– Как красиво! – заметила Сьюзан.
– Красиво!
– Вы так все и помните?
– Я был здесь всего три дня, и из них ни минуты трезвым.
Такси остановилось, и водитель что-то сказал Сьюзан. Впереди в сотне метрах вдоль дороги бежала бетонная балюстрада большого белого трехэтажного здания. Центральную секцию справа и слева обрамляли крылья. И все здание венчали бело-голубые буквы «Гранд-отель».
– Шофер говорит, что это одна из гостиниц, где жили американцы во время войны. Она и в то время называлась «Гранд-отелем». Потом коммунисты переименовали ее в «Нхакхач сорок четыре», что значит просто гостиница номер сорок четыре. Но теперь она снова «Гранд-отель». Вспоминаете?
– Как будто. Спросите его, работает ли в баре официантка по имени Люси?
Сьюзан улыбнулась и что-то сказала водителю, и тот повернул между двумя колоннами на круговую дорожку, в середине которой находился разукрашенный прудик.
Место показалось мне знакомым, особенно веранда, на которой сидели, ели и пили люди. Мне даже представилось, что обслуживала клиентов та самая Люси.
– Вроде бы это место, – сказал я.
Водитель высадил нас перед центральной лестницей, мы забрали из багажника вещи, и я расплатился.
И только когда такси уехало, я сообразил, что в гостинице могло не оказаться номеров.
– Деньги сделают свое дело, – заметила Сьюзан.
Мы поднялись по лестнице и через решетчатые двери попали в вестибюль. Он показался мне убогим и неухоженным, но на потолке трехметровой высоты сохранилась потрескавшаяся лепнина, и я понял, что когда-то он выглядел изящным. По правой стене располагалась регистрационная конторка, а за ней стеллаж для ключей. За конторкой на стуле спал служащий.
– Так это точно то место? – спросила меня Сьюзан.
Я посмотрел налево: из вестибюля сквозь арку виднелся ресторан и дальше – веранда со столиками.
– То самое, – кивнул я.
– Потрясающе!
Она звякнула в колокольчик на столе у портье, и тот подскочил так, словно услышал над ухом свист летящего снаряда.
Но тут же пришел в себя, и Сьюзан приступила к переговорам. А потом повернулась ко мне.
– Он говорит, что остались только дорогие номера. Оба на третьем этаже. В каждом своя ванная и по утрам – горячая вода.
Комнаты большие, хотя понятие «большие» здесь относительно. Он попросил семьдесят пять долларов в сутки за каждую – пошутил. Я предложила по две сотни за неделю. Пойдет?
Когда я был здесь в прошлый раз, за все платила армия. И сейчас снова расплачивалась армия.
– Прекрасно. Так вы остаетесь здесь на неделю? – спросил я.
– Нет. Но так получается выгоднее. Он жаждет долларов.
Я достал портмоне и отсчитал четыре сотни, но Сьюзан настояла, что за себя она заплатит сама.
– Скажите ему, что я жил здесь во время войны. Горячая вода текла двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. И когда гостиницей управляла американская армия, здесь было намного чище.
– Ему это до лампы, – охладила мой пыл Сьюзан.
Мы заполнили регистрационные карточки и показали паспорта и визы. Портье стал настаивать, что в соответствии с законом должен держать их у себя, но вместо документов получил от Сьюзан десять долларов.
Мы дали ему по две сотни и получили чек всего на сто – забавный обмен. Портье выдал нам ключи и брякнул в колокольчик. Тут же появился посыльный – на вид мальчонка лет десяти – он очень резво пробежал три пролета лестницы с рюкзаком Сьюзан и моим чемоданом.
На верхней площадке Сьюзан не выдержала и спросила:
– А что, лифт не работает?
Оказалось, что лифт прекрасно работал, только не в этом, а в соседнем новом, прекрасном здании.
– Переезжайте, если хотите, – предложил я. – А я остаюсь здесь.
– Хорошо, хорошо, я нисколько не жалуюсь. Здесь просто... очаровательно. Необычно.
Мы поднялись на третий этаж. Коридор был широким, а потолок высоким. Над каждой дверью занавешенная фрамуга для сквозной вентиляции.
Посыльный привел нас к комнате 308 – моей, и мы вошли вслед за ним. Помещение оказалось просторным – три односпальные кровати, словно номер до сих пор предназначался солдатам-отпускникам. Вокруг кроватей деревянная рама с москитной сеткой. Я помнил москитные сетки по прошлым временам. Ностальгия – это способность забывать неприятные вещи.
Простые оштукатуренные стены были покрашены в странный небесно-голубой цвет. На обширном пространстве пола громоздились дешевая мебель, торшеры и вентиляторы. С потолка, тоже голубого, дул еще один вентилятор. О былом пребывании американцев в этом месте свидетельствовала проводка в металлических коробах – наш стандарт, – хотя розетки поменяли на другие, чтобы подходили азиатские штепсели. Да, та самая гостиница.
– Что ж, неплохо, – пробормотал я.
