— Ну что ж, мне кажется, здесь все предельно ясно. Случай вполне заурядный, по всей видимости мы имеем дело с маниакально-депрессивным психозом. — И опять больше не обращая на ошеломленно открывшую рот женщину никакого внимания, закричал:
— Петренко! Зайдите-ка оба сюда!
Вошли двое уже виденных Олей санитаров. Без слов поняв врача, они споро разложили на полу носилки и, только дождавшись окончания их действий, тот впервые обратился непосредственно к ней:
— Ну-с, голубушка, попрошу вас прилечь.
— Нет! Нет! — Ольга попыталась вскочить с места, но тут же присела обратно, остановленная властным окриком доктора:
— Ку-уда? А ну, сидеть! — Но тут же, слегка смягчив тон, обратился к ней уже снисходительно, словно к маленькому непонятливому ребенку:
— Неужели же вы, голубушка, желаете, чтобы вас укладывали силой? Поверьте мне, это весьма отвратительное и постыдное зрелище. И постыдное в первую очередь для вас самой, ведь вы же женщина. Прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к крайним мерам, сторонником которых я не являюсь.
С ужасом осознав, что никто и не думает шутить, и, если она не подчинится требованию врача добровольно, ее примутся силой укладывать на носилки, Оля содрогнулась — безжалостно-сильных мужских рук, хватающих ее тело делающих больно, было за последнее время предостаточно, тем более, что до сих пор все попытки сопротивления грубому натиску превосходящей силы оканчивались для нее безрезультатно — она неизменно оказывалась побежденной… Чувствуя себя бесконечно униженной, сгорая от стыда под ироничными мужскими взглядами, молодая женщина с охватившей ее от волнения неловкостью легла на брезентовые носилки и ощутила спиной прохладную жесткость пола. Она изо всех сил пыталась сдержать слезы.
Санитары тем временем ловко пристегнули ее к носилкам, перекинули поперек ее тела какие-то ремни, зафиксировав ее тело и тем самым лишив малейшей возможности самостоятельно освободиться, и распрямились, ожидая дальнейших распоряжений врача. А тот, словно специально задавшись целью сломать ее еще больше, если только такое вообще было возможным, не спеша прикурил сигарету и, усевшись на табуретку, на которой недавно сидела сама Ольга, завел неторопливую беседу с капитаном, как бы напрочь позабыв о присутствии здесь женщины, да еще в такой постыдной для нее позе. Санитары, не получая от него никаких распоряжений, молча топтались на месте, продолжая разглядывать Ольгу с веселым любопытством. Сейчас она самой себе напоминала какой-то неодушевленный предмет, случайно забытый хозяином и валяющийся на полу в тщетной надежде, что о нем все же кто-нибудь вспомнит и подберет. Как ни пыталась она сдержаться, по ее щекам медленно покатились слезы стыда от унизительного положения, в котором она оказалась перед четырьмя мужчинами сразу…
Наконец врач, с неспешной обстоятельностью наговорившись с капитаном на ничего не значащие темы, загасил сигарету и решительно поднялся с табуретки:
— Ну-с, счастливо, капитан… э-э-э… капитан…
— Решетников, — подсказал тот, также приподнимаясь.
— Да-да, Решетников, — пожимая ему руку, попрощался врач и, по-прежнему обращая внимания на Ольгу не более, чем на пустое место, бросил санитарам короткое:
— Забирайте!
С легкостью подхватив носилки, двое крепких высокорослых мужчин двинулись по коридору, а врач, подобравший Ольгин чемодан, шел впереди них. Когда женщину вынесли на улицу, она, отвыкшая за время своего заточения от яркого солнца, прикрыла глаза, оберегая их от света, сумев только зафиксировать взглядом стоящую прямо перед ней белую санитарную машину с красным опознавательным крестом. Даже тот факт, что ее несли ногами вперед, словно покойницу, уже никак ее не задевал — после только что пережитого унижения она вообще потеряла способность чему-либо удивляться или протестовать.
Ее уложили в микроавтобус скорой помощи, доктор уселся рядом, дверь захлопнулась и машина отправилась в путь…
— Может желаете взглянуть в окошечко? — вполне дружелюбно обратился к ней врач спустя некоторое время. Они ехали, может быть, минут пять или десять.
— Вы что, действительно считаете меня сумасшедшей? — не отвечая на вопрос, спросила Оля и на ее глаза вновь навернулись высохшие было слезы.
— Помилуй бог, голубушка, — миролюбиво ответил врач, но в его голосе она четко уловила неискренность, — я просто забрал вас на обследование, только и всего. Осмотрим вас хорошенько, да и отпустим восвояси. Скорее всего, отпустим. — Но убежденность в его голосе отсутствовала.
— Но тогда зачем вы меня держите связанной? — глотая слезы, настаивала женщина.
