Она даже успокаивающе взяла его за руку — возможно, он еще больше нее нуждается в человеческом сочувствии. — Но каким образом он смог заставить вас на себя работать? — Ольга тут же пожалела о заданном вопросе, ибо старик, не сдержавшись, почти мгновенно разрыдался.
— Если я… если… то он… то он мою внучку… Мою единственную внучку… Все, что осталось у меня в этой жизни… — Выдернув руку, старик закрыл лицо, чтобы собеседница не видела его слез, но по его дрожащему голосу Ольга все поняла. Наверное, у Филипыча огромное горе — эти негодяи что-то сделали или грозят сделать с его единственной любимой внучкой… Поэтому она решила не пытать больше несчастного старика, а уточнить время побега — пусть отвлечется от своего горя:
— Значит, через неделю? — Она попыталась заглянуть ему в лицо.
— Да, — немного успокоившись ответил тот. — Он уже убрал от лица руки, и если бы в комнате к тому времени не сгустилась тьма, а Ольга не была настолько поглощена своими невеселыми мыслями, то непременно бы заметила, что глаза ее собеседника оставались подозрительно сухими. — Я ведь прекрасно знаю их распорядок… А через неделю у одного из охранников-головорезов будет день рождения и они непременно все перепьются. Ждите моего сигнала, я вас предупрежу. — И уже привстав, вдруг, словно что-то вспомнив, задал Ольге вопрос:
— А может, кто-нибудь знает, где вы находитесь? Может, вас будут искать? — Он с надеждой смотрел на молодую женщину, искренне переживая за ее судьбу.
— Увы, — чуть не расплакавшись, тихо ответила та, — я ведь никому не сказала, куда еду. И даже приглашение от фирмы этого «режиссера» захватила с собой, как в нем было указано. Уж теперь-то я в точности знаю, зачем они потребовали так сделать — просто чтобы не оставить никаких следов! — Девушка, все-таки не сдержавшись, тихо расплакалась от обиды.
— Ну-ну… — Филипыч ободряюще положил ей руку на плечо. — Не надо, Оленька, не надо. А родители? Или муж, парень, может быть? — Старик, видимо, очень переживал за попавшую в беду несчастную девушку.
— Я не замужем, — всхлипывая, призналась Оля. — А родители… Я уже полгода, как им не писала. А парень мой… Он тоже не знает, где я. Его не было в городе, когда я уезжала, а я даже записки ему не оставила. Дура… Никто, никто обо мне ничего не знает…
— Это очень плохо, — искренне сочувствуя, покачал головой старик. Но ничего, мужайтесь. И, Оленька, я вас просто умоляю… Терпите. Стисните зубы и терпите. Что бы он с вами не вытворял. Вам просто необходимо этому мерзавцу подчиняться — ведь если он рассвирепеет… Те две девушки тоже не хотели. И тогда он их… — Он вдруг, видимо услышав что-то за дверью, стремительно рванул прочь, стараясь ступать как можно бесшумнее. — Ждите моего сигнала… — уже от самой двери раздался его громкий шепот.
Задание патрона было выполнено и старый рецидивист со спокойной душой пошел на кухню заваривать чифирь…
Проведя бессонную ночь, наутро измученная Ольга с нетерпением дожидалась появления Филипыча — отныне он был ее единственным союзником и она надеялась получить от него какие-нибудь благоприятные известия. Когда раздался осторожный, как всегда, стук в дверь, она едва не подпрыгнула — теперь уже от радости — и с надеждой уставилась на вошедшего с подносом старика, словно тот являлся неким мессией, присланным свыше для ее чудесного спасения. А тот, аккуратно поставив поднос на стол, принялся невозмутимо освобождать его от еды, не обращая никакого внимания на пришедшую в замешательство женщину. И только когда он разгрузил поднос уже до половины, она с облегчением заметила записку, которую старик незаметно выложил на стол. Стараясь на всякий случай также быть предельно осторожной, она взяла в руки листочек белой бумаги, на котором корявым старческим почерком было нацарапано: «Будьте осторожны, комнату могут прослушивать или даже просматривать. Не заговаривайте со мной ни в коем случае, пока я не заговорю с вами сам. Ешьте, вам нельзя терять силы. Помните, что через неделю они вам понадобятся. Старайтесь не привести этого негодяя в бешенство, он очень опасен.
Смиритесь. Выполняйте все его прихоти. Записку уничтожьте.»
Ольга с благодарностью посмотрела на Филипыча, который ответил ей заговорщическим взглядом и, когда тот вышел из комнаты, принялась за принесенную им еду — сначала преодолевая отвращение, а затем уже как делала это обычно — ведь теперь ей действительно понадобятся силы. И очень скоро. Покончив с завтраком, она снова легла на кровать, обреченно ожидая приезда своего насильника, желая только одного, чтобы это произошло как можно позже. Когда под окном послышался шум мотора подъезжающей машины, Оля не сдержавшись, заплакала от безысходности…
Сразу пройдя в гостиную, Мышастый с удовлетворением выслушал бойко отрапортовавшего Филипыча.
