Я подождал, пока рассеется пар, и посветил внутрь.
Широкогорлая стеклянная колба с трехгранной пирамидой из голубоватого
льда стояла на своем месте Ц в специальном пазу, вырезанном на расстоян
ии вытянутой руки. Сквозь стекло и лед был хорошо виден малахитового (на с
амом деле Ц золотистого) цвета кристалл размером с три моих кулака. Этот
кристалл, формой напоминающий миниатюрный противотанковый еж, и есть мо
е сердце. А если быть терминологически точным Ц сердце дракона, ипостас
ью которого я являюсь.
Зря я волновался: и сердце было на месте, и холодильный агрегат работал ис
правно Ц стены ниши покрывала изморозь, градусник показывал минус восе
мь по Цельсию, давление не превышало атмосферное. Все было в порядке. Все б
ыло в норме.
Наверное, чувствует, что где-то по городу бродит Охотник, вот и тревожится
, подумал я и прислушался к его биению. Но в данную конкретную минуту оно с
тучало тихо и ритмично. Словно метроном.
А может, Альбина слепила из мякиша мое чучелко и, поминая недобрым словом,
тыкает в него зубочисткой, родилась у меня еще одна версия. Вполне могло б
ыть.
И тут, представив, как выгляжу со стороны, я невольно усмехнулся Ц «японе
ц японцем».
Доводилось мне слышать, что в каждом традиционном японском доме обязате
льно есть «токонома» Ц неглубокая ниша в стене, в которой стоит ваза с ик
ебаной или висит пейзаж тушью по шелку. Время от времени хозяева дома сад
ятся напротив этой концептуальной дыры, внимают тишине и приводят свои м
ысли в порядок. Чем я в данном случае не японец? Только тем, пожалуй, что не ч
еловек, а дракон.
Вернув доску на место, я стал приводить все в исходное состояние. Когда по
дтягивал последний болт, внизу нарисовалась бдительная бабулька с черн
ым пуделем на поводке.
Ц Чего там творишь, сынок? Ц поинтересовалась она озабоченным голосом.
Ц Не в металл собрался сдать?
Ц Что такое говоришь, мать? Ц притворился я обиженным. Ц Не видишь, пыль
протираю.
Ц Ась?
Ц Пыль, говорю, протираю, Ц повторил я громче, после чего вытащил носово
й платок и действительно тщательно потер в ноздре члена писательского С
оюза.
Бабулька поверила. Пудель Ц нет. Высоко задрав ногу, он побрызгал на стре
мянку и для острастки тявкнул.
Ц Пасть закрой, Ц гавкнул я в ответ и стал спускаться.
Услышав родную речь, пес поначалу опешил, а потом зарычал. Бабка же Ц моло
дец: фукнула на сатанинское отродье и придержала стремянку, чтобы не зав
алилась набок.
А уже спустя сорок пять минут я, уставший и голодный, как шахтер-стаханове
ц, проторчавший в забое три смены подряд, подходил к родному дому. Когда за
вернул за баскетбольную площадку, увидел дворника дядю Мишу по прозвищу
Колун. Он был занят делом: мазюкал известью бордюрные плиты в районе авто
мобильного аппендикса.
Атас, подумал я. Надо проскочить, пока стоит в позе сборщика кокоса.
Но как ни торопился, незаметно войти в подъезд не сумел. Пес Кипеш, заприме
тив меня, обрадованно залаял и тем предал. Дядя Миша обернулся на шум, прил
ожил ладонь козырьком ко лбу и, разглядев, что это я, окликнул:
Ц Егор Владимирович! Ц И когда я сделал вид, что не услышал, проорал на ве
сь двор: Ц Егор Владимирович, твою дивизию!
Пришлось подойти и поручкаться.
Ц Добрый вечер, Михаил Кузьмич.
Ц Вечер добрый, Егор Владимирович. Как житье-бытье?
Ц Кручусь помаленьку.
Ц Это хорошо, движение Ц жизнь. Ну а как с сорняками?
Я не понял:
Ц О чем ты, Михаил Кузьмич?
