Он был обеспокоен. Тысяцкий Саидкул убит, мятеж разрастается. Остонакул понимал, что ветер разнесет пламя смуты и по другим бекствам. Возвращаясь из Нурека в Гиссар, он пришел к решению обо всем доложить эмиру, даже преувеличив размах событий, дабы эмир согласился выслать для подавления мятежа большой, хорошо вооруженный отряд, в добавление к тем силам, какими располагал Остонакул в Гиссаре. Остонакул желал во главе войска пройтись по всем непокорным бекствам, нанести мощный, решительный удар, которым все бунтовщики были бы окончательно усмирены, во всем горном крае строжайшими карательными мерами было бы восстановлено спокойствие.
Сразу по прибытии в Гиссар Остонакул сочинил послание эмиру, изложив в нем свой план и просьбу прислать тысячу солдат. В послании он уверял эмира, что грозная опасность растет с каждым днем и что солдаты должны быть высланы немедленно.
В тот же вечер гонец с посланием Остонакула отправился в путь. Ему был дан строгий наказ нигде не останавливаться, даже не спать ночами. В выданном гонцу открытом листе, пришлепнутом печатью кушбеги и лично им подписанном, чиновным лицам предписывалось на всех остановках обеспечивать гонца свежим быстроногим конем.
Обмякший, словно пустой мешок, измученный, выбившийся из сил гонец добрался до столицы к утру третьего дня. Эмир в те дни находился в «Обители отдохновения» — в летнем дворце Дилькушо. Стольничий, взяв у гонца письмо Остонакула, тотчас поехал к эмиру, дабы строки послания «удостоились внимания светлейшего».
Прочитав послание, эмир Абдул Ахад встревожился. В тот же час он призвал на совещание своего кушбеги и
начальника военного ведомства. После получасового совещания было вынесено высочайшее повеление: немедленно отправить в Гиссар восемьсот солдат под начальством Холмурада, носившего высокий военный чин токсабо.
Незадолго до этого эмир Абдул Ахад получил из России, в подарок от своего покровителя — государя императора, тысячу берданок с пятьюдесятью тысячами патронов. Половину подарка эмир дал Холмураду для вооружения солдат его отряда.
Отряд вышел на третий день. Согласно приказу эмира, он двигался с такой скоростью, что от жары в безводной Каршинской степи восемьдесят солдат заболели и некоторые из них погибли. Семьсот двадцать человек едва живыми добрались до Гиссара.
Тем временем Остонакулу стало известно о победе Восэ в Бальджуане, затем о разгроме отряда солдат при защите нурекского моста и о разрушении этого моста. Совсем растерявшись, кушбеги пребывал в волнении, близком к смятению. Прибывшему из Бухары отряду он дал всего день отдыха. Следующим же утром, присоединив к отряду своих солдат, Остонакул отправился во главе тысячного войска на Бальджуан. Как только авангард добрался до Вахша, он был замечен постовыми Назима. Гиссарцы повстанцев не видели. Убедившись, что мост разрушен, и осмотрев берег, они вернулись к своему войску, Остонакул с основными силами уже подъезжал к Нуреку.
Назим и Ризо с отрядом своих всадников достигли противоположного берега реки после полудня. Сначала они не заметили на правом берегу движения, не высмотрели пи одного человека. Однако спустя четверть часа Назим увидел сорок или пятьдесят всадников, выехавших из Нуре- ка. Когда они приблизились, то некоторые из повстанцев, бывавшие на базарах в Гиссаре, узнали в переднем всаднике, ехавшем на белом коне, Остонакула.
Несколько минут кушбеги и его солдаты разъезжали по высокому берегу, решая, возможна ли переправа.
Выйдя из теснины, где в ее узости был мост, река здесь раздвигает свое русло и уже не бурлит, течет более спокойно, однако все же не настолько, чтобы человек и его конь решились через нее переправиться. Поэтому, по мнению повстанцев, у них не было причин волноваться.
Остонакул и его всадники спешились, глядя на людей, вышедших из селения и направившихся в их сторону. Позади тех людей, нагруженных шестами, досками, мотыгами, топорами, показались всадники, погонявшие их словно. Намерения Остонакула стали ясны: солдаты гонят местных жителей к берегу строить плот, на котором войско мояшо было бы переправлять через реку... Конечно, хитрый и изобретательный Остонакул хочет своего добиться!
Хорошо поняв это, Назим велел Ризо подвезти и укрыть за холмиком на берегу две трофейные пушечки. Поставив их возле постовых наблюдателей, Ризо заложил в стволы пушчонок ядра, поджег порох, дал залп в направлении Остонакула. Хотя дистанция между пушками и целью была меньше полуверсты, ядра до солдат не долетели, а разорвались, упав в двухстах шагах от них. Шесть человек из отряда Назима, имевшие ружья, выстрелили одновременно. Но ни ядра, ни ружейный залп не причинили никакого вреда гиссарцам, разве что испугали их лошадей да обратили в паническое бегство толпу нурекцев. Солдатам пришлось снова согнать их, избивая прикладами и плетьми.