— Так говоришь, к вечеру ожила? — с удовлетворением переспросил он, опрокидывая в себя рюмку коньяка и запивая его глотком крепкого кофе со стола, накрытого подручным к его появлению.
— Да. А потом я пришел и провел с ней доверительную беседу, все как вы велели. В общем, девчонка ко всему готова, сопротивляться не будет, сегодня уже завтракала — копит силы для побега. — Филипыч, не выдержав, рассмеялся.
— А что насчет родственников? Искать не будут? Узнал? — тоже смеясь, поинтересовался Мышастый.
— Уезжая, никому ничего не говорила. Куда, чего… Родителям уже с полгода как не писала, мужа нет, фраерок у нее какой-то имеется, так тот в отъезде был, она ему даже записки не оставила. Приглашение, как и велено было, захватила с собой.
— Ладно, — вставая, произнес пахан, — держи, заслужил.
— И сунул Филипычу пачку денег — хороших помощников он поощрял.
— Слушайте, Антон Алексеевич, — вдруг как-то жалобно попросил старик уже удаляющегося шефа. — А может, вы того-этого… Когда натешитесь-то с ней вдоволь, может и мне чего перепадет, а? Уж больно девчонка-то хороша, а? — Он не мигая смотрел на удивленно обернувшегося Мышастого собачьи-просящим взглядом. — Уж не откажите, а?
— Куда тебе, старый греховодник. Иди вон лучше свой чифирь завари, а то еще не все остатки зубов пожелтели, — бросил тот хмуро, однако пообещал:
— Подумаю! — Сказал он это лишь для того, чтобы отвязаться; вообще-то Мышастого просьба рецидивиста насторожила — распустился вконец. А это значит, стал опасен. Ишь, чего удумал, пень трухлявый, Ольгу ему подавай! Да это же просто смешно! Такую королеву…
Предварительно постучав, как и подобало галантному мужчине, переступающему порог женских покоев, Мышастый застал «королеву», как он только что выразился про себя, сидящей на кровати. Она куталась в халат и глядела на него исподлобья презрительно-ненавидящим взглядом. Он протянул молодой женщине приготовленный заранее пышный букет роз, но, не видя никакого отклика с ее стороны, положил цветы на стол.
— Ну что, Оленька, будем сердиться, да? — невинно-ласковым тоном поинтересовался «режиссер», словно между ними произошло всего лишь какое-то маленькое недоразумение — так, пустячок. — Право же, зря вы на меня так сильно дуетесь.
— Что, пришли пригласить меня на очередные съемки? — изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, спросила Ольга, не отводя от него все того же презрительного взгляда.
Мышастый, который про себя решил сначала поломать для смеха комедию, признаваясь в любви, убеждая ее, что просто не выдержал, сорвался и набросился на нее опять же из-за той самой любви; намеревался стоять на коленях, умолять о прощении — в общем, нести всяческую галиматью, — вдруг изменил решение и уже совсем по-деловому, сухо продолжил:
— Ладно, принцесса, не желаешь по хорошему… Раздевайся. — Он протянул руку и потянул за поясок шелкового халата.
Оля, памятуя наставления Филипыча, решила следовать его советам и бороться за сохранение своей жизни. Почти не препятствуя обрадовавшемуся ее покорности режиссеру, она позволила себя раздеть.
— Вот так-то лучше, принцесса… — мгновенно наливаясь желанием при виде ее обнаженного тела и рывками сбрасывая с себя одежду, сдавленно произнес Мышастый. — Так-то оно гораздо лучше, — повторил он, уже разводя в стороны ее ноги и намеренно наваливаясь на Ольгу всей тяжестью, чтобы она твердо уяснила, кто отныне является ее хозяином. — Вот так… — последний раз повторил он, уже входя в ее тело и тоже намеренно делая это как можно более жестко, врываясь в напрягшуюся в ожидании женщину одним резким ударом. — Так-то…
Ольга прерывисто вздохнула. Какое-то время она из последних сил еще пыталась хоть как-то сдержаться, чтобы не доставить негодяю ни малейшего удовольствия своей ответной реакцией, но уже через мгновение ее подхватил знакомый, такой сладкий вихрь. Вскоре руки молодой женщины нежно, против ее собственной воли обвили шею мужчины, а бедра подались вперед, в безудержном ответном порыве устремляясь навстречу толчкам сильного, властвующего над ней тела…
Мужчина, приподняв голову, налившимися кровью глазами смотрел на искаженное страстью женское лицо с плотно зажмуренными глазами и полуоткрытым ртом, с губ которого слетали прерывистые стоны. Он уже чувствовал, как подступает неизбежное, приятное, и подивился, до чего быстро довела его девчонка до такого состояния — словно какого-то неопытного юнца. Тем не менее, он изо всех сил старался сдержаться, чтобы девушка достигла пика первой, сейчас это казалось ему очень важным для самоутверждения, пусть это будет еще одной его победой…
Ольга содрогнулась всем телом, окончательно растворяясь в яростной, разрушительной, бьющей в нее энергии, и наконец полностью, уже всю без остатка отдала себя на милость сумевшего победить ее мужчины…
— А ведь тебе понравилось, девочка… — Услышав хриплый голос, Ольга пришла в себя. Какое-то время она не решалась открыть глаза, боясь наткнуться на взгляд опять надругавшегося над ее телом мужчины. Но гораздо более омерзительным, чем сам факт изнасилования, было другое. Она испытывала жгучий стыд оттого, что он совершенно прав, он все же сумел ее сломить, а она… Она просто ничтожество, если могла поддаться его напору и получать с ним наслаждение. И куда ей сейчас деться от этого нестерпимо сладкого зуда в районе липкой от мужского семени промежности…
Эти мысли о собственном бессилии и такой постыдной своей реакции на насильно подаренное наслаждение сейчас просто сведут ее с ума… В эту минуту женщина испытывала искреннее отвращение к своему телу, красотой которого она так гордилась прежде и которое так жестоко подвело ее сейчас; оно ее просто предало, выставив свою хозяйку на посмешище.