Ц Как это о чем?! Ц в свой черед удивился дворник. И, присаживаясь на скам
ейку, напомнил: Ц О том самом. О воскресном нашем разговоре. Уже начал про
палывать?
Я сел рядом, попытался вспомнить, чем конкретно грузил Колун меня в тот ра
з, и не смог. В одно ухо влетело, в другое Ц вылетело. Впрочем, как и всегда. С
роду не вдавался в его проповеди. Чему человек может научить дракона? Нич
ему не может. И не научит ничему, и в веру свою не обратит.
Чтобы не обижать блаженного, я все-таки ответил, не мысля предмета, как мо
жно туманнее:
Ц Пока, Михаил Кузьмич, не решил ничего. Пока мнусь-перетаптываюсь на гр
анице опыта и осознания.
Ц Торопись, торопись с решением, Егор Владимирович. Как жить-то дальше б
удешь, если в Избавителя нашего не уверуешь?
И тут стало понятно, про какие такие сорняки говорит наш славный дворник.
Он все о том же. О прополке души. О ее спасении.
Как четыреста пятьдесят восемь лет до этого дня жил, так и дальше буду, под
умал я про себя, а вслух произнес с деланым сожалением:
Ц Христос уверял, что спастись можно только через любовь, а у меня, Михаи
л Кузьмич, с этим делом большая напряженка.
Ц Бывает, Ц посочувствовал мне дядя Миша. Ц Только жить без любви нель
зя.
Ц Это смотря что под жизнью понимать.
Дядя Миша мигом зацепился за тему:
Ц А что ты, например, под этим делом понимаешь? Что такое, по-твоему, Егор В
ладимирович, жизнь?
Ц Жизнь Ц это… Ц Я задумался и после недолгой паузы сказал: Ц Я тебе, Ми
хаил Кузьмич, вместо определения на этот счет лучше одну историю расскаж
у.
Ц Давай, Ц согласился он.
И я начал:
Ц Однажды, когда я был ребенком, мой наставник… Ц Я прервался и пояснил:
Ц Был у меня такой, что-то вроде няньки, только мужик.
Дядя Миша кивнул Ц дескать, понимаю, бывает.
Ц Так вот, Ц продолжил я. Ц Однажды мой наставник привел меня на озеро.
Купаться не разрешил, потому как вода была еще холодная, но немного побро
дить по воде вдоль берега позволил. Естественно, велел, чтобы далеко не от
ходил. Строго-настрого велел. Мол, ни-ни чтобы. Я пообещал. Я был очень посл
ушным… мальчиком. Ну и вот. Стал я, значит, бродить по воде, яко посуху, мелоч
ь всякую рыбью прутиком пугать. И ничего беды не предвещало. Абсолютно ни
чего. Но вдруг в одном месте ноги мои начали скользить по илу, и стал я спол
зать на глубину. Не сразу бултых, а потихоньку так, потихоньку. И все глубж
е и глубже. Кричать я почему-то не стал. Не помню почему. Кажется, подумал: л
юди на берегу загорают, наставник носом в книгу уткнулся, небо голубое, со
лнышко сияет, такая благость кругом, и тут вдруг я всю эту благость своим к
риком порушу. Так подумал. Или что-то навроде того. И не стал никого звать. Г
лупость, конечно, если рассудить, но что было, то было. Может, еще и то тут св
ою роль сыграло, что ничего-ничегошеньки не знал про смерть и оттого чувс
тва самосохранения не ведал. Что взять? Ребенок. Глупый непуганый ребено
к. И вот стал я, значит, тонуть. Вода сначала до рта дошла, потом до носа, почт
и утонул уже. Еще чуть-чуть, воздух бы в легких кончился и… Но тут мне под но
ги попался камень. Небольшой такой, с футбольный мяч. И я как-то так на него
пальцами, пальцами… Зацепился, в общем, за этот голыш. На носочки привстал
, вытянулся весь в струнку, голову задрал, дышу носом… Живу. И стараюсь не д
вигаться. Камень-то скользкий, того и гляди соскользнешь. Соскользнешь, и
сразу в бездну. Вот так-то оно все, Михаил Кузьмич.
