Спасаясь бегством в Кангурт, въезжая в маленькую крепость амлякдара этого городка, он заливался горючими слезами, «Увы, судьба моя стала темной, опозорен я!» — плакался он на груди своего друга — амлякдара Кангурта.
Хаджи Якуб, судья Шахобиддин, бай Алайк-бахш плакали вместе с ним: в те времена не считалось постыдным плакать, и начальники в тяжелые для них дни лили слезы ручьями, так как этим доказывали свою покорность богу, крепость веры и чистоту души. Остальные собравшиеся в Кангурте должностные лица и богачи хоть и не лили слез, но пребывали в состоянии не менее. Ведь их семьи, усадьбы и замки, сады, все имущество остались в Бальджуане, оказались в руках «этих разбойников, голодранцев, босяков проклятых!». Вдобавок ко всем огорчениям и бедствиям, они испытывали стыд за поражение, за бегство, стыд перед людьми, перед каждым, большим и малым, перед всем народом. А еще и страх — липкий страх ответственности перед эмиром!
Все они не смели открыто взглянуть в лицо жителям Кангурта, глазевшим на них всюду по улицам, и не удивительно, что бай Алайк-бахш, делясь своим настроением с хаджи Якубом, то и дело повторял: «Положение у нас хуже собачьего, достойный!»
В крепости правитель напустился на своего караулбеги Давлята:
— Это ты виноват, ты! Где ты был, почему опоздал, не пришел на помощь додхо Раджабу и Аллаяр'у, когда они дрались с бунтовщиками? Почему это ты спокойненько отправился к Тут-и-буни-Хайдар?
Давлят, которому лекарь перевязывал раненую ногу, виновато произнес:
— Я хотел ударить по Восэ с тылу! Виноват Аллаяр, да будет милостив к нему сам бог. Опоздал он! Если бы он подошел вовремя на подмогу к Раджабу, восставшие были бы побеждены, разбежались бы, а я их всех перебил бы на пути бегства.
Ты хотел, чтоб тебе барана подали уже зажаренным в большом котле? — упрекнул Давлята правитель.— Сначала пусть другие дерутся, обратят Восэ в бегство, а ты нападешь потом?
И Мирзо Акрам, стремясь высказать свою тоску и сожаление, вызванные гибелью несчастного Раджаба, произнес немало пышных фраз по поводу «павшего за веру и за повелителя мусульман» военачальника, но не преминул и его кольнуть тем, что он задержался за мазаром, не вышел сразу на повстанцев, не преследовал их, дал возможность Восэ собраться с силами, кинуться в атаку:
— Маслодельщик! А обманул додхо, одурачил его!
Раджаб был мертв и потому не мог возразить правителю. Мирзо Акрам обвинял всех, кроме себя.
Солдаты, охранники, локайцы убитого Аллаяра разместились в чайных заведениях Кангурта. Начальники сидели до поздней ночи в гостином зале крепости. Все искали виновника поражения, упрекали один другого, обеляя себя. И все вместе дружно проклинали судьбу.
Потом стали рассуждать: что же все-таки делать?
Каждый говорил то, что приходило ему на ум. После долгих шумных споров и препирательств пришли к решению: немедленно отправить правителям Куляба и Гиссара послания, и просить у них помощи.
Письмоводитель правителя сочинил послание. Мирзо Акрам поставил под ним свою подпись, но сделал это весьма неохотно, зная, что если кушбеги Гиссара и правитель Куляба пришлют солдат, то те разграбят весь бальджуанский край и, конечно, казну бекства и потом, когда придет победа, припишут ее себе, сочтут Мирзо Акрама обязанным им. Если даже он останется на своем посту в должности правителя, то во весь свой век не рассчитается с ними. Но другого выхода он не видел: послание в оба адреса необходимо было отправить. Гонцы вскочили на отборных коней, помчались в Гиссар и Куляб.
Два дня прошли в ожидании ответов. На третий день ответ пришел из Гиссара и из Куляба: на помощь «властительному правителю для избиения вероломных мятежных изменников» и захвата Бальджуана солдаты будут присланы. Но когда именно их пошлют — осталось неизвестным: ни кушбеги Гиссара, ни правитель Куляба об этом ничего не сообщили...
В тот же самый день в Кангурт прибыл с двумястами
всадниками Тугай. Кулябский разбойник, хваля свою предстоящую «славную работу», занялся изложением своих условий правителю.
Тот не обрадовался приезду Тугая: ведь солдаты из Гиссара еще не прибыли, а Тугая с оравой его головорезов и их коней надо кормить!
Но когда в тот же день появился Кабир с письмом, прибытие Тугая оказалось очень кстати, и недовольство правителя сменилось радостью. Кабир привез известие о расстройстве в рядах мятежников в Бальджуане. Эта новость возвещала Мирзо Акраму, что он может, не дожидаясь помощи правителей Гиссара и Куляба, самостоятельно идти походом на Бальджуан.