— Инструкция, — коротко ответил врач и повторил свой вопрос:
— Так как, хотите взглянуть? — И, теперь уже не дожидаясь ответа, отстегнул ее до пояса и помог приподняться в сидячее положение:
— Тогда смотрите.
Ольга посмотрела в окошко мчащейся машины, но увидела лишь стандартный спальный район, состоящий из пяти и девятиэтажных домов. Подобные безликие районы непременно существуют в любом городе, но сейчас, после двухнедельного заточения, даже это невыразительное зрелище захватило женщину целиком. Особенно внимательно вглядывалась она в фигуры прохожих, беззаботно прогуливающихся по улицам, пьющих пиво, едящих мороженое, гуляющих с детьми, в общем, ведущих самый обычный образ жизни и не подозревающих, что под этим же ярким летним солнцем, совсем рядом с ними, всего лишь отделенная тонкой перегородкой санитарной машины, лежит связанной многократно изнасилованная и лишенная свободы женщина, для которой кошмар, начавшийся две недели назад, как она убеждалась все больше и больше, еще далеко не закончился.
Видимо, врач заметил слезы, которые Ольга тщетно пыталась сдержать и которые все же катились по ее лицу, потому что мягко сказал:
— Все, хватит, на вас это явно плохо действует. — И опять пристегнул не предпринимающую никаких попыток сопротивления женщину к носилкам.
Через какое-то время — Ольга давно потеряла счет проведенным в дороге минутам — машина скорой помощи затормозила, задняя торцевая дверь открылась вновь и ее опять вынесли наружу. Опять в ее глаза ударило яркое солнце — на этот раз оно почти не раздражало успевшие привыкнуть к яркому свету глаза, опять ее внесли в какое-то здание, опять перед ней замелькали какого-то казенного вида стены, чем-то напоминающие те, милицейские, и, наконец, женщину доставили в какое-то помещение, где носилки положили на пол, ее развязали, очевидно по очередному сигналу доктора, чего Оля не видела — догадалась — и санитары удалились.
— Ну, вот вы и дома, в вашей отдельной палате. — Врач повел рукой, показывая ей помещение с белыми стенами. — Это теперь ваша палата. Здесь вы временно… — он сделал ударение на этом слове, — поживете, пока мы будем вас обследовать, и, я уверен… ну, почти уверен, что мы с вами расстанемся очень скоро, и расстанемся непременно друзьями. Очень близкими друзьями. — Он зачем-то подчеркнул слово «близкими» и при этом, если Ольге не показалось, странно усмехнулся.
Женщина огляделась. Она уже поднялась на ноги и почувствовала облегчение, что ей хотя бы не надо больше лежать связанной — уже одно это было хорошо.
— А что здесь? — спросила она, указывая рукой на белую, как и все в этом помещении, куда-то ведущую дверь. Широкую и удобную, совсем не похожую на стандартную для такого заведения кровать она уже успела заметить. Белые стены и потолки, встроенный стенной шкаф, отсутствие запора изнутри, зарешеченные окна она также отметила.
— А вы сами пока осматривайтесь, я к вам скоро приду, — предложил врач и удалился.
Открыв вызвавшую у нее любопытство дверь, Ольга уже в который раз за сегодняшний день заплакала. Конечно же, за дверью находился уже знакомый ей стандартный набор — ванная, душ, умывальник и унитаз. «Куда же я опять попала? — в отчаянии подумала она. — Разве такими бывают отдельные палаты в психоневрологических диспансерах?» Этого Ольга не знала, но очень сильно в этом сомневалась…
— Почему вы мне не верите? — с тоской спросила она, глядя в глаза Дмитрия Ивановича — так недавно представился ей врач. — По-вашему, я похожа на лгунью?
— Ну зачем же вы так, Оля? — добродушно возразил тот, также внимательно глядя ей прямо в глаза. — На лгунью вы, конечно же, вовсе не похожи, но ведь вы можете просто заблуждаться. Понимаете? Рассказывать что-то, чего не было, и при этом совершенно искренне во все это верить. Такое с людьми иногда бывает, не вы первая и не вы последняя, с кем подобное происходит. Ну подумайте сами, как должен нормальный человек относиться к вашим россказням? Вот вы только что поведали мне, что вас изнасиловал некий самозваный кинорежиссер, предварительно при помощи объявления заманив в хитроумную ловушку. Вначале изнасиловал вас в грубой, извращенной форме, да еще затем целую неделю держал в заточении, продолжая принуждать вас вступать с ним в половую связь. Ну ладно, с некоторой натяжкой в такое еще можно поверить, если не придираться к кое-каким мелким несоответствиям в вашем скорбном изложении, сразу бросающимся профессионалу в глаза.
Но ведь дальше у вас начинается и вообще невесть что.
