Они были под арестом и одновременно под охраной севастоп
ольского моряка Задорожного. Однажды на территорию дома приехал грузов
ик с солдатами, потребовавшими выдачи «царских лиц». Задорожный не выпол
нил их требований и заявил, что откроет огонь, если солдаты попытаются пр
ибегнуть к силе. При этом он приказал выдать оружие отцу и другим находив
шимся здесь мужчинам. Отец запомнил слова Задорожного: «Мой долг перед с
оветской властью Ц сохранить вас в целости и сохранности. Кто отдал ему
приказ?»
Итак, на Юге члены династии Романовых остались живы вовсе не потому, что т
ам был некий безопасный регион: летом 1917 года на Северном Кавказе, наприме
р, дезертиры убили многолетнего премьера Николая II Ивана Горемыкина. Ром
ановы выжили, по свидетельству великого князя, потому, что Кремль не отда
л приказа тамошним властям об их убийстве, а те не желали сами отвечать за
бессудную казнь членов царствующего дома. Без приказа из Кремля Романов
ых не убивали.
Керенский выбрал Тобольск как место ссылки разумно: поскольку выдворен
ие в Сибирь традиционно считалось тяжким наказанием, отправка Романовы
х туда сразу же исчерпала интерес к «возмездию революции». О царе забыли
Ц на что и рассчитывал премьер, не рассчитавший лишь ситуацию собственн
ого крушения.
Перед отправкой двух поездов Ц с семьей и с охраной Ц Керенский сам инс
труктировал начальника охраны полковника Кобылинского: «Не забывайте,
что это бывший император. Ни он, ни его семья не должны ни в чем испытывать
лишений.» От стрелков царскосельской охраны он, успев уже стать премьеро
м, потребовал относиться к узникам гуманно: «Лежачего не бьют».
Семье позволили взять в Тобольск всех, кого она пожелает.
Несколько человек спасли в те дни честь русской аристократии. Обер-гофм
аршал двора князь Валентин Долгорукий согласился поехать в Сибирь со сс
ыльным повелителем. Второй обер-гофмаршал поопасался (и можно ли в чем-то
винить этого человека, наверно, догадывавшегося о конце в Ипатьевском п
олуподвале?). Тогда царь пригласил поехать с ними генерал-адъютанта Илью
Татищева, служившего ранее личным его представителем при дворе кайзера.
Узнав, что это не официальное предписание правительства, но просьба узни
ка, Илья Леонидович ответил: «Большая честь, что Государь в несчастье сои
зволил вспомнить обо мне, и размышлять тут не о чем.»
Поехала с семьей любимая фрейлина графиня Анастасия Гендрикова, и обер-
лектриса Шнейдер, и учителя языков: английского Ц мистер Гиббс (впослед
ствии православный священник) и французского Ц мосье Жильяр, добрый и ч
естный человек. Оба учителя оставили интересные книги воспоминаний.
О Тобольске, помимо учителей, вспоминают полковник Евгений Кобылинский,
его жена Клавдия Битнер, медсестра и классная дама (в госпитале она позна
комилась с будущим мужем и с царицей, щипавшей там корпию). Клавдия поехал
а в Сибирь за мужем и преподавала царевнам русский язык, математику, геог
рафию. Но самые интересные мемуары об этом периоде жизни семьи принадлеж
ат человеку, которого рассерженный на него Николай обозвал в дневнике «п
оганцем» Ц политкомиссару по делам охраны царской семьи, знаменитому э
кс-заключенному Василию Семеновичу Панкратову.
Панкратов Ц пролетарий с Семянниковского оружейного завода; в 80-х годах
, защищая в схватке какую-то товарку-народоволку, убил жандарма и был при
говорен к двадцатилетней каторге. Отсидев 14 лет в Шлиссельбургсой крепо
сти, вышел на ссылку, в 1905 году бежал, опять включился в движение и вновь поп
ал в ссылку. Его безупречный в революционной среде общественный авторит
ет в 1917 году использовало Временное правительство: ознакомившись с докум
ентами контрразведки, именно он публично подтвердил, что на сей раз госп
ода контрразведчики не ошиблись Ц через компаньона Парвуса, Ц Якоба Г
анецкого (Фюрстенберга), через госпожу Дору Суменсон и столичного адвока
та Мечислава Козловского на счета большевиков из-за границы приходили о
громные суммы денег.
…Впервые царскую семью без церемониального живого занавеса из лиц двор
а и свиты смогли наблюдать простые люди, которым нравились как раз те кач
ества Романовых, что не ценило и не уважало обычное окружение Романовых
Ц «по должности».
«Семья подкупала простотой и добротой» (Клавдия Битнер).
«В домашнем быту семья Государя производила отличное впечатление. Все б
ыли искренно связаны чувствами простой, бесхитростной любви друг к друг
у. Отношения родителей с детьми, отношения друг с другом были сердечные, п
олные любви и уважения. Вкусы были простые, отношение к окружающим тоже» (
Пьер Жильяр).