Я замолчал и стал чесать за ухом подбежавшего Кипеша.
Ц Так это ты все о чем, Егор Владимирович? Ц прервал мое молчание дядя Ми
ша.
Ц О жизни, Михаил Кузьмич. О жизни. Ты спрашивал Ц я ответил. Так получает
ся, что для меня жизнь Ц это и есть нелегкое стояние на том подводном камн
е.
Дядя Миша озадаченно хмыкнул, вытащил пачку «Примы» и угостил меня цигар
кой. Мы закурили. Курили чинно и без баловства. А главное Ц молча.
Не знаю, о чем думал дворник, а я ни о чем не думал, просто наблюдал за сценко
й, которая разыгралась на детской площадке.
В песочнице копались двое ребятишек лет, наверное, четырех. Мальчик и дев
очка. Не знаю, что уж они там, какие куличики между собой не поделили, а толь
ко вдруг девчонка взяла да и ударила пластмассовым совком мальчишку по г
олове. И пока он соображал, заплакать ему или нет, она, по-девчачьи коряво р
азмахнувшись, ударила его еще раз. Бабах Ц на тебе, дурак нехороший. От ду
ши приложилась красна девица. Ничего не скажешь Ц от души.
После этого парню уже, собственно, ничего другого и не оставалось, как тол
ько зареветь. Горькими слезами и без излишнего геройского выпендрежа. Чт
о он срочно, не сходя с места, и предпринял.
Правда, поначалу, как это у них, у нынешних-то, водится, в один лишь глаз. Вто
рым стал напряженно зырить по сторонам. Желал лично отследить реакцию ми
ровой общественности. Общественность, надо сказать, его не подвела: обе б
абки, ослабившие за болтовней контроль над подопечными, тут же подорвали
сь со скамейки. И ну к песочнице. Бодро, скачками, обгоняя друг друга. Туда, т
уда Ц к эпицентру «кровавой» трагедии.
Пацан, узрев, что миротворческие силы на подходе, перестал экономить рес
урс жалости к самому себе, расслабился и припустил уже в оба-два глаза. Гу
бы его задрожали. Носопырка соплями набухла. Началась у парня вульгарная
истерика. Зашелся.
А юная феминистка, ошарашенная столь неожиданным результатом своей агр
ессии, вмиг сделалась испуганной, уронила безвольно совок на дно песочни
цы и, побледнев, на всякий случай тоже завыла. Причем мастерски Ц с ходу н
авзрыд. Дескать, жалейте, люди, коль на то дело пошло, тогда уж и меня Ц несч
астную жертву темных страстей.
Колодец двора наполнился тревожной какофонией, вобравшей в себя нараст
ающий детский вой, шелестящие старушечьи причитания и лай рванувшего к м
есту разборки пса Кипеша.
Маленькие, а уже люди, усмехнулся я. После чего последний раз затянулся и з
агасил сигарету о каблук. Хотел бросить окурок на газон, но на излете движ
ения передумал и сунул в карман. Похлопав дворника по коленке, стал проща
ться:
Ц Пойду я, пожалуй, Михаил Кузьмич. Набегался за день. В люльку тянет.
Ц Ну что ж, коль так, иди, Егор Владимирович, иди, Ц разрешил дворник. Ц Ид
и с богом, но о том, о чем я тебе в то воскресенье говорил, подумай.
Ц Подумаю, Михаил Кузьмич. Обязательно. Как только в люльку заберусь, так
и сразу думать начну.
Ц Вот оно и будет хорошо, Ц одобрительно покивал дворник и вдруг спроси
л: Ц Скажи, Егор Владимирович, а как ты тогда спасся?
Ц Когда? Ц не понял я.
Ц Когда тонул да на камень выбрался.
Ц А я не спасся, Михаил Кузьмич.
Ц Как так?
Ц Да вот так. До сих пор на том камне стою.
Ц Во как ты лихо завернул! Ц довольно крякнул дядя Миша.
Уже набрав код на замке двери, я обернулся и спросил:
Ц Михаил Кузьмич, скажи, у нас в подвале крысы водятся?