Дмитрий Иванович достал из стола пачку сигарет и протянул сидящей напротив девушке:
— Прошу, Оля. Так вот… — продолжил он, закурив вместе с ней. — Дальше начинается такое, что уже вообще ни в какие ворота не лезет, а ведь за время моей работы я многое повидал и многого наслушался, уж поверьте. Вас якобы также держит взаперти и также при этом насилует уже не какой-то аферист, а капитан милиции Решетников, сотрудники которого доставили вас в сто пятое отделение, им возглавляемое. И мало того! Он в точности повторяет все действия лжережиссера, словно вступив с тем в предварительный сговор. Ну, а теперь сами подумайте, как я еще могу относиться к рассказанной вами истории: что капитан милиции, да еще будучи при исполнении… — Он красноречиво махнул рукой. — Ведь так вы, Оленька, чего доброго, и обо мне станете позже рассказывать. Что я тоже держу вас в заточении и принуждаю к интимной связи.
Так по-вашему получается, что буквально все, к кому вы только ни попадаете, оказываются такими вот негодяями? Конечно, вы женщина красивая, впечатление на мужчин производите соответствующее, спору нет, но, знаете ли… Ответьте же мне, Оля. Подумайте над моими словами и скажите свое мнение.
— Я… я не знаю. — Она посмотрела на врача жалобно. — Я не знаю, что мне вам ответить. — Вообще-то, она бы совсем не удивилась, если бы врач набросился на нее прямо сейчас, прямо здесь, в кабинете. Уже несколько раз она перехватывала липкие взгляды Дмитрия Ивановича, словно невзначай бросаемые на ее голые ноги. В значении такого рода мужских взглядов она никак не могла ошибиться, и уже в который раз пожалела, что не захватила с собой в поездку самые что ни на есть обычные брюки. Хоть они и являлись скорее иллюзорной, нежели реальной защитой, но ее ноги, неизменно вызывающие у мужчин слишком много эмоций и желаний, настраивая их на вполне определенного рода настроение и даже некоторые действия, от их нескромных взглядов, по-крайней мере, прикрыли бы. Ведь не все мужчины умеют с собой совладать. Конечно, постоянно скрывать свои ноги ей совсем не хотелось, но вот хотя бы сейчас… Спрятать бы их от хищных глаз доктора, или раньше, от того капитана. И кто знает, может обычные брюки уберегли бы ее от многих и многих неприятностей…
— Вот видите! — с наигранным ужасом всплеснул руками врач. — Вы не знаете! Неужели я уже успел заслужить такое о себе мнение? — Он вдруг с хитрецой, словно обкатав в голове какую-то неожиданно пришедшую ему в голову забавную мысль, посмотрел на свою пациентку:
— Скажите, Оленька, а инопланетяне вас не похищали?
— Инопланетяне? — растерялась та. — Что еще за…
— А такие, знаете ли, маленькие зелененькие человечки, — на полном серьезе принялся обстоятельно объяснять Дмитрий Иванович и даже показал руками, каких размеров бывают эти человечки. — Ведь это они обычно предпочитают похищать именно женщин и, умыкнув их на свою планету, а то и прямо здесь, на месте, в космической тарелке производить над несчастными свои бесчеловечные опыты. Вот они-то и являются истинными маньяками, о которых вы так любите рассказывать, ибо все их опыты обычно сводятся — ну совсем как в вашем случае — к осеменению, оплодотворению, познанию женского организма весьма нетрадиционными методами… Может, это именно они, случайно, не разобравшись в строении ваших прелестей, взяли да и въехали вам не туда, куда надо? А? Загнали, понимаешь, кое-что по ошибке в то весьма интересное интимное местечко, не предназначенное для этого природой? Попросту, в вашу многострадальную мягкую округлость, а попросту — зад? — Врач неожиданно оглушительно расхохотался, а женщина почувствовала, что ее нехорошие предчувствия и сомнения относительно этого Дмитрия Ивановича начинают, к несчастью для нее, сбываться. Ведь не может же настоящий врач использовать в своей речи жаргон, больше присущий уличным мальчишкам, и такого же рода грязные шуточки и намеки? Или он, имея дело с сумасшедшими, постоянно с ними общаясь, и сам в какой-то мере уподобился своим пациентам?
— О-хо-хо! — Тот продолжал заливаться веселым смехом и никак не мог остановиться. — Ну и уморили же вы меня, Оленька, ох и уморили… Признаться, давненько мне не приходилось так смеяться… И вы, значит, боитесь, что и я могу поступить с вами таким же образом, как мои… м-м-м… предшественники, так? — как бы подводя итог беседе, спросил он. — Это я-то, приносивший клятву Гиппократа и с честью отслуживший уже более сорока лет сначала Советской, а ныне Российской медицине? Я! — Он постучал себя кулаком в грудь. — Доктор медицинских и иных наук, лауреат многочисленных премий, в том числе и нобелевский лауреат! Почетный пожизненный член парижской академии наук и… Да что там перечислять! — Дмитрий Иванович неожиданно резко вскочил и не давая потрясенной женщине ни секунды на то, чтобы опомниться, так же резко махнул рукой в сторону двери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107