Тане пришлось с этим смириться — визиты в душевую ей весьма нравились. Вообще, она была благодарна ему за то, что он хотя бы не отказывался от связи с ней — ведь у этих завернутых мальчиков в голове могло происходить что угодно, — вдруг он решил бы, что тратит на нее слишком много протеина и драгоценных калорий, орошая ее рот своим бесценным семенем…
Когда же он внезапно исчез, Таня долго не могла взять в толк, куда он подевался и в чем она перед ним провинилась — ведь ей удалось-таки под конец заставить его проявить интерес и к ее телу. Так она недоумевала, пока какой-то сердобольный посетитель спортзала, видя ее растерянные озирания по сторонам, сжалившись, не поведал ей, в чем дело. Оказывается, какой-то доброхот шепнул ее спортивному возлюбленному, дочерью кого она на самом деле является, а поскольку имя ее отца было более чем хорошо известно в городе, потрясенный бедолага-культурист, забросив тренировки и даже не потребовав возврата денег, уплаченных за два месяца вперед, поспешно скрылся в неизвестном направлении…
А ее любимый мастодонтик просто уехал к родственникам в деревню, надеясь переждать там возможный скандал с последующими розысками негодяя, который столь запросто похаживал в душевую с дочерью не кого иного, как самого Мышастого. Черт с ней, спортивной формой, ведь при неудачном раскладе пришлось бы заботиться о сохранении здоровья вообще, как такового! Подумать только… Он и представить себе боялся, что может сделать с ним разъяренный пахан, узнай он о том, что какой-то культурист в какой-то обшарпанной душевой кабинке запросто засовывал в рот его горячо любимой доченьки некий мужской предмет весьма специфического характера. Ведь помимо своей мужской функции, с толком используемой этой сумасбродной девицей, природа предусмотрела ему функции и несколько иные — например, то же мочеиспускание… Татьяна даже и рассердиться толком на этого глупца не смогла — лишь подивилась лишний раз популярности и могуществу имени своего папочки, проявившимся с такой неожиданной и отчасти смешной стороны.
Конечно, если бы у незадачливого любовника имелась возможность высказать свою точку зрения, он бы наверняка рассудил иначе. Какой уж тут смех…
И вот, с интересом разглядывая мышцы Толика, ей к месту или не к месту вспомнился тот, по-своему весьма романтический эпизод, который в ее жизни имел место быть. Интересно бы узнать, — подумалось ей, — а не сидит ли ее мастодонтушка до сих пор в своей деревне, оголодав, превратившись в худенького скелетика и трясясь от страха… Вслух же она произнесла:
— Так значит, не можешь в точности сказать, побил бы или нет?
— Кого? — тоже задумавшись о чем-то своем, не сразу сообразил Анатолий.
— Да культуриста, я ж тебя спрашивала уже.
— Да какого именно? — уже раздражено ответил Молчун. — Я тебе тоже уже отвечал — имя мне назови?
— Какого именно? Ну, Шварценеггера, к примеру, именно, — ляпнула Таня. — Ну как?
Анатолий даже не нашелся что ответить, только выразительно покрутил пальцем у виска.
— Ладно, проехали, — подвела итог плодотворному диалогу Татьяна. — Так я спрашиваю, как папашу-то моего повозил?
— Ну как повозил? — Анатолий пожал плечами. — Нормально и повозил… Он Бугая на два дня куда-то отправил на своей машине, вот и экспроприировал меня у тебя, — пошутил он.
— Это я знаю, — отмахнулась Таня, — пришлось мне два дня раскатывать на другой тачке и с другим охранником — противным таким, кашляет еще все время.
— Это Дырокол, — подтвердил Анатолий, — он в лагерях туберкулез заработал, наверное, недолечили.
— А почему Дырокол? — с любопытством поинтересовалась Таня, рассматривая выколотую на груди любовника оскаленную тигриную морду.
— Все тебе расскажи… — усмехнулся тот, и неожиданно для себя признался:
— Знаешь, я пока эти дни возил его, все боялся, что он про нас с тобой спросит. Иногда посмотрит так как-то, по-особенному — ну, думаю, уже все знает… Ну, что я тебя… — Он не смог подыскать нужного слова и замолчал.
— Дерешь во все щели, — спокойно подсказала ему Таня. — Не бери в голову, — продолжила она, — дерешь, ну и дери себе на здоровье.
— Тебе хорошо говорить, — проворчал Толик, — тебе-то в любом случае ничего не будет.
— А тебя он что, расстреляет? Или за яйца подвесит? — насмешливо поинтересовалась дочь Мышастого. — Тогда, если ты такой трус, чем ты лучше того культуриста? — задумчиво задала она вопрос как бы сама себе.
— Да какого еще, в конце концов, на хер, культуриста?!
