На всю оставшуюся жизнь стану очень хорошей, правда! Стану доброй, честной, и никогда больше не буду…»
— Сюда эту шкуру бросайте, — распорядился Голова, указав на такие же нары, как в блиндаже, где Таня только что лежала и откуда ее утащили парни. Да и сам блиндаж выглядел почти так же, только здесь не был сломан стол и вообще было почище. И внесли ее почему-то через какой-то лаз. Таня вспомнила, что они с Толиком пытались сюда войти, но дверь оказалась заколоченной. А найдет ли ее здесь отец? Таня, не выдержав, всхлипнула, но тут же, заметив белую тряпку в руке одного из этих придурков, опять воспрянула духом. Значит, отец, не заметив опознавательного сигнала, обыщет все кругом. Но только скорей бы все это произошло, скорей…
— Эй, братва, а девка-то наша вроде как плачет? — наигранно удивленным голосом спросил Голова, когда, свалив оружие на стол в кучу, все вновь сгрудились возле своей неожиданной и приятной на вид добычи. — А что обычно делают, чтобы девки не плакали, а совсем наоборот, чтоб им было очень хорошо? — хитровато прищурившись, задал он вопрос на засыпку.
— Засаживают им, наверное? — с надеждой предположил Сокол, заранее предвкушая удовольствие. Эти чертовы Зинка с Нинкой надоели ему до тошноты — хоть бы мылись, дуры корявые, иногда.
— А то! — подтвердил пахан. — Засадить, да как можно глубже — самый верный способ сделать этим шкурам приятно! И вообще, я думаю, неспроста она здесь оказалась. Она — наш приз. Как бы премия за хорошо проделанную работу, — пояснил он свое видение ситуации одобрительно загалдевшим подельникам. — Бонус, понятно?
— Ребята! Постойте!.. Я вам сейчас все объясню! Вы делаете большую ошибку! Я… — получив третью пощечину и сглотнув кровь с губы, разбившейся изнутри о собственные зубы, девушка зареклась открывать рот, пока ей этого не разрешит сделать отвратительного вида недоумок, пускавший в ход свои тяжеленные кулаки с невероятной легкостью и, кажется, немалым удовольствием.
— Погоди, что она там хотела вякнуть? — заинтересовался Дрын. — Что-то там про какую-то ошибку?
— Дама объявила, что она согласная, — прокомментировал слова Тани Голова. — Что сначала — позабавимся с ней, или поделим деньги?
— Позабавимся, конечно! Деньги никуда не убегут! — раздались дружные вопли, только Умник молчал и с тоской думал, что дело затягивается, и ему это очень и очень не нравилось.
Взять бы свое, да отвалить, только кто ж его сейчас станет слушать? С трудом сдерживая злость, он наблюдал, как его дебильные дружки готовятся употребить невесть откуда взявшуюся девчонку — ну как ее, дуру, вообще сюда занесло? Да и выслушать ее тоже не помешало бы — скорее всего, девка наверняка не врет, что является дочерью того пахана, ведь такими вещами не шутят… Черт! Умник в ярости сплюнул…
— Ну, кто будет первым? — Голованов обвел всех деланно вопросительным взглядом, не сомневаясь в своем неотъемлемом праве первой брачной ночи. Спросил, заранее зная ответ.
— Я! — в наступившей томительной тишине неожиданно для всех вдруг тонко пискнул Мелкий и все оглушительно заржали.
— Я ее нашел! Она моя! — чуть не плача от бессильной злости, продолжал настаивать он.
— Если тебе так уж приспичило с кем-нибудь потереться, сейчас я шепну Дрыну, он и почешет тебе задницу, — беззлобно отбрил его пахан, вызвав новый взрыв хохота. — Ишь, что придумал! На пахана тянешь? — Теперь он грозно топнул на Мелкого ногой, и тот, испуганно отпрянув, спрятался за спины подельников. Голова снисходительно усмехнулся — ну и учудил же этот Мелкий!.. Он давно оценил ухоженность невесть откуда взявшейся потаскушки — ее макияж, лак на когтях рук и ног, и вообще, разве можно было сравнивать эту шикарную проститутку с двумя грязнулями Зинкой и Нинкой, которым маникюр заменяли траурные полоски под обгрызенными ногтями, почти в точности как у него самого? Тьфу!..
— Кисуля, ты ведь меня очень сильно хочешь, правда? — приблизившись к испуганно съежившейся Тане, проворковал Голова. — Или несильно — так себе? И ты ведь больше не будешь кричать и брыкаться, договорились? Я же вижу по твоим глазам, что тебе очень хочется. Или тебе надо вначале все втолковать? — неожиданно рыкнул он. — Ну! Как?
— Не надо мне ничего втолковывать… — глотая слезы, ответила Таня. Она смирилась с неизбежным, уже зная, что в случае проявления ею строптивости незамедлительно последуют новые побои. — Я не буду сопротивляться.
— Вот и ладушки! — притворно обрадовался Голова, как будто от согласия или несогласия девушки что-то зависело. — Сокол, Мелкий, развяжите-ка мою лапулю побыстрее! Ей давно невтерпеж.