Не нужно думать, что перед нами вывернутая наизнанку, но все та же традици
онная слащавая идеализация фигуры доброго царя-батюшки: наблюдатели кр
итически оценивали наблюдаемых. Кл. Битнер, отмечая предупредительност
ь, корректность, «поразительную выдержку» Николая, говорила: «Он, мне дум
ается, совсем не знал народа. У него было такое отношение к народу: добрый,
хороший, мягкий народ. Его смутили худые люди в этой революции. Ее заправи
лами являются «жиды». Но это все пройдет. Народ опомнится и снова будет по
рядок.» Государыня Ц «самая настоящая царица: красивая, властная, велич
ественная… Добра и в душе смиренна. Народа своего тоже не знала и не поним
ала… Пришел из Омска какой-то отряд красноармейцев, она и говорит:
«Вот, говорят, они нехорошие. Они хорошие, посмотрите, смотрят, улыбаются…
»
(Это был первый по времени отряд, пришедший их убивать). «…Однажды я с ней с
ильно и горячо поспорила, так что и я, и она расплакались… Она, не понимая с
овершенно солдат, их отношения, которого те не смели все-таки обнаружива
ть в глаза, стала выказывать свои мысли: народ хороший, а вот если бы офице
ры были бы энергичнее, было бы другое… Так после всего, что свершилось за э
ту войну и революцию с Россией, мог говорить только человек, который не зн
ает и не видит своего народа.»
Очень важным представляется показание Битнер и о причине пылкой ненави
сти к кайзеровской Германии, которой Александра Федоровна заряжала муж
а: «Она безусловно сильно и глубоко любила Россию, Оба они с Государем бол
ьше всего боялись, что их увезут куда-нибудь за границу… Я удивлялась как
ой-то ее ненависти к Германии и императору Вильгельму. Она не могла без си
льного волнения и злобы говорить о них. Она мне много раз говорила: «Если б
ы вы знали, сколько они сделали зла моей родине». Она говорила про свое гер
цогство».
Герцогство Гессен-Дармштадтское в австро-прусской войне было союзнико
м Австрии, вместе с ней потерпело поражение и было против воли своих пове
лителей присоединено к созданной Прусским королевством Германской имп
ерии. Видимо, Александра Федоровна, как многие южногерманцы, ненавидела
бисмарковских юнкеров, их высокомерную, дьявольскую гордыню, которая дв
ажды привела великий центральноевропейский народ к катастрофе Ц для н
его самого и для всей Европы. (С трудом верится, но Ц даже летом 1918 года, когд
а Романовых уже расстреливали в Екатеринбурге, в Берлине планировали то
тальные захваты в окружающих странах Ц у Бельгии и Франции, Польши и Рум
ынии, Прибалтики и Украины, Сербии и Албании… Это у них называлось соблюд
ением «довоенного статус-кво»! Воистину германские военные были ужасне
е российских. Когда узнаешь про это, лучше понимаешь самоубийственное уп
орство супругов Романовых в войне).
Как парадоксально переплетаются исторические ходы: схватка России с Ге
рманией явилась в какой-то ничтожной мере искрой реванша южной Германии
за старинное поражение от Бисмарка.
…Пока караул стрелков повиновался Кобылинскому, жизнь семьи в Тобольск
е протекала, относительно конечно, спокойно. Население относилось с прия
знью, стрелки, предупрежденные Керенским, не стесняли; можно было вольно
общаться с горожанами, посещать церковные службы. Даже октябрьский пере
ворот не вызвал изменений: расчет Керенского оказался верным, большевик
и забыли о сосланных Романовых.
Роковой конфликт возник на Рождество, 25-го по старому стилю декабря 1917 год
а.
Местный священник о. Алексей Васильев провозгласил с амвона, как всегда
делалось до революции, «многая лета самодержавнейшему Государю-Импера
тору!»
Полковник Кобылинский в показаниях следователю назвал поступок священ
ника «настоящей провокацией»: он стал поводом для бунта стрелков охраны
против семьи Романовых и начальника.
Уже с ноября выказывали солдаты недовольство: им перестали выплачивать
обещанное Керенским щедрое жалованье. Кобылинский залез в долги к местн
ым тузам, доверявшим пока что кредитоспособности бывшего Государя и пре
дставителя Временного правительства. Как-то расплачивался командир с п
одчиненными, но, конечно, далеко не полностью.
Ектения с амвона отца Васильева дала революционный повод накопившемус
я раздражению: стрелки заявили, что полковник, мол, нарочно отсылает их из
церкви, когда там «ведут монархическую пропаганду», что он, может быть, са
м контрреволюционер, что Панкратов и этому офицеру, и царской семье мирв
олит как «Временных министров-капиталистов» комиссар: было решено впре
дь контролировать обоих комитетом.