Шпион рассказал, как он сумел выбраться из Бальджуана, и этот рассказ доставил большое удовольствие правителю и его подручным. Кабир ночыо вышел из мазара святого, прошел по возвышенности, на которой расположен «Сад правителя», обманул постовых и спустился по горным тропинкам к большой кангуртской дороге. Он гнал свою лошадь верст двадцать с лишним — три «камня» — по этой дороге. За свои старания Кабир получил от правителя новый парчовый халат и пару сапог, какие надевают чиновники в торжественных случаях.
Мирзо Акрама охватило одно желание — самостоятельно, без помощи войск Остонакула и кулябского правителя, отвоевать Бальджуан. Удачный исход операции восстановил бы его честь и превосходство.
В ожидании помощи от соседних правителей, Мирзо Акрам не сидел сложа руки. Распавшийся было отряд ему удалось собрать, солдат снабдить оружием, кроме того, пополнить их ряды более чем двумя сотнями пеших и всадников из числа сельских охранников и чиновников, кангуртских баев и их слуг.
С этими силами правитель в полночь выступил походом на Бальджуан. Ему хотелось достичь города на рассвете, когда Восэ и его люди еще будут спать,— неожиданное нападение сулило Мирзо Акраму победу.
...Постовой сообщил Восэ о появлении врага. Впервые Восэ растерялся. Он не был готов к этому бою, и времени совсем не оставалось.
И все же надо было принять бой! Восэ поспешно собрал двести всадников и примерно столько же пеших повстанцев. Не дожидаясь остальных, поручив Назиру и Одине собрать их, Восэ выступил навстречу врагу...
Обе стороны встретились в трех верстах от Бальджуана, у селения Хуроб. На открытой месте солдаты правителя дали залп, убив и ранив несколько конных и пеших повстанцев. Вслед за этим локайцы Тугая справа и всадники правителя слева, обнажив сабли, с криком и гиканьем помчались в атаку. Ряды повстанцев смешались, разъединились, многие из них. Назир и Одина все еще не появлялись. Всадники Восэ могли бы, отступив, выйти из-под удара врага, по тогда пешие были бы уничтожены. Поэтому Восэ приказал отступать пешим, а сам с конниками остался прикрывать отступающих, оказывая врагу сопротивление. Но у противника всадников было раза в три больше. Восэ понял: если даже Назир и Одина подойдут, то повстанцам все равно не устоять перед натиском врага. Он приказал Ризо поспешить к Назиру, передать: пусть быстро переправит через реку всех пеших вместе с пришельцами из Куляба и Муминабада, отведет их к ущелью Оби-Мазар.
Когда Ризо прискакал к подножию бальджуанской крепости, Назир и Одина, собравшие около полутораста всадников и более тысячи пеших, уже выходили из города. Получив приказ Восэ, Назир предоставил Одине отвести пеших к ущелью Оби-Мазар, а сам во главе всадников помчался на выручку Восэ.
С прибытием Назира на поле боя сопротивление повстанцев стало более ожесточенным, но все же сил их было гораздо меньше, чем у врага, и они вынуждены были отступить, потеряв более ста человек убитыми и ранеными. Локайцы Тугая, заметив в рядах конных повстанцев Карабая и его сыновей, с такой яростью накинулись на них, что те, сразив пятерых или шестерых локайцев, были убиты.
Преследуя повстанцев, локайцы и солдаты дрались столь жестоко, что скоро отступление защитников Бальджуана стало походить на бегство. Только Восэ, Назир-. богатырь и Давлят Аюб — отважный предводитель повстанцев из прилегающих к Ховалингу селений Бумбульхо, Дусткули и Дахан-и-Шоль — вместе с отрядом смелых всадников сражались саблями и дубинками... Сдерживая натиск врага, они тоже, но весьма медленно отступали, прикрывая собой других. Обуянные страхом
беглецы в полной растерянности вступали в воду, стремясь перейти на левый берег Сурхоба. Поддерживая друг друга, падая и поднимаясь, потеряв человек тридцать — сорок, унесенных течением, люди кое-как вырвались из когтей смерти и, убежав, укрылись в ущелье.
Всадники Восэ и Назира, отступая, тоже дошли до подножия крепости и сразу кинулись в реку. И вот в этот момент локайцы помимо своей воли спасли повстанцев: привычка к грабежу взяла верх над их боевым азартом —• вместо того, чтобы преследовать переправляющегося через реку противника, они повернули к городу. Весь город в те минуты был пуст, грабить его было легко и просто.
Нестройной ордой, перегоняя, хлеща плетками, давя один другого, они ворвались в сады и улицы города, а бальджуанцам — солдатам правителя и примчавшимся с ними чиновникам — ничего другого не оставалось, как последовать за ними, в стремлении хоть что-нибудь из своего имущества уберечь от рук грабителей, а также оградить честь остававшихся в городе дочерей и жен.
Таким образом повстанцы спаслись от губительной погони. Если бы Тугай и караулбеги Давлят перешли через реку в погоне за войском Восэ, все оно, без сомнения, подверглось бы полному уничтожению.
