«Уральский Совет решил казнить бывше
го царя. 17 июля 1918 г. Николай II был расстрелян в Екатеринбурге».
Я запомнил этот случай исключительно из-за чувства удивления, которое в
о мне тогда возникло. Чего об этом писать в учебнике? В те годы казалось, чт
о царя обязательно должны были убить: достойным учебника выглядело, напр
имер, отречение от престола, а казнь из такого отречения вытекала сама со
бой. Вот почему несколько строк в старом учебнике, сохранившемся в прови
нции (в новых, конечно, я ничего подобного потом не встречал) надолго растр
евожили мою память, а за ней и воображение.
Второй ступенью к сегодняшнему тексту был роман Лиона Фейхтвангера «Му
дрость чудака или смерть и бессмертие Жан-Жака Руссо».
За истекшие с четвертого класса 13 лет я ни разу не встретил в печати даже у
поминания о екатеринбургской казни. Но думать о ней приходилось, читая и
ностранные сочинения на схожую тему: мальчишки моего поколения взахлеб
проглатывали «20 лет спустя» и «Графиню Шарни» А. Дюма-отца, пьесы о францу
зской революции Р. Роллана, смотрели в кино «Дорогу на эшафот»… Разумеет
ся, мы узнавали там, что Карла I судил Высший суд справедливости, а Луи XVI Ц К
онвент, что обвинение монархам предъявили публично и дали возможность о
ткрытой защиты, что отчеты в суде и сама казнь были публичными. (Д'Артаньян
, спрятавшись под плахой, слышал последний крик Карла I: «Remember!», т е. помни о кл
аде, припрятанном для наследника, будущего Карла II.) Но отроки революционн
ым сознанием ощущали, что казни-то были предрешены Кромвелем или там Роб
еспьером, юстиция их лишь оформляла, а что такое революционный суд Ц это
мы в нашей стране хорошо знали.
Вот почему так важен оказался для меня роман Фейхтвангера. В нем описыва
лись заседания Конвента Ц как возражали против казни убежденные револ
юционеры, надеясь что свергнутый монарх сумеет в будущем увидеть счасть
е освобожденного народа! По Фейхтвангеру, казнь Людовика Конвент утверд
ил с перевесом в один голос (историки уверяли меня, что это художественны
й прием, а на самом деле перевес составил не то 4, не то 6 голосов). Именно тогд
а, над страницами Фейхтвангера, в моем мозгу впервые зародилось сомнение
в справедливости екатеринбургского расстрела: вон как во Франции сдела
ли, а у нас решал какой-то Уральский совет … Не уральский же был
император Николай II Кровавый, а всероссийский!
Должен признаться: казнь царицы и мальчика-наследника не тронула мое за
дубевшее сердце. Убийство Александры Федоровны лишь дублировало на рус
ский гильотинирование Марии-Антуанетты, а меня воспитали на строчках Ма
яковского, которому в Версале превыше дворцов и фонтанов понравилась тр
ещина на туалетном столике:

В него
штыка революции клин
Вогнали,
пляша под распевку,
Когда санкюлоты
поволокли
На эшафот
королевку.

Что касается наследника, то и самого-то Николая убили, чтоб избежать угро
зы реставрации, а живой наследник Ц опора вечных заговоров и монархичес
ких надежд.
Эти стереотипы одним блоком, в одно мгновение вывалились из моего сознан
ия, и как сегодня помню белую ночь, когда все произошло. Я развлекался чтен
ием газет на стендах в полуночный час, без фонарей, и вдруг увидел в «Комсо
мольской правде» статью, посвященную полувековой, «круглой дате» расст
рела. Первая фраза сообщала: «В ночь с 16 на 17 июля 1918 г. в Екатеринбурге были ка
знены Николай II, его жена, их сын и четыре дочери, лейб-медик Боткин, дядька
царевича матрос Деревянко, комнатная девушка Демидова и лакей Трупп, все
го одиннадцать человек».
Прав был персонаж Анатоля Франса в «Острове пингвинов», утверждавший, чт
о безусловно неопровержимо в суде дело, где у обвинения нет ни единой ули
ки, ни одного факта, тогда и защите нечего опровергать. Мне оказалось дост
аточным прочитать всего одно предложение Ц список убитых, чтобы сразу у
вериться в абсолютной лживости всего, что внушали с 4-го класса. (Умышленн
о процитировал фразу так, как ее напечатали в «Комсомолке», хотя сегодня
знаю, что она ошибочна: среди расстрелянных находился не Деревянко, а пов
ар Харитонов. Автор, видимо, черпал информацию из книги 20-х гг., других тогд
а не было, комиссара П. Быкова, где сделана та же ошибка.)
Особенно поразила в списке фамилия лакея Ц нельзя ведь и придумать поли
тической мотивировки для убийства простого лакея (или комнатной девушк
и). Ясно, что убивали не только Романовых, но и всех, кто мог бы убийц опознат
ь. И царевен, девушек, не имевших, согласно «Акту о престолонаследии» Павл
а I, никаких прав на престол и власть, убивали, конечно, с той же целью, что их
врача и прислугу, Ц устраняли свидетелей этой, по выражению Р. Пайпса, «к
ровавой, разбойничьей резни».