Комитет постановил: больше семью в церковь не пускать. Кобылинский проси
л разрешения Ц пускать на двунадесятые праздники. Комитет постановил: п
усть, если хотят, устраивают службы дома, но в присутствии караула. И солда
ты проникли в жилище семьи (бывший дом губернатора), чего раньше полковни
к старался не допускать. А проникнув, начали по мелочам издеваться над уз
никами. То разрушат ледяную горку, которую дети Романовых сделали, чтобы
развлекаться в заключении, Ц «с нее город за забором виден, может, побег
задумали!»; то на качелях часовой вырезал ножом известное слово из трех б
укв. Наконец, солдат принес полковнику постановление: снять с мундиров п
огоны, этот позорный символ старого режима! Комендант не за себя беспоко
ился Ц это царственный его узник по привычке носил полковничьи погоны.
Как ему передать?
Ц Не подчинится Николашка, я сам с него их сорву …
Ц А если он тебе за это по физиономии даст?
Ц Тогда и я ему дам.
Кобылинский еле-еле отговорил солдата ссылками на Москву, на дипломатич
еские осложнения («У него все европейские цари и короли родня!»), а потом п
опросил у пленника аудиенции:
Ц Ваше Величество, власть выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны.
Я не могу больше быть Вам полезным. Если Вы мне разрешите, я хочу уйти. Нерв
ы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу.
«Государь обнял меня за спину одной рукой, на глаза у него навернулись сл
езы. Он сказал: «Евгений Степанович, от себя, от жены и детей я очень прошу в
ас остаться. Вы видите, мы все терпим. Надо и вам потерпеть».
Потом он обнял меня, и мы расцеловались. Я остался и решил терпеть».
Самым опасным из поступков солдат оказалось свержение комиссара Панкр
атова: 24 января 1918 года его заставили выйти в отставку и послали делегацию
в Москву, во ВЦИК Советов, с просьбой прислать им нового Ц большевистско
го комиссара. Вот тут-то в Кремле и вспомнили, что существует проблема не
только «Учредилки», но и монархии, надо решать ее по-революционному!
Нарком государственных имуществ Владимир Карелин (левый эсер, в будущем
начальник ИНО ГПУ УССР и свидетель обвинения на процессе Бухарина) присл
ал распоряжение: резко сократить расходы на содержание семьи (на каждого
Ц «солдатский паек»). Семья уволила десять человек, поехавших за хозяев
ами в ссылку. (Может, это оказалось и во благо, спасло кому-то жизнь?) Нарком
внутренних дел Григорий Петровский распорядился объявить арестованны
ми не только семью, но и отправившихся за ней в ссылку свитских (Долгоруко
го, Татищева, Гендрикову, Шнейдер); солдаты же на радостях арестовали всех
обитателей дома вообще Ц учителей и прислугу. Новые арестанты «уплотни
лись»: сенная девушка Демидова у себя поселила за занавеской Долгоруков
а с Татищевым, например, но ни одного аршина жилья у своих хозяев свитские
не заняли.
Сократив расходы на узников, Совет Народных Комиссаров увеличил зато ра
сходы на жалованье стрелкам в шесть раз. «Все солдаты сразу стали больше
виками», Ц рассказывал Кобылинский. Впрочем, все равно ведь ничего нико
му не платили: жалованье выписывалось стрелкам только на бумаге.
Новый президент России, Яков Свердлов, пообещал солдатским делегатам, мо
л, к ним пришлют нового комиссара.
«Разнесся слух, что приедет сам Троцкий».
… Здесь представляется уместным объяснить причины солдатск
ого бунта против узников.
Субъективно виноват был Панкратов. Он разделял народнические предрасс
удки своего бывшего государя: хороший, мол, добрый у нас народ. (Ему это все-
таки простительней, Ц как-никак был ветераном-народником). Внушая стрел
кам, что нужно быть с семьей гуманными, он одновременно объяснял, что они-
то, крестьяне, и есть соль земли, их воля Ц Божья воля, ибо она есть народна
я воля, ну и прочие аксиомы семидесятников.
Темные парни вдруг услышали, что образованные-то господа хотят узнать о
т них, где правда-истина на Русской земле. Тогда стрелки прогнали своего у
чителя с его детскими понятиями «лежачего не бьют» и обратились за совет
ом к тому, кто понимал их желания намного лучше, а именно Ц к товарищу Све
рдлову.
Когда-то Алекс Токвиль, изучая историю французской революции, зафиксиро
вал, что народ ненавидел аристократов не у власти, Ц тогда их, напротив, в
массах уважали. Ненависть возникла позднее, когда аристократия потерял
а свои привилегии, включая право эксплуатировать крестьян: «Преследова
ние теряющих силу общественных групп, возможно, некрасивое зрелище, но о
бъясняется оно не только человеческой низостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55