Первое поражение очень дорого обошлось повстанцам,
В селе Нушур, под крутыми склонами ущелья Оби- Мазар, собрались эти несчастные люди — голодные, бессильные, растерянные. Многие из них, покалеченные, израненные, истекали кровью. Лица их были хмуры, омрачены отчаянием, горем, тоскою. Охватившее их всех молчание нарушали только стоны, жалобные вскрики, мольба иных о помощи. Казалось, у этих людей нет сил даже для того, чтобы произнести слово. Селение Нушур расположено в самой глубине ущелья, по его склонам, а потому на него не падают лучи солнца. Тень высоких, почти отвесно встающих гор, обступивших село, всегда лежит на его однотонно-серых домах. В этой тени лица потерпевших поражение казались еще более мрачными.
Обитатели Нушура, а также других, соседних селений — мужчины, женщины, дети — принесли повстанцам хлеб, кислое молоко, тутовое толокно, свежие и сухие фрукты. Но многие из повстанцев и смотреть не могли на еду, она стала будто поперек горла им, потерявшим в битве своих отцов, братьев, близких друзей.
Потупив взор, точно оцепенев, сидел на камне Восэ. Вокруг него расположились его друзья: Назир-богатырь, Одина, Давлят Аюб, Юсуф, Саид-Мерген, Касым, Ризо. Все молчали.
«Итак, конец? Мы побеждены? — размышлял Восэ.— Народ хочет выслушать меня, а что же я ему скажу? Куда их поведу? Правитель и его войско теперь, конечно, опьянены победой, возгордились, возможно пируют в Бальджуане? Если бы я мог сегодня же вечером налететь на Бальджуан, ночным нападением, пожалуй, сумел бы нанести поражение заспанным солдатам. Но вести этих усталых, павших духом людей конечно же невозможно! Что я не делать? Как бы то ни было, куда-то уходить надо, здесь оставаться опасно, правитель может неояшданно появиться, напасть на нас... Что же делать? Куда пойти?.. Неужели все погибло? — снова и снова задавал себе вопрос Восэ и опять утешал себя: — Нет, не все еще погибло, нам нанесли удар, но нас не победили; ведь столько людей с нами! Хорошо, что я вовремя отпустил всех пеших, до боя, велел вести их сюда, не то все они погибли бы!.. Назим стоит у Туткаула и Нурека на Вахше, ждет прихода Остонакула. Вокруг, всюду в горах, волнение: в Кулябе, Каратегине, Дарвазе народ восстал. Нет, восстание не кончено, даже усиливается день ото дня. Не надо падать духом... Но что делать сейчас? Если отправиться к Ховалингу, Сари-Хосору, Тавиль-Даре или к Хингобу, тамошние жители скажут, что Восэ потерпел поражение. Правитель не сегодня-завтра начнет преследование, будет грабить и рушить селения, мучить и истреблять народ. Вот тогда восстание действительно получит тяжелейший удар, окажется подавленным... Что же делать?..
Наконец Восэ нарушил долгое молчание, задал друзьям вопрос:
— Что будем делать, друзья?
Все обратили к нему лица и снова потупили глаза. Одина сказал:
— Нужно идти в Ховалинг. Там отдохнем, наберем свежих людей. Потом ты снова зажжешь костер на вершине Сурх-Сакау, Восэ. Правитель, если и двинет на нас отряды солдат, все равно там, в горах, ничего с нами не сделает, только, как тысяцкий Комок Глины, станет метаться и в конце концов погибнет.
Но Саид-Мерген с мнением Одины не согласился:
— Нет, нельзя! С этим ничего не поделаешь, Восэ. Нужно покориться судьбе. Отпусти народ, пусть разойдется по своим селам и ущельям. А мы с тобой пойдем в Каратегин и Дарваз, а оттуда, если правитель будет нас преследовать, уйдем в Афганистан.
Шерали — один из предводителей кулябских пришельцев — ответил Саид-Мергену:
— Ваши люди пойдут к себе, в свои села и ущелья. А мы куда пойдем? В Куляб, в лапы солдат нашего правителя Абдуррахмана? Ты о нас не подумал? Ведь мы-то к вам под защиту, под крыло Восэ пришли!
Назир не удержался от упрека своему приятелю Саид- Мергену:
— Ты что, испугался? Раскаиваешься в том, что принял участие в восстании?
— При чем тут испуг, Назир? — сказал Саид-Мерген.— Дело у нас не сладилось. Что мы можем сделать теперь? Ничего! Зачем же напрасно стараться? Ничего уже не исправишь!
Юсуф и некоторые другие присоединились к мнению Саид-Мергена, и он, осмелев от поддержки, повторил:
— Надо покориться судьбе, Восэ.
— Еще неизвестно, какова эта судьба! — вскочив с места, грубо вскричал Давлят Аюб ховалингский.— Получив пощечину от противника, сразу же и убежать — малодушие, трусость! Мы мангыта несколько раз побеждали, а он нас поколотил только раз, сейчас. Так что? Если мы не можем вытерпеть и одного удара, так зачем же шли воевать, для чего восставали?
Назир-богатырь хмуро с ног до головы оглядел Саид- Мергена:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59