Палачи вполне ведали, что творили.
И был еще один эпизод, подготовивший эту книгу. Сегодня знаю, что полученн
ая тогда информация была неверной, но путь к добытой истине не хочется вы
прямлять, да и сами ошибки оказались для меня в итоге небесполезными
…
Кто из нашей писательской компании подцепил его в ресторане на улице Вои
нова в Ленинграде? Моложавый, энергичный журналист (фамилию до сих пор не
знаю), пытаясь произвести впечатление на приключенцев, фантастов и нас, д
окументалистов, заговорил о том, что могло бы заинтересовать сразу всех.

О цареубийце Юровском (от него я и узнал эту фамилию).
Ц Юровский? У меня в классе учился такой мальчик.
Ц В какой школе? Ц сразу заинтересовался он.
Ц Пятьсот третья, Кировский район.
Ц Верно. Кто-то из екатеринбургских Юровских там за заставой живет. Знак
омы с родителями?
Ц Нет.
Ц Спросите-ка их про «Записку» деда. Может, покажут? Хотя далеко не всяко
му … Он ведь к царю хорошо относился. Убил, конечно, по приказу с
выше, а сам по себе царь ему нравился …
Такие «литературно» оформленные отношения палача и жертвы, признаюсь, з
аинтриговали воображение литератора. Но ничего узнавать все-таки не зах
отелось.
А в 1973 году прочитал наконец первую на памяти людей моего поколения целую
книгу, посвященную цареубийству, Ц вышеупомянутые «23 ступени вниз» Мар
ка Касвинова. Настолько она не задела моего интереса, что бросил, не дочит
ав, на середине. Вскоре и самой возможности дочитать лишился: меня изъяли
из общества на 6 лет за написание предисловия к стихам запретного тогда И
осифа Бродского и вместо исторических тем, занимавших ранее заключенно
го сочинителя, мне пришлось много лет подряд описывать брежневские лаге
ря и ссылки.
… Запомнился абзац, на котором в раздражении бросил читать пу
хлое сочинение Касвинова, длинная цитата из мемуаров первого комендант
а екатеринбургской тюрьмы Александра Авдеева:
«Он (царь. Ц М.Х.) спросил меня, кто такие большевики. Я сказал, что пять боль
шевиков, депутатов Государственной Думы, были им сосланы в Сибирь, так чт
о он должен знать, что за люди большевики. На что он ответил, что это делали
министры, часто без его ведома.
Тогда я спросил его, как же он не знал, что делали его министры, когда 9 январ
я 1905 года расстреливали рабочих перед его дворцом, перед его глазами.
Он обратился ко мне по имени-отчеству и сказал: «Вот вы не поверите, может
быть, а я эту историю узнал уже после подавления восстания питерских раб
очих».
Я ему ответил, что этому, конечно, не только я Ц не поверит ни один мальчиш
ка из рабочей семьи».
Здесь, возможно, следует объяснить читателям, почему это место вызвало у
меня столь сильное раздражение.
Разумеется, фабричный хулиган Авдеев мог не поверить словам бывшего имп
ератора. Но историк Марк Касвинов, цитировавший редкие издания Вены, Фло
ренции, Белграда Ц мог ли он не быть в курсе популярных брошюрок Ленизда
та, где, к чести авторов, обычно упоминалось: в дни «Кровавого воскресенья
» Николай с семьей жил в Царском Селе и приказ стрелять по манифестации р
абочих отдан был без его ведома генерал-губернатором великим князем Вла
димиром. Не упомянув об этом общеизвестном факте, Касвинов продемонстри
ровал, как он реально оценивает своих читателей, а я на него за это обиделс
я.
… Зимой 1977Ц 1978 годов у нас в зоне ЖХ 385/19 был организован (нелегальн
о, разумеется) научный семинар, проходивший по воскресеньям на крыльце с
тарого заколоченного барака. В рамках этого семинара я прочел зэкам неск
олько лекций о первой русской революции и в них впервые сформулировал св
ое отношение к политике и личности Николая II.
Ходим после лекции с демократом Солдатовым и патриотом Осиповым, стемне
ло рано (зима), подслушек во дворе наверняка нет, и обсуждаем на лагерном «
кругу» судьбу последнего российского императора.
Кажется, Ключевского цитировал тогда Осипов: «Монархия была бы лучшей фо
рмой правления, если бы не случайности рождения».