— подскочив на кровати, бешено заорал Анатолий…
Пока он, беснуясь, носился по комнате, выкрикивая бессвязные угрозы ни по чьему конкретно адресу и даже не соизволив в горячке одеться, Таня с интересом его разглядывала, открыв в нем какие-то неизвестные для себя стороны… Вот тебе и Молчун… — подумала она, прикуривая сигарету и с любопытством наблюдая, как его пенис, стараясь поспеть за скачущим по комнате хозяином, выписывает какие-то замысловатые траектории, напоминающие пляску святого Витта. — Да в нем, оказывается, вон темперамента-то сколько… — И тут же перескочила на мучивший ее вопрос:
— Зачем все-таки ее любимый папочка посылал куда-то Бугая? Ведь он старался расставаться с ним как можно реже, до конца доверяя лишь этому своему проверенному телохранителю. Видимо, задумал какое-нибудь интересное дело — то-то в последнее время ходит весь какой-то одухотворенный, словно в предвкушении чего-то, даже с мамочкой не скандалит — не до того ему сейчас…
— Ну как, угомонился? — поинтересовалась она, глядя как ее запыхавшийся любовник тяжело дыша бухнулся рядом с ней на кровать.
— Привязалась, понимаешь, со своим культуристом… — проворчал тот, чувствуя себя немного неудобно за недостойную мужчины истерику.
— Каким еще культуристом? — с искренним удивлением спросила Таня, целуя ему грудь. — А эта наколка что означает? — невинно поинтересовалась она, постепенно спускаясь ниже, к животу.
— Ну, вроде как опасный я, значит, и всякое там такое… — оттаивая, ответил он.
— Вот сейчас я и проверю, какой ты у меня опасный… — ласково проворковала девушка, добравшись губами до искомого места. — Ты мой тигр…
Но Анатолию сейчас нужно было совсем иное — он еще не до конца освободился от распиравшей его ярости. Грубо схватив Таню, он одним резким движением перевернул и бросил ее на спину, а потом двумя руками с такой силой сжал ее груди, еще не до конца позабывшие прежние истязания, что женщина громко застонала от боли.
— Сейчас ты узнаешь, какой я опасный тигр… — прорычал он, мощными толчками вонзаясь в податливо пропускающую его плоть. — И про культуриста своего, и про другое… Сейчас ты у меня все-все узнаешь… Сучка…
Трясясь в купе скорого поезда, даже под мерный убаюкивающий стук колес Чиж все никак не мог заставить себя уснуть. Уже в течение нескольких дней, позабыв про нормальный сон, он вновь и вновь возвращался мыслями ко второму визиту к соседу Волкова — психиатру Кириллу Матвеевичу. То, что открылось ему после сеанса, проведенного профессором, просто не могло уложиться в голове — до того страшно было ему осознавать, что после этого вся его жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов и теперь он вообще затруднялся сказать — где правда, а где ложь, и кто же он все-таки есть на самом деле. После открывшейся ему правды о себе, того, во что он никак не мог и не хотел до конца поверить, ему легче было бы согласиться с тем, что он был похищен инопланетянами, побывал на их тарелке и сгонял с ними куда-нибудь на Альфа Центавра — до того не правдоподобно-фантастически звучала его собственная история…
Когда он окончательно решился на этот сеанс, профессор встретил его без какого бы то ни было удивления. Стоя в дверях, он смотрел на Чижа приветливо и, как тому показалось, почему-то с некоторым оттенком жалости.
— Проходите, молодой человек. — Он посторонился, пропуская Александра мимо себя и закрыл входную дверь на замок.
— Я знал, что вы обязательно придете, — добавил он, ведя того к своей комнате. — Будем надеяться, что вы хорошо все обдумали и приняли окончательное, взвешенное решение. Кстати… — Профессор уже сидел в кресле напротив Чижа, с интересом на него поглядывая. — Что вам говорил обо мне наш общий знакомец Шура Волков? Если, конечно, не секрет.
— Почему секрет? — пожал плечами Чиж. — Говорил, что вы… — Он неожиданно запнулся.
— Пьяница? — весело подсказал ему Кирилл Матвеевич и они одновременно, с каким-то облегчением рассмеялись…
— Да уж… — протирая платочком выступившие от смеха слезы, резюмировал профессор, — бывают же такие люди! Сколько уже живу с ним в одной коммунальной квартире, казалось, давно должен привыкнуть, а вот — все никак. Ну, то что он водит сюда определенного сорта женщин — их еще бомжихами, кажется, в газетах называют, — это в принципе, его личное дело; хотя когда одна из них обчистила почти всех наших жильцов, то получилось уже не столько комично, сколько… Ну да ладно! — Он махнул рукой. — А вот когда он трепет где ни попадя всяческие глупости о других… А узнал я об этом следующим образом, — принялся вспоминать Кирилл Матвеевич:
— Зашел ко мне один старинный приятель и долго не решался завести какой-то разговор, хотя видно было, насколько сильно его что-то гложет. Ну, тогда я сам предложил ему высказаться — в чем, дескать, дело? Так он начал издалека, что пьянство, мол, последнее дело, что я еще не такой старый, чтобы вот так себя губить… И только после этих его слов я вдруг понял, что он ведет речь именно обо мне. Помилуйте, — взмолился, — да кто же вам сказал, что я пьянствую? Я ведь и не припомню, когда пил-то в последний раз, поверьте! Как же, — отвечает, — зашел я давеча, а вас, Кирилл Матвеевич, дома не оказалось. Ну, тогда ваш сосед, весьма милый молодой человек, затащил меня к себе в комнату и все про вас рассказал.
