня не худшая ночь во Вьетнаме. Отнюдь. А если на что и жаловаться, то только на самого себя.

* * *

Небо посветлело, и я понял, что, как бывает в тропиках, это ложный рассвет. Настоящий наступил через час, и я услышал, как закричал петух. Сквозь арочное окно правее того места, где некогда был алтарь, ударил луч света. От уцелевшего в раме кусочка витража по полу побежала голубая дорожка и уперлась в противоположную стену.
Мы со Сьюзан поднялись. Разгорался рассвет.
Стала ясно видна вся внутренность церкви – побеленные стены, раскрошившаяся штукатурка, вмятины, где ударили пули, и царапины, где шрапнель содрала краску с изображения Девы Марии.
В церкви не осталось ни единого кусочка дерева, только угли: кто-то разводил костер на алтарном возвышении.
На рисовые поля птицы обычно не слетаются, но я услышал снаружи щебетание. И наконец увидел на дороге первую машину.
– Сегодня канун Лунного нового года, – сказала Сьюзан и взяла меня за руку. – Не думала, что когда-нибудь испытаю такое счастье, увидев рассвет.
Проехал грузовик, затем мотоцикл. Я высунулся из пустого дверного проема: по дороге переваливалась крестьянская повозка, а за ней крутили педали две девушки на велосипедах.
Я вспомнил время, когда первым транспортным средством на дороге были минные тральщики – специальные танки, которые могли обезвреживать установленные ночью и присыпанные в рытвинах мины. За ними следовали джипы и грузовики с американскими и вьетнамскими солдатами – винтовки и пулеметы наготове, чтобы встретить любую засаду.
А уже потом появлялись гражданские: шли пешком, ехали на повозках и на велосипедах – в поля, в школу, по своим надобностям. За час шоссе № 1 постепенно очищалось и от самой дельты Меконга оставалось свободным до вечера.
– Путь на Хюэ открыт, – повернулся я к Сьюзан.

Глава 24

При свете дня я заметил, что после столкновения с полицейским джипом на «ниссане» с водительской стороны осталась желтая краска. И у меня, и у Сьюзан оказались перочинные ножи «Свис арми», и мы принялись скоблить ими машину. А освобожденный мной от пут мистер Кам помогал нам осколком стекла.
Я разрезал пополам пластиковую бутылку из-под воды, набрал в нее грязи с рисового поля, и мы затерли ею царапины.
Вместе с грязью попалось несколько пиявок. Сьюзан почувствовала к ним бурное отвращение, Кама их вид нисколько не тронул, а во мне они пробудили неприятные воспоминания.
Сьюзан посмотрела на шевелящуюся в бутылке толстую тварь.
– А они кусаются?
– Присасываются к коже, – ответил я. – А поскольку в их слюне имеется природное обезболивающее, ты не подозреваешь, что тебя кусают. Еще в их слюне есть антикоагулянт, поэтому кровь не свертывается и течет, пока они сосут. Можно подцепить пиявку, носить на себе весь день и, если не проверять, даже не знать об этом. Однажды у меня была такая под мышкой и так насосалась, что я случайно ее раздавил, когда прилег отдохнуть.
Сьюзан скривилась.
Возвратившись из Вьетнама, я больше рассказывал о пиявках, чем о войне. Эти истории неизменно вызывали у людей отвращение, а я был на них мастак.
Потом мы вытерли руки одной из моих рубашек поло.
Я разрешил мистеру Каму вести «ниссан», и это ему понравилось больше, чем сидеть со стянутыми за спиной пальцами. Я устроился впереди, Сьюзан сзади, мы выбрались из церкви и выехали на шоссе № 1. Несколько человек на велосипедах оглянулись на нас, но приняли за западных туристов, которые путешествуют с вьетнамским шофером и остановились, чтобы осмотреть оставшиеся от войны руины.
Через несколько минут мы оказались в столице провинции Куангнгай. Я не сводил с Кама глаз, а Сьюзан занимала его разговором.
– Он хочет есть, – сообщила она мне. – И хочет позвонить своим родным.
– Он может делать все, что ему заблагорассудится. Но только после того, как высадит нас в аэропорту Фубай.
Сьюзан перевела. Он отреагировал с молчаливым неудовольствием.
Куангнгай оказался совершенно не тем местом, откуда хочется посылать домой открытки, – отвратительный городишко. Но зато мне представился чудесный вид на бензоколонку.
– Заливай ты, – попросил я Сьюзан, когда мы подъехали. – А я составлю компанию мистеру Каму.
Она держала заправочный пистолет, а мы с Камом сидели в машине. Смотревшие на нас, видимо, решили, что западные мужчины гораздо лучше воспитывают женщин, чем они. Если бы они знали истину!
Сьюзан расплатилась с заправщиком, который так нами заинтересовался, что все время крутился около нее. И даже показал на царапины и затир. Но она притворилась, что не понимает по-вьетнамски.
Малый что-то сказал Каму, тот ответил, и они обменялись еще несколькими словами.
Сьюзан села в машину и сказала шоферу:
– Ку-ди.
Кам завел мотор и включил передачу.
– О чем они говорили? – спросил я Сьюзан, когда мы отъехали от бензоколонки.
– Тот тип заметил, что у нас номер Нячанга, и спросил, неужели мы ехали ночью. Кам ответил, что нет. Тип поинтересовался, где мы останавливались, но Кам не нашелся что сказать. Ничего не значащий разговор, но сложился неудачно.
– Что ж, здесь о подобных вещах не принято сообщать в полицию. Так?
Сьюзан не ответила.
Мы миновали невзрачный городок и переехали через реку Трахук по мосту, который выглядел так, словно был призом в состязании вьетконговских саперов и американских инженерных войск. Впечатление было таким, что наши военные победили, но совсем с небольшим перевесом.
Мы снова выехали на открытое пространство, однако теперь шоссе № 1 было забито машинами, повозками, велосипедистами, мотоциклистами и пешеходами. Нам едва удавалось держать скорость пятьдесят километров в час, и теперь я понял, почему дорога из Нячанга в Хюэ днем занимает одиннадцать-двенадцать часов.
Я посмотрел на карту и увидел звездочку к северу от Куангнгая – место, представляющее интерес для осмотра, всего в нескольких километрах отсюда – текст по-вьетнамски и по-английски.
– «Побоище в Милай», – прочитал я.
Далее описание гласило: «Здесь 16 марта 1968 г. совершилось военное преступление – три американские мотопехотные роты расстреляли несколько сотен невооруженных жителей деревни. Памятник в честь павших и как напоминание о несправедливостях и жестокостях войны».
– Аминь, – прошептал я.
Мы приблизились к боковой дороге, перед которой стоял нарисованный от руки указатель – стрела с надписью на английском языке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95