Ц Но тут как раз случайность рождения! Ц горячусь я. Ц Николай был чест
ным, высокоморальным человеком, причем мне он видится личностью волевой
…
Когда я обычно подобное заявлял, собеседники воспринимали мои слова как
оригинальничанье, желание «ученость свою показать». Только через 12 лет н
аткнулся в журнале «Отчизна» на характеристику, сочиненную искусствов
едом Императорского Эрмитажа бароном Николаем Врангелем (старшим брат
ом белого главковерха), лично и по службе неплохо знавшим царя:
«Человек узких мыслей, но широкого их наполнения, ум Ц небольшого круго
зора, всегда непреклонный, почти упрямый и всегда ни в чем не сомневающий
ся. Монарх par excellence, смотрящий на жизнь как на службу, человек, который знал, чег
о он хотел, хотя хотел он слишком многого; мощный властитель, часто с нерус
скими мыслями и вкусами, но с размахом всегда чисто русским. Непреклонны
й, повелительный, непомерно честолюбивый, император во всем, что он делал.
Самодержец в семье, в политике, в военном деле и в искусстве. В последнем о
н мнил себя особым знатоком, каким должен быть всякий в его положении, но п
режде всего и во всем император был военным».
Эта цитата поразила совпадением до мелочей с тем обликом, что сложился п
осле изучения документов его царствования.
Но тогда, у барака, заметив недоверие Осипова, Ц ведь, согласно традицион
ному мнению, Николай погиб из-за слабости, уступчивости, чуть ли не безвол
ия, Ц я пояснил:
Ц Вот мои доказательства. Пятнадцатый год, август. Он берет на себя главн
окомандование и уезжает на фронт. Все министры убеждены, что это ошибка. Н
о он верил, что долг царя быть с теми, кто воюет и умирает за него. Это непрак
тично, негосударственно, губительно, но подумай, Володя, какой верой в сво
ю миссию надо обладать, чтобы принять судьбоносное решение одному проти
в всех! Или Ц семнадцатый год, февраль. От него требуют отречения все кома
ндующие фронтами, начальник генштаба, думские монархисты Ц он держался
один против всех, пока не узнал, что его жена и дети в плену у мятежников. Кт
о бы на его месте в этот момент не уступил?
Говорил я с Осиповым … нет, не с опаской, но с боязнью обидеть. Вл
адимир Николаевич был человеком с мистическим складом характера, с выте
кающей из него верой в заговоры и в таинственные источники великих перев
оротов в истории. Я боялся нечаянно задеть какое-то его чувствительное и
потому уязвимое убеждение Ц поэтому говорить с ним о Николае для меня б
ыло все равно, что по минному полю идти. Ибо главный порок императора как г
осударственного деятеля я видел в том, что, подобно моему лагерному друг
у, он тоже был человеком мистической складки. На мой взгляд, для автократи
и самое опасное, когда благородный, но мечтательный правитель держит кор
мило правления и мешает своим компетентным и практичным помощникам про
водить в жизнь необходимые решения, ссылаясь при этом на «Вышние силы».
Лишь намекнул Осипову: личная порядочность лидера, увы, далеко не всегда
оборачивается достоинством для политики руководимой им страны. Макиав
елли сформулировал следующее «золотое правило» политиков: мораль част
ного лица и государя имеют далеко не совпадающие границы и мудрость поли
тика состоит в нащупывании границ той особой морали, которая обязательн
а не в частной жизни, а в его специфической службе.
Ц Говорить о Николае трудно. Нормальная совесть не позволяет мученика
в чем-либо упрекать. Публично говорить о его вине перед Россией Ц невозм
ожно. Но здесь нас не слышат, разговор среди своих, и скажу вам честно: он оч
ень перед Россией виноват. Не знаю царя, к кому была бы так благосклонна су
дьба, дала таких первоклассных министров: Витте, Столыпина…
Ц Кто был лучше? Ц помню неожиданный вопрос Осипова.
Ц Каждый по-своему. Ц Я понимал, что Осипов хочет услышать: Столыпин, но
лукавить не хотел. Ц Витте шире, это европейский тип министра, с кругозор
ом Бисмарка или Дизраэли. Ему бы получить такое доверие и полномочия, как
ие тем дали их государи, он бы в Европе никому не уступил по историческому
масштабу. А Столыпин мне представляется русским де Голлем, с достоинства
ми и минусами правителей этого типа. Тоже очень крупный был человек! С так
ими слугами Ц проиграть империю!
Товарищи молчат.
Ц Вы оба возглавляли организации и знаете, как трудно ваш народ сдвинут
ь в новый исторический поток. А ведь империя стояла не шесть десятилетий,
как СССР, а три века. Население преимущественно мужицкое, а земледельцу и
всюду-то в мире не до политики, только не мешай ему хозяйствовать на земле
. Нужны были огромные, непредставимые обычному уму ошибки правителя, что
бы в подобной стране произошла революция. Он был благородным человеком,
но очень виноват перед Россией …
Разговор замер. Прошло 13 лет. Я по-прежнему молчал, хотя продолжал думать о
судьбе и гибели последнего царя. Наверно, счел бы правильным для себя мол
чать и дальше, если бы в новой, перестраивающейся России не возникла Ц уж
е без меня Ц дискуссия об убийстве Романовых летом 1918 года на Урале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55