Отряд Остонакула открыл огонь по засаде повстанцев, обнаруженной по их «пушечному» и ружейному залпам. Однако и повстанцам, укрытым скалами, пальба врага не причинила вреда. А Остонакул, велев прекратить стрельбу, решил, по-видимому, что мятежники убежали, или что они, сидя в своих каменных прибежищах, ничуть не опасны. Он распорядился немедленно возводить переправу. Согнанные к берегу ниже течения жители Нурека и солдаты принялись пилить, строгать, рубить...
У тех повстанцев, что располагали фитильными ружьями, оставалось по два-три заряда. Безрезультатно истратив их, они больше не стреляли, изредка давали выстрел только из трех дробовиков, но дробь разлеталась по камням и пригоркам, прикрывавшим солдат. Ризо выпустил еще два последних ядра, которые вызвали только издевательскую ругань и смех гиссарцев. Ризо, озлившись, стал стрелять из пушечек камнями, поджигая оставшийся порох, но кам- нй не долетали даже до противоположного берега. Когда шорох кончился, Ризо в бессильном гневе пнул пушечки ногой — сбросил их в реку: без пороха и ядер это допотопное оружие могло быть только обузой.
Да! Гиссарцы с помощью местных жителей строили большой плот. Восемь бычьих шкур были быстро надуты
воздухом; связанные между собою, они были превращены в основание большого плота,— их спустили на воду, поверху, крест-накрест, наложили тонкоствольный тополев- ник и доски, тщательно скрепили все войлочными веревками... Шесть солдат, ведя под уздцы лошадей, взошли на этот плот. Оторвавшись от берега, плот поплыл. Лежащие по сторонам плота нурекцы — четверо с каждого борта — ударами шестов, заменивших весла, направили плот наискосок течению, к левому берегу. В полуверсте ниже плот прижался к левому берегу, солдаты благополучно вышли и помогли нурекцам подтянуть плот вверх по течению к намеченному для обратной переправы месту. Плот двинулся к правому берегу, и вскоре еще шесть солдат с всадниками взошли на него. Первая переправа была совершена самое большее за полчаса.
Повстанцы видели все, но помешать врагу ничем не могли,— стоило им выйти из засады, как сотни собравшихся на правобережье солдат изрешетили бы их своими пулями. А нурекцы готовили к спуску на воду еще несколько плотов — по-видимому, наместник до утра собирался перевести на левый берег всех своих солдат.
Вдруг Ризо в наступившей вечерней тьме, сняв халат и рубаху, сбросив сыромятные свои сапоги, зажав зубами лезвие ножа, потихоньку стал выбираться из засады.
— Что это еще? Куда ты, Ризо? — удивился Назим.
Ризо только махнул рукой, указав на солдат кушбеги. Таясь между камнями, ползая на животе как ящерица, Ризо подобрался шагов на двести к месту переправы солдат. Не замеченный ими, беззвучно нырнул в воду. Назим и его друзья, потеряв Ризо из виду и не представляя себе его намерений, терялись в догадках. А Ризо, хороший пловец, плыл под водой, изредка высовывая на поверхность голову, чтобы вдохнуть воздух.
Плот с солдатами и лошадьми приближался к середине реки. Ризо, подплыв к нему, нырнул глубже. Солдаты его не заметили. Внезапно плот накренился. Потом одним боком начал быстро оседать в воду. Солдат и лошадей охватило беспокойство. Раздались громкие крики: «Эй, что такое? Плот тонет!..» Плот стал дыбом, лошади и люди полетели в реку. Барахтанье, панические вопли длились во тьме недолго: быстрое могучее течение закрутило их, оторвало от перевернувшегося плота тех, кто успел было за него уцепиться. И все стихло...
Вот, оказывается, что задумал Ризо! Он прорезал ножом бычьи шкуры, и две-три из них, лопнув, выпустили весь воздух...
Пользуясь поднятой им паникой на берегу, ориентируясь по крикам и шуму, Ризо еще раз словно рыба нырнул, выплыл к своему берегу, благополучно выбрался на скалы террасы и прибежал к товарищам. Он весь дрожал, то ли от холода, то ли от пережитого волнения. Прежде чем укрыться в засаде, он остановился и стал вглядываться во тьму, стремясь понять: что там происходит после потопления плота? Гиссарцы, время от времени наугад стрелявшие по засаде повстанцев, и в этот момент открыли огонь. Юноша вдруг схватился за живот, повалился на камни,— до сих пор пули не приносили повстанцам вреда, а вот сейчас, одной из них, Ризо оказался тяжело ранен.
Его оттащили в безопасное место. Он обливался кровью, был в полусознании. Назим, обхватив его, заплакал:
— Да лягу я жертвою за тебя, Ризо! Ты совершил такой невиданный подвиг, войдет он в сказания народа!.. Ой-йо, лучше бы пуля попала в меня, а тебя не коснулась бы!..