Ц Были, да прошлой весной всех толченым стеклом ухайдакал, Ц припомнил
дворник.
Ц Увидишь новых, дай знать.
Ц А зачем они тебе, Егор Владимирович?
Ц Хочу, Михаил Кузьмич, посмотреть какой-нибудь из них в глаза. Говорят, е
сли долго смотреть в глаза крысы, то можно увидеть свою смерть.
Ц Правда, что ли?
Ц Говорят.
Оставив дворника раздумывать над этой сенсационной мулькой, я нырнул в п
одъезд и, пока поднимался к себе на третий, подвывал за Гребенщикова:

И все бы ничего,
Когда б не голубой дворник,
Который все подметет, который все объяснит,
Войдет ко мне в дверь
И, выйдя, не оставит следа.

Нажать на пипку не успел: только потянулся, а дверь уже распахнулась Ц Аш
гарр почувствовал, что я подхожу, и открыл, не дожидаясь звонка.

ГЛАВА 13

Ничего удивительного в том, что Ашгарр меня почувствовал, не было. Он одна
из трех ипостасей (на дарсе Ц нагон) дракона по имени Вуанг-Аш
гарр-Хонгль. И я ипостась этого дракона Ц та, которая зовется Хонгль. А вн
утренняя связь между ипостасями одного и того же дракона Ц это не хухры-
мухры. Это невидимая, но крепчайшая пуповина, которой мы соединены друг с
другом навеки. И еще с третьим Ц с нагоном по имени Вуанг.
Глядя на нас со стороны, можно подумать, что мы близнецы. Но мы больше чем б
ратья. Мы нагоны. Мы части одного и того же дракона. Дракон думает о себе: я
Ц это они. Каждый из нас думает о драконе: я Ц это он. И думает о двух други
х нагонах: они Ц это я, а я Ц это они.
Нет сомнения, что у дракона больше, чем три «я», имя им на самом деле легион,
но сила и самосознание остальных исчезающе малы и при трансформации рас
пределяются между основными. Вот почему мы шагаем по дорогам человеческ
ого мира втроем: Вуанг, Ашгарр и я, Хонгль. Сквозь бури и штили Ц воин, бард
и маг.
Расскажи непосвященным Ц не поверят.
Но это так.
Когда-то мы, драконы, были самыми нормальными существами Ц цельными и не
делимыми, но эволюция взяла то, что посчитала своим. Эволюция Ц это лом, а
против лома нет приема. Никому еще не удавалось обойти закон: «Выживает т
олько тот, кто способен приспособиться». И нам не удалось.
Чтобы выжить в мире, заточенном Создателем под людей, нам пришлось здоро
во измениться. Кардинально. До неузнаваемости. Ускорили процесс, между п
рочим, сами люди. Точнее сказать, храбрейшие и самые непримиримые из них
Ц Охотники. И без того нас было в сотни тысяч раз меньше, чем людей, так еще
и драконоборцы подвизались истреблять нас с энтузиазмом, достойным луч
шего применения. Численность нашего гордого крылатого племени с каждым
годом неумолимо сокращалась, и рано или поздно мы сгинули бы совсем. Все ш
ло к тому. И стряслось бы, когда бы не сработал закон компенсации. Как гово
рится, не было бы счастья, да несчастье помогло: из-за того что крупицы маг
ической Силы, которой обладали погибшие драконы, никуда не исчезали, а ра
вномерно распределялись между оставшимися, однажды наступил такой ден
ь, когда каждый представитель драконьего народа стал обладать Силой пол
ноценного мага.
Кто первым из нас научился обращаться в людей, скрыто во мраке веков. Но на
учился. И научил других. Впрочем, не так уж это и трудно: желание, сосредото
ченность, три несложных заклинания плюс надежное место, где можно спрята
ть сердце Ц вот и все, собственно, что нужно для успешного изменения внеш
него облика. Единственная проблема Ц одно человеческое тело не в состоя
нии вместить тело целого дракона, а мозг Ц три его базовых «я».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53