– Особенно мне нравится размер москитных сеток, – пошутила Сьюзан.
Я открыл балконную дверь с жалюзи и впустил в комнату приятный морской бриз.
Мы стояли на лоджии и смотрели на газон перед фасадом, круговую дорожку, декорированный пруд и белый пляж по другую сторону шоссе. Я заметил у моря много шезлонгов, но людей было мало.
– Посмотрите на эту воду, на этот пляж, на эти горы, на эти острова, – повернулась ко мне Сьюзан. – Удачная идея приехать в Нячанг. Пойду к себе, распакую вещи и приведу себя в порядок. Давайте выпьем на веранде. Ну, скажем, в шесть. Подойдет?
– Давайте в шесть тридцать, – ответил я. – Мне же надо заскочить в иммиграционную полицию и дать им мой адрес.
– О! Хотите, пойду вместе с вами?
– Нет. Встретимся на веранде в шесть тридцать. Если опоздаю, не слишком тревожьтесь, но если буду опаздывать сильно, наведите справки.
– Намекните там, что вы путешествуете не один. Вряд ли они осмелятся на какую-нибудь подлость, если будут знать, что с вами есть еще человек.
– Посмотрим, как обернутся дела. Вы заметили, что в номере нет телефона? Значит, если потребуется вам позвонить, придется просить портье позвать вас вниз. Сообщите ему, где вы будете.
– О'кей. – Сьюзан посмотрела на ключ. – Мой номер триста четыре.
– Мне потребуется сделать несколько ксерокопий.
– Почта. Буу дьен.
– До скорого.
Она вышла вслед за посыльным, а я остался стоять на балконе. Передо мной раскинулось море. Трудно было поверить, что еще несколько дней назад я был по другую сторону этой воды, на противоположном континенте.
Думаю, что в глубине сознания я всегда знал, что вернусь во Вьетнам. И вот я здесь.

* * *

Заспанный портье вызвал мне такси, и через несколько минут на круговой дорожке показалась машина. Я забрался на сиденье и сказал:
– Буу дьен. Почта. Le Bureau de poste Почта (фр.).

. Бьет?
Шофер кивнул, и мы поехали туда, где в центре города, в десяти минутах от гостиницы, располагалась эта самая буу дьен. Я попросил таксиста подождать и вошел внутрь. И там за тысячу донгов, то есть примерно за десять центов, сделал по три копии паспорта, визы и записки полковника Манга.
Вернувшись в машину, я набрал в легкие побольше воздуха и продекламировал:
– Пхон куан ли нгуой нуок нгой. – И, судя по всему, попал, потому что вскоре мы подкатили к отделению иммиграционной полиции, а не к продавцу расфасованной в бутылки воды. Таксист жестом дал понять, что подождет в конце квартала.
Отделение полиции оказалось скромным оштукатуренным зданием с арочным проходом вместо дверей. Светлую, хорошо проветриваемую приемную населяли все те же подозрительные личности – рюкзачники и вьет-кьеу, которые пытались противоборствовать бюрократической тупости и лени.
Но здешнее здание было все же легкомысленнее, чем давящая громада министерства общественной полиции в Сайгоне, – в приемной стояли велосипеды, а на пол натаскали ногами песок с пляжа.
Я подал сидящему за столом в алькове скучающему полицейскому ксерокопии паспорта и визы и прибавил к ним копию записки полковника Манга. Он прочитал, поднял трубку и кому-то позвонил. Потом поднял на меня глаза.
– Садитесь.
Я сел.
Через минуту в приемную вышел еще один полицейский в форме и, не обращая на меня внимания, взял со стола документ Манга, прочитал и только после этого удосужил меня вниманием, спросив на относительно понятном английском:
– Где остановиться?
– В «Гранд-отеле».
Полицейский кивнул. Видимо, гостиничные успели сообщить о моем прибытии и скорее всего о прибытии моей спутницы. Не оставляло сомнений и то, что полковник Манг предупредил иммиграционную полицию о моем предполагаемом визите.
– Вы быть с дама? – спросил меня полицейский.
– Познакомился в поезде, – ответил я. – Она не моя дама.
– Да? – Он как будто поверил в мою ложь – наверное, потому, что мы сняли отдельные комнаты. У него не укладывалось в голове, чтобы кто-то спал в одной постели, но платил за два номера.
– Вы быть здесь неделю?
– Вероятно.
– А куда ехать из Нячанга?
– В Хюэ.
Все это происходило в приемной на виду у любопытной публики – азиатов, американцев и прочих.
– Дама поехать с вами? – спросил полицейский.
– Если пожелает.
– Хорошо. Оставляйте паспорт и визу. Потом отдадим.
Я был к этому готов и, по себе зная, что полицейские не любят отрицательных ответов, сказал:
– Вот. – И, взяв у первого копа ксерокопии, пододвинул к нему вместе с пятью долларами. Он быстро спрятал деньги в карман. А я, пожелав ему удачного дня, повернулся и пошел к двери.
– Стоять, – окликнул меня коп.
Я обернулся.