Друзья перевязали Ризо. Он не приходил в сознание.
Как выяснилось позже, гиссарцы так и не поняли в ту ночь, почему именно потонул их плот, они предположили, что он натолкнулся на камни, которыми шкуры были распороты. Кое-кто из солдат поговаривал: плот погиб от «дурного глаза», сам «черный дух, живущий в реке» решил воспрепятствовать переправе...
Это суеверие вызвало среди солдат такой страх, что в ту ночь Остонакул уже не мог переправить свое войско на левый берег... Только утром солдаты снова погнали жителей Нурека к реке, начали готовить к переправе плоты.
А повстанцы, оставшиеся без боеприпасов, утром ничем не могли противодействовать Остонакулу,— при первой же попытке высунуться из-за камней, за которыми провели ночь в засаде, были жестоко обстреляны, и тогда Назим решил отступить...
Ризо не приходил в сознание, бредил в горячке. Пока его несли в Туткаул, он в бреду повторял имя Гулизор. В Туткауле он скончался. Его похоронили на сельском кладбище...
И сразу после похорон Назим со своим небольшим отрядом отправился к Кангурту, спеша сообщить Восэ, что
отстоять берег Вахша от вторжения вражеских войск ему не удалось.
Вечером того же дня, следом за Назимом, по той же узкой горной дороге потянулось от Вахша к Кангурту войско Остонакула: соорудив три больших плота, он до вечера перевел всех своих воинов через реку. Не теряя времени, он сразу же двинулся в путь с намерением — как можно скорее оказаться в Бальджуане.
В пути от беглых кангуртских чиновников Остонакул узнал, что Восэ — в Кангурте. Тогда треть своих войск под командованием Холмурада он направил крутогорной тропой на Бальджуан, а сам с основными силами ускорил свой марш на Кангурт.
Холмураду он, расставаясь, сказал:
— Возьми с собой в Бальджуане бека и иди с ним походом на Кангурт. А из Куляба, с юга, подойдет тамошний бек Абдуррахман. И утром мы накинем на бунтаря Восэ петлю!..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На пути от Бальджуана до Кангурта к Восэ присоединилось более трехсот бедняков из придорожных селений. В Кангурте не было солдат, кроме пятнадцати — двадцати стражников ушедшего с Мирзо Акрамом амлякдара. Рано утром Восэ занял городок без боя. Этот городок считался после Бальджуана вторым центром торговли и ремесленничества в бекстве, в нем жило много купцов, лавочников и ремесленников.
Говорили, что здешняя знать богаче бальджуанской; едва повстанцы вошли в городок, начались грабежи. Восэ не мог удержать уставших, обозленных, голодных повстанцев, они стали тащить все, что попало под руку, не только из домов купцов и чиновников, но и со дворов малоимущих жителей. Видя, как его войско, разлагаясь, выходит из повиновения, Восэ не находил себе покоя. Жители повалили к нему с жалобами. Тогда он приказал своим не вышедшим из повиновения односельчанам и ховалингцам схватить двух наиболее злостных грабителей и отрубить каждому правую руку, а четырем всыпать плеткой. Этой крайней мерой Восэ стремился ослабить разгул грабителей и привлечь на свою сторону симпатии кангуртцев. На базарной площади перед народом у двух грабите
лей отрубили правую руку, а четверых, привязав к деревьям, избили плеткой.
— Восстание кончилось, началось его разрушение,— в отчаянии сказал Восэ Назиру-богатырю.— Я правителей не боюсь, а вот грабена этот, если его не пресечь, нас сведет в землю.
— Узелок завязался крепкий, и надо его развязать,— ответил Назир.— Иначе дело плохо. Но грех не на бедняках, Восэ. Правители да чиновники позабрали у этих людей все, что у них было, оставили их нищими. Бедняки гневаются, они исстрадались...
Однако «узелок» этот был развязан не Восэ и Назиром, а руками врага. Когда в Кангурт со своим отрядом прискакал Назим и по городу распространился слух о приближении Остонакула, повстанцы, побросав награбленное, стали разбегаться.
С трудом Восэ и его близкие соратники удержали большую часть своих людей и вывели их более или менее организованно из города.
Во главе более чем шестисот всадников и полутора тысяч пеших Восэ направился в сторону Бальджуана. Понимая, что с этим перепуганным и беспорядочным воинством он не сумеет оказать сопротивление гиссарцам и лишь обречет несчастных людей на истребление, Восэ решил пойти на Балг^джуан, попытаться нанести удар правителю, при удаче захватить Бальджуан снова, засесть в крепости и в тесных ущельях притоков Сурхоба и оказать там сопротивление Остонакулу. В тех местах повстанцам хорошо знакомы все горы, пригорки, теснины, тропинки,— оборонительную битву выиграть там возможно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59