Те опять охотно бросились выполнять поручение пахана, не забывая при этом пощупать беспомощную жертву в притягательных местах — руки парней мгновенно залезли Тане под юбку, нашарили, проверяя на упругость, грудь.
— Готово! — отрапортовал, наконец, Мелкий, отбрасывая веревки в сторону.
— Ну-ка, маленькая, снимай трусики, да становись быстрей на четверенечки, — ласково приказал Голова принявшейся разминать затекшие руки Тане. А сам тут же расстегнул ширинку. — Быстрее!
Та молча повиновалась — где ей было спорить с парнями, у которых вовсю сверкали похотью глаза и для которых даже имя ее отца ничего не значило. «Но где же он, черт его подери? — тоскливо думала она, уже вставая на четвереньки и прочно упираясь ладонями в гладкую поверхность деревянных нар. — А остальные кретины — что, будут глазеть? Неужели у них все вот так вот запросто?»
Никто из дружной шайки и не думал уходить или отворачиваться — наоборот, действия пахана вызывали живой интерес зрителей, у которых в предвкушении своей очереди тоже давно набрякло в паху. Так у них было всегда. И в подвале, где они насиловали имевших неосторожность подвернуться им под руку девиц, как некогда поступили и со Светланой, и когда обрабатывали Зинку с Нинкой — тем более, что уединиться в однокомнатной «хрущевке» было особо и негде, и в других случаях…
Все с жадным любопытством наблюдали, как одним резким движением их предводитель входит в тело вскрикнувшей девчонки, слушали, как восторженно рычит Голова, вцепившийся в ее тело и усердно раскачивающий тазом, смотрели, как Таня со стоном выгибает спину, делая это то ли от наслаждения, то ли от боли… Зрелище было настолько возбуждающим, что через некоторое время даже Колесников, вовсе не собиравшийся пробовать эту так глупо нарвавшуюся на неприятности девицу, изрядно возбудился… Наконец, довольно быстро облегчившийся Голова нехотя уступил место мгновенно подскочившему Дрыну.
— Пользуйтесь! — Часто дыша, Голованов махнул рукой, разрешая и остальным полакомиться так неожиданно свалившимся к ним невесть откуда спелым плодом…
Когда еще трое, так и продержав Таню все время на четвереньках, благополучно разрядились, Голова, взглянув на отвернувшегося Умника, с ухмылкой поинтересовался:
— Ну а ты, конечно же, не будешь? У тебя ведь своя, личная проститутка имеется? Любовь у вас, да? — И презрительно махнув рукой в сторону промолчавшего парня, распорядился:
— Эй, девушка, первый сеанс окончен, можете пока расслабиться!
Таня медленно присела на краю нар и, отвернувшись от изнасиловавших ее парней, тихо заплакала, уткнувшись лицом в ладони.
— Жалеет, что маловато, — в очередной раз прокомментировал ее поведение Голова и все рассмеялись, одновременно испытывая сожаление оттого, что нельзя сейчас же, по второму разу воспользоваться такой отличной возможностью развлечься — все же боеготовность их орудий небезгранична. — Ну-ка, посмотрим, что там у нас с бабками? — наконец вспомнил пахан о главном и все нетерпеливо сгрудились вокруг стола. В следующее мгновение Голова внезапно насторожился, прислушиваясь:
— Тихо! Вроде едет кто-то! — Вся шайка мгновенно сгрудилась теперь уже возле окон, а Таня с надеждой повернула к ним свое заплаканное лицо.
— Мать твою! Это еще что за хренотень! — заорал, испытывая страх, Дрын. — Да их же там…
— Всем быстро к стволам! — скомандовал Голова. — Заряжай, братва! Быстро! Быстро!.. Сидеть, шалава! — рявкнул он на привставшую Таню. — А то быстро рога пообломаю!
Теперь было четко видно, что к блиндажам приближается целая вереница автомашин, среди которых были иномарки, несколько «шестерок», а посередине выделялся, сверкая полировкой, новенький «Ниссан».
— Заряжать все что есть! Все восемь штук! — продолжал орать Голова, чувствуя, что на этот раз они вляпались уже всерьез. — Да быстрей же! — ругался он, хотя не было никакой необходимости кого-то подгонять — все действовали с максимально возможной скоростью, осознавая, что сейчас их жизни висят на волоске.
Это конец, — понял Колесников, неспешно заряжая карабин, — допрыгались. Теперь не выкрутиться. И на хрена только этот идиот трогал чертову девку, — подумал он, испытывая злость к Голованову, — так бы может и удалось чего придумать. Если бы не это — какой-то шанс выпутаться у них все же был. А теперь им не простят… Колесников не сомневался, что за Таней прикатил сам Мышастый, о котором все были немало наслышаны и к которому они когда-то хотели пойти работать.