Мышастый поднялся одновременно с Ольгой и уловив ее движение, поймал женщину за руку.
— Подожди, ты куда?
— Пустите меня… — Ольга всхлипнула, пытаясь высвободиться. — Ну пустите же, пожалуйста, мне нужно… — Она лепетала что-то, сама не осознавая значения своих слов, уже пребывая в состоянии, близком к истерике. Видимо, мужчина это понял, потому что отпустил ее с явным сожалением. Проводив Ольгу взглядом, он ухмыльнулся.
— Ладно, иди подмывайся, королева, — нарочито грубо, чтобы еще больше унизить, бросил он ей вдогонку. — И вечером жди меня вновь! Ты меня слышишь?
Закрывшаяся в ванной Ольга ничего не ответила, а через секунду послышался шум душа. Как догадался Мышастый, судя по чересчур мощной струе, она сделала так нарочно, очевидно, эта была маленькая демонстрация протеста.
— Я же знаю, что ты все слышишь, — негромко сказал он, улыбаясь. — Ничего, вечером еще наговоримся.
Он принялся одеваться, с удивлением отмечая, что после пережитого у него слегка подрагивают руки.
— Нет, ну какая женщина… — уже намереваясь выйти, напоследок произнес он почему-то шепотом, хотя его никто не мог услышать — в ванной продолжала литься вода, сквозь шум которой, кажется, пробивался женский плач, если только его не подводил слух. — Она поистине великолепна, на такое я даже и не рассчитывал… Говорю же, настоящая королева…
Сергей, стоя в тамбуре мчащегося в направлении Приреченска поезда, курил вторую сигарету подряд. Интересно, как его встретит бабка? Да собственно, жива ли она вообще? Он укорял себя, что за столько лет не удосужился к ней не то что приехать, но даже написать. Что, не было времени? Заработать хотел, мудак, шлялся, этакий супермен, солдат удачи, пока не прибился к сестре… Зарабатывал, видите ли! В основном одни неприятности — вот что он везде зарабатывал, больше ничего… Он не жалел, что дав волю расшатанным нервам, от души врезал двоим ублюдкам — борову и сутенеру, которого, возможно, откачивают сейчас где-нибудь в реанимации.
Эти ребята явно того заслужили. Единственное, что во всей истории его немного смущало — это сестра. Не добрались бы до нее всякие поганые крыши или кто там еще. Ничего, пусть только попробуют к ней сунуться! Стоит ей написать о чем либо подобном, он тотчас вернется и тогда одними только реанимациями эти уроды уже не обойдутся — он объявит им войну по полной программе… Пока его самого не отправят на кладбище, он будет крушить этих уродов до конца — или он, или они.
Слишком уж много разной шушеры повылазило в последнее время подобно тараканам из щелей. И где только раньше находились все эти бритоголовые тупицы, у которых шея непременно оказывается толще самой головы, как будто именно по этому критерию их и отбирает чья-то рука, не лишенная чувства своеобразного юмора? А может, так и есть на самом деле — как только шея стала толще ляжки взрослого мужчины — все, пожалте сюда, получите кожаночку, вот вам костюмчик спортивный, не побрезгуйте также и собачьей цепью на эту же вашу толстенную и немытую шею, примите еще там всякое, и вперед, громите и без того донельзя запуганных обывателей!
— Да и хрен с ними со всеми… — пробурчал Сергей вслух и попытался перевести мысли на что-нибудь приятное. Сразу же вспомнилась Вика — разбитная во хмелю на работе, и такая ласковая, нежная, доверчивая наедине с ним, с Сергеем. Как только все это в ней уживается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107