– Вы ехать в Хюэ?
– Да.
– Придете сюда и покажете билет. Мы ставить проездную печать.
– Хорошо, – бросил я и вышел из участка.
Такси ждало меня в конце квартала.
– В «Гранд-отель», – попросил я шофера. И машина рванулась на юг вдоль побережья. Помнится, в былые времена я с двумя товарищами по комнате много времени проводил на пляже. Они тоже понюхали пороху, но были не из моего подразделения. Каждый из нас совершил что-то храброе или глупое, за что и получил трехдневную увольниловку. Всех нас коснулась тропическая гниль, и мы с радостью лечились солнцем и водой.
В гостинице отдыхало около сотни ребят, и днем казалось, что это ночлежка совершенно выдохшихся шалопаев. Мы поздно вставали, а потом дули пиво на пляже.
Зато по ночам начинались гулянки: мы заворачивали в каждый бар, в каждый бордель, в каждый массажный салон, пока не всходило солнце. А потом опять отсыпались на пляже или в гостинице. Точно так же на вторую ночь и на третью – последнюю. Солдаты приезжали и уезжали. Их сроки не совпадали. Но те, кто только что приехал, сразу отличались от отдыхающих третьего дня. День Первый был нечто вроде культурного шока – никто еще не верил, что оказался в подобном месте. На Второй день напивались и до одури трахались. И на Третий продолжалось то же – все оставшиеся силы мы вкладывали в кутеж и трахались с еще большей энергией, чем во Второй, потому что на следующий день предстояло возвращение в ад.
Если не считать подлеченных тропических язв и гнили в промежности, я вернулся в свою часть в гораздо худшем состоянии, чем покинул ее. Так происходило со всеми, но именно в этом и заключался смысл отдыха и рекуперации.
Такси свернуло на подъездную дорожку к гостинице и высадило меня у лестницы.
В номере я распаковал вещи и принял холодный душ. Мыла и шампуня не положили, но полотенце повесили. Я вышел вытираться в комнату, где хоть немного продувало от балкона и вентилятора.
В дверь постучали. Я подошел к створке и, не обнаружив глазка, спросил:
– Кто там?
– Я.
– О'кей. – Я завернулся в полотенце и открыл замок.
– Я не вовремя?
– Заходите.
Сьюзан переступила порог и затворила за собой дверь. На ней были белые свободные брюки, серая майка с эмблемой «Ку-бара» и сандалии.
– Ну как все прошло?
– Замечательно. Не подглядывайте. Я пойду оденусь.
Сьюзан вышла на лоджию, а я нацепил на себя черные хлопчатобумажные брюки и белую рубашку-гольф. И попутно рассказывал о своем кратком визите в иммиграционную полицию, упомянув, что там знают о том, что мы зарегистрировались одновременно. Но при этом добавил, что был абсолютно скромен.
Сьюзан вернулась в комнату. Я продел ступни в сандалии и предложил:
– Пойдем выпьем.
Мы спустились в вестибюль и, миновав пустой ресторан с баром в углу, оказались на веранде. Занята была только половина столиков, и мы устроились рядом с парапетом.
Солнце закатилось за здание гостиницы, и веранда оказалась в тени. Ветерок с моря носился над газоном и шелестел кронами пальм.
Все посетители были только белыми – в основном среднего возраста, – рюкзачникам «Гранд-отель» был не по карману, обеспеченных японцев и корейцев ничем не привлекал и не годился ни для какой категории американцев за исключением разве что школьных учителей. Поэтому я заключил, что на веранде все, кроме нас, были европейцами.
Мне нравилось в этом старомодном месте: широкие лопасти вентиляторов разгоняли воздух над головой, пахло соленой водой, широкий газон, а дальше бирюзовое море простиралось до самых зеленых островов. Было бы вообще здорово, если бы я мог выпить, но поблизости не было никого из обслуги.
– Кажется, за напитками придется идти самим, – предположил я.
– Я схожу. Что вы хотите? – предложила Сьюзан.
– Пойду я. – Но мои протесты были абсолютным блефом, потому что я так и остался сидеть на заднице. Сьюзан это поняла и встала.
– Так что вам взять?
– Холодного пива, если найдется. И какую-нибудь закуску. Я ужасно проголодался. Спасибо.
Она прошла сквозь французское окно в ресторан.
А я вспомнил, как сидел здесь почти тридцать лет назад. Тогда в дамском поле не было недостатка: все казались внимательными и услужливыми – из кожи вон лезли, чтобы работать с американцами, в то время как их страна была разорвана на части и братья, отцы и мужья гибли вместе с янки, которых зачем-то занесло так далеко от дома. За колючей проволокой Нячанга красовался знак: «Смерти вход воспрещен». Не буквальный, естественно, только намек, что здесь вам не грозит опасность обрести насильственный конец.
Так что для пехотинца, стрелка боковой двери вертолета, пилота пикировщика, солдата дальнего патруля, тоннельной крысы, военного медика и всех, кто видел, как выглядят человеческие внутренности, это место казалось больше чем раем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95