Светка была права, — с тоской вспомнил он, — не надо было мне ходить на это дело. Хрен бы с ними, с этими чертовыми деньгами, а теперь… Ничего у нас со Светкой не будет, ничего…
Кавалькада машин остановилась, не доезжая до блиндажей примерно такое расстояние, чтобы до них нельзя было достать прицельным выстрелом из пистолета. Собственно, Мышастый не полагал, что дело дойдет до стрельбы, просто он, соблюдая некоторую осторожность, демонстрировал оборзевшим наглецам свою мощь. Несколько автомашин, отделившись, описали широкий круг, и блиндажи оказались в каком-то подобии кольца. Одну Мышастый сразу оставил при въезде на грунтовую дорогу, ведущую на полигон, и еще одну при въезде на сам полигон. Теперь ни один из похитителей не должен был уйти, воспользовавшись транспортом, а место действия было изолировано от случайных людей. Всего им было задействовано двенадцать машин и двадцать шесть человек пушечного мяса — вполне достаточно, чтобы справиться с несколькими отморозками, решившими по глупости сделать бизнес на его дочери.
— Посмотри, что к чему, — приказал он Ворону, и тот мигом отправил человека оглядеть блиндажи вблизи. Тот, проехав вдоль них на относительно безопасном расстоянии, вернулся ни с чем.
— Никакой тряпки нет! — доложил высокий худой блондин в застиранных джинсах. — В одном из блиндажей вроде торчат какие-то рожи, а в автомашине, что стоит возле — пусто.
— Твою мать! — выругался Мышастый. — Этот ублюдок — что, решил со мной в прятки играть, так что ли, получается?
Боцман, а ну-ка дай матюгальник! — Бугай передал ему лежавший на заднем сиденье мегафон, работающий на батарейках. — Эй ты! Как там тебя зовут! Я приехал! Вылезай, поговорим!..
— Закончив, Мышастый отстранил аппарат ото рта и зычно рявкнул в окно машины:
— А ну-ка, тишина! — Все напряженно замерли, прислушиваясь.
— От хера тебе ушки! — раздался еле слышный голос со стороны блиндажей и только сейчас, присмотревшись, Мышастый заметил, что в низко расположенных окнах одного из них торчат чьи-то головы. — Я знаю, зачем ты приехал!.. — напрягая слух, кое-как улавливал он. Какие-то слова приходилось угадывать, но общий смысл был ясен. — Нам ничего от тебя не надо! Дай нам спокойно уйти и ты получишь свою шалаву!.. — Отморозку пришло, наконец, в голову порасспросить обо всем Татьяну и та полуправдиво, не раскрывая некоторых подробностей, обрисовала им ситуацию, еще продолжая всхлипывать и перескакивая в своих сбивчивых объяснениях с места на место…
— Твои деньги нам не нужны!.. — Вообще-то у него, да и у остальных, перехватило дыхание, когда они услышали о сумме выкупа в полмиллиона баксов, но на сей раз даже у Голованова хватило мозгов сообразить, что такой куш им не по зубам — лишь бы вообще унести отсюда ноги с уже взятой добычей. Он видел, как вокруг блиндажей постепенно смыкается круг, несколько человек, пригибаясь, прячась за бугорками, пользуясь прорытыми там и сям окопами, неумолимо приближаются к ним. К его яростному разочарованию окна их блиндажа почему-то выходили только на три стороны, и контролировать, что творится сзади, не имелось никакой возможности. Надо было действовать очень быстро, а Голову внезапно парализовало страхом — он засек какую-то возню уже на крыше их убежища.
— Отдавай мне дочь и ты уйдешь отсюда целым! — громыхнуло по полигону. Уверенный голос Мышастого навевал ужас на шайку, неожиданно попавшую в мышеловку по своей же собственной глупости. В глубине души каждый понимал, что им пришел конец, но верить в это никому не хотелось. Все с надеждой ждали, что Голова что-нибудь, да придумает.
— Вначале отпусти нас! Дай нам забраться в свою машину и тогда на выезде с полигона мы отдадим тебе твою дочь! — заорал Голова изо всех сил, чтобы быть услышанным. На всякий случай он уже не называл Таню шкурой, проституткой или еще каким-нибудь обидным для ее пахана словом — черт его знает, как все повернется.
— Я хочу ее видеть! — после некоторой паузы сообщил Мышастый.
— Иди сюда, шлюха! — Голованов схватил перепуганную девушку за волосы и с силой швырнул ее к окнам. — Кричи, сука!
Кричи, что ты жива и невредима! Если хоть словечко вякнешь про то самое…
Поднявшись с пола, потирая ободранные коленки, Таня выглянула в окно:
— Папа!.. — еле слышно пискнула она, глотая вновь подступившие слезы.
— Громче! — рыкнул на нее Голова. — Громче, сука!
— Папа! — с трудом усиливая голос, опять всхлипнула Таня, — я жива!.. Со мной все хорошо!..
— Кто там на крыше? — поинтересовался Мышастый у стоявшего рядом с его автомашиной Ворона.
— Паленый, шеф, — присмотревшись, ответил тот.
— Что она там говорит? — тут же раздалось из динамика.
— А, Паленый?
— Она говорит, что жива, что с ней все хорошо!
Голова нервно вздрогнул, услышав, что крик раздался сверху, с крыши их блиндажа, а это значит, что недавний шорох ему не померещился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107