Где-то около часа мы с ним о вас беседовали… — Профессор усмехнулся. — И представляете, Саша, только с превеликим трудом мне удалось его переубедить; да и то, когда прощались, по его взгляду я понял, что какие-то сомнения у него все-таки остались… Ну, я дождался Волкова и спросил у него: в чем дело, зачем людям про меня всякие небылицы рассказываешь? А он, не моргнув глазом и отвечает: как же, Кирилл Матвеевич, а не мы ли с вами с полгода назад, на восьмое марта бутылкой сухого похмелялись? Я говорю ему — но ведь это же ты похмелялся, а я пригубил за компанию, когда ты же меня и попросил — разве не помнишь? Молчит, глазами хлопает — с него все как с гуся вода. Он, Саша, и на работе у вас такой?
— Хуже… — Чиж махнул рукой. — Всех там уже задолбал, простите за выражение. Уже сколько раз я хотел было врезать ему за всяческие проделки, да за язык длинный, а в последний момент все как-то рука не поднималась — убогий он какой-то, что с такого взять?
— Вот это вы точно, Саша, подметили — именно что убогий, другого слова и не подобрать. А вот вы, как мне показалось еще с первой нашей встречи, получили совсем неплохое воспитание и, наверное, образование. Разве вы всю жизнь проработали слесарем?
— Да в том-то и дело, — сокрушенно развел руками Чиж, — если бы я все четко помнил… А все эти чертовы провалы в памяти… Помните, как у Леонова в «Джентльменах удачи» — здесь, говорит, помню, здесь не помню… — Он указал рукой на различные участки головы.
— Да-да, — задумчиво ответил профессор и посерьезнев, произнес каким-то будничным голосом:
— ну что, будем работать?
Только в этот момент Александр сообразил, зачем профессор так долго рассказывал ему про этот забавный эпизод с собственным «пьянством» — просто он внимательно следил за состоянием своего пациента и ждал, когда его отпустит волнение, которое может помешать делу. Значит, профессор счел, что с ним уже можно начинать работать…
Утвердительно кивнув, Александр почувствовал, как его словно залихорадило. Сейчас… Сейчас он переступит ту самую грань, преодолев которую, станет уже невозможно вернуться в тот простой и понятный мир, в котором он живет ныне. Ведь черт его знает, какие тайны собственной жизни могут ему вскоре приоткрыться, и каким человеком он после этого станет. Но и по-другому он тоже поступить не мог. Не мог он просто жить как ни в чем ни бывало дальше, так и не приоткрыв завесы окутывавшей его тайны, на которую ему впервые указал профессор Кирилл Матвеевич. И только одна-единственная мысль согревала его душу, оставляя надежду на счастливую в любом случае, как бы не повернулось дело, жизнь. Его любовь к Ольге… Он знал, что каким бы он не оказался, пусть даже коварным инопланетянином, обманом вселившимся в тело земного человека, он все равно будет ее любить. Эх, если бы только она сейчас была рядом… Он бы взял ее тонкую, нервно подрагивающую руку, крепко сжал в своих ладонях, и с ней ему совсем-совсем не было бы страшно…
— Давайте приступим, Саша… — негромко произнес Кирилл Матвеевич, задвигая плотные занавески, от чего в комнате мгновенно установился полумрак. — Помогайте мне, Саша. Слушайте меня внимательно. Расслабьтесь… Расслабьтесь… У вас тяжелеют руки… Все тело налилось свинцовой тяжестью…
Вы чувствуете непреодолимое желание уснуть… Сон… Только сон вам поможет…
Под мягкий вкрадчивый голос профессора Саша даже не заметил, как прошел ту грань, которая отделяет реальность ото сна и которую, засыпая в кровати, он также ни разу не смог уловить, как бы ни старался это сделать. Сейчас он плавал в теплой воде Черного моря, где никогда не бывал. Не бывал?..
Но откуда же тогда это незабываемое ощущение округлой твердой гальки под ногами, обжигающей ступни?.. Нет, это были вовсе не волны Черного моря, плавно несущие его вдаль; он просто качался в гамаке, натянутом между двумя соснами на берегу Балтийского моря — Рижского залива… И конечно же, это была не галька — как же он мог так глупо ошибиться? Ведь это был мягкий светло-желтый песок… Но ведь он никогда не был и на Рижском взморье… Не был?… Да, наверное, это все же гамак, но только натянут он между двумя подмосковными березками, а рядом раскинулись разноцветные туристические палатки… Но был ли он в Подмосковье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107