Ох, если бы пробудилось хоть раз годами спавшее счастье Амиркула и сбылась бы эта несбыточная мечта. Тогда ничего больше на свете не надо было б ему и желать!..
«...Муж не дает мне развода... Освободи меня от моего мужа... Если ты мужчина, то сам знаешь, как поступить... Хоть бы он умер...» Что имела она в виду?.. Неужели?., Не дай бог!..
Пять дней Амиркул терзался в плену этих и сладких и страшных мечтаний. Лютфия пять дней не показывалась в саду. На шестой день она вошла в сад в зеленом шелковом платье, глаза были подведены сурьмой, шею облегало ожерелье из черно-белого бисера... Амиркул, переносивший снопы высохшей травы в угол сада, увидел Лютфию внезапно и растерялся, не зная, куда девать снопы, как держать себя. Пройдя вблизи него, обдав его ароматов духов, Лютфия бросила ему:
— Ну, молодец!.. Я считала тебя мужчиной, ошиблась! Тебе на голову вместо чалмы вполне можно повязать женский платок! А еще навесил на пояс нож!
Амиркул почувствовал слабость в ногах и руках.. Потемнело в глазах, сноп сена выпал из рук... Придя в себя, огляделся: Лютфии нет, ушла! И подивился впервые в жизни испытанной такой внезапной и, кажется, беспричинной слабости...
В любом селении от края до края бухарской земли нет большего позора для мужчины, чем услышать, что его назвали трусливым. Но Лютфия... «Ведь на самом деле, она имеет право так назвать меня! — размышлял Амиркул.— Молодая богатая женщина, с лицом гурии, влюбившись, говорит: «Я твоя, возьми меня!» А я... Да, трус.., трус! Какой позор!»
И во внезапном возбуждении, сжав кулаки, вскочил:
«Убью! Мужа убью! Или ее убью!..»
Он и сам не понял, как оказался ночью в квартале Гозийон, где на углу одного из переулков стоял новый дом Иноятулло. Другой стороной переулок примыкал к полю люцерны, за которым высились чередой сады. Перепрыгнув через ограду какого-то сада, миновав поле, Амиркул спрятался на его краю в люцерне и пролежал с часок, наблюдая за переулком. После полуночи, когда сгустилась тьма, Амиркул вступил в переулок и, вскарабкавшись по ветвям карагача, взобрался на крышу дома Иноятулло. Луна еще не всходила, только звезды прорывали лучами темную завесу ночи. Амиркул прислушался, осмотрелся — нгГ дворе было тихо и спокойно. Под легким навесом на террасе спали хозяева дома. Крыши соседских домов примыкали одна к другой; переползая по ним, Амиркул добрался до крыши дровяного сарая, расположенного в дальнем конце двора. Рядом с сараем Амиркул разглядел толстый пень, осторожно слез с крыши дровяника, ступив на этот пень, и спрятался во дворе между ним и примыкавшей к нему огородкой отхожего места. Подумал, что Иноятулло может прийти сюда по нужде, и стал ждать.
Сколько ему пришлось ждать, он и сам не мог бы сказать, позже он помнил только, что луна уже ярко светила и он очень опасался быть обнаруженным, а потому, когда вдруг послышались кашель и шарканье ног, он низко пригнулся за пнем. Какой-то мужчина с халатом на плечах, в ярко белевших исподних, шлепая босыми ногами в калошах, прошел в уборную. Это, несомненно, был Иноятулло. Амиркул стоял за уборной, ожидая, когда его жертва выйдет. И только Иноятулло ступил ногою наружу, как тут же с замкнутым сильной ладонью ртом упал от удара ножом в бок...
Амиркул, ступив на пень, поднялся на крышу и тем же путем, каким приполз сюда, достиг карагача, спустился в переулок за домом...
На рассвете, услышав крики Хайри и ее матери, сбежались соседи. Затем пришли родственники убитого. Громче всех над покойником голосила Лютфия...
О происшествии сообщили раису и миршабу. Они пришли и стали расспрашивать, искали след преступника, но никаких следов не нашли. Возвращаясь, раис сказал миршабу:
— В этом происшествии, хаджи Рахматулло, есть и ваша вина. Ваши десятские должны были как следует наблюдать за кварталами города. Я не знаю, что теперь
вы ответите нашему правителю. Почтенный Иноятуадо был одним из влиятельных людей города и приближенным высокочтимого правителя!
Раис давно уже намеревался, найдя какой-нибудь промах миршаба, донести о нем правителю, добиться его снятия. На освободившееся место раис назначил бы одного из своих родственников-. Намерения раиса миршаб знал и потому, уловив в его словах угрозу, перетрусил.
Желая показать свое рачительное отношение к происшествию и упредить донос раиса, Рахматулло немедленно, без всяких доказательств вины, арестовал Назира, который всегда спал во внешнем дворе дома Иноятулло, на террасе гостиного домика. Арестовав Назира, миршаб постарался уверить раиса и правителя в том, что, дескать, по словам родственников, у этого деревенщины последние дни глаза бегали и что он, бесспорно, или сам убийца, или близкий сообщник убийцы. Таким образом, виновность Назира, по поговорке: «у него рыжая борода, это еще одно доказательство», была всеми властями признана...
В недавние дни, когда правитель Остонакул уехал в Карши для пребывания там в свите эмира, а Шахрисябзом временно управлял правитель Гузара Акрам-хан, Назира и еще одного преступника, приговоренного к казни, под охраной двух вооруженных стражников отправили в Бухару, чтобы содержать там в тюрьме до возвращения эмира.
Проснувшись утром, тюремщики обнаружили, что одного из заключенных на месте нет, а другой спит. Отсутствовал Назир. Под стеной камеры виднелось небольшое круглое отверстие, подобное зеву домашней хлебопекарной печи. Лаз был выведен наружу. Как удалось Назиру развязать себе руки и ноги, сделать подкоп и сбежать — оставалось неясным. Удивленные стражники взялись пытать второго заключенного, но, кроме слов: «Я спал, не видел, не слышал», ничего не могли от него добиться.
Задолго до перевода Назира из шахрисябзской тюрьмы в бухарскую, наследство Иноятулло поделили между собою его жены и дети. Опекуном дочерей стал их дядя из селения Яккабаг. Хайри со своей матерью была выселена из дома в квартале Гозийон, который был пущен в продажу, и вернулись в свою прежнюю лачугу. Лютфия из расположенного за крепостью бывшего семейного дома переселилась к своей матери.
В дни поминок и дележа наследства Лютфия, конечно, не могла встретиться с Амиркулом. Не давала она ему знать о себе и после того, как выехала из дома. Но Амиркул и сам не стремился встретиться с нею. Арест Назира, с которым дотоле он подружился как с братом, причинял ему тяжкие душевные страдания, днями он не находил себе места, по ночам его терзали страшные сны. Он проклинал себя, свою любовь, Лютфию: «Из-за какой-то женщины я стал убийцей, из-за меня еще прольется кровь моего единственного друга! Лучше бы меня самого смерть взяла в тот день!..»
Амиркулу некому было излить свою душу, спросить совета. С кем, кроме Лютфии, он мог бы заговорить обо всем? Но она... А почему она не дает знать о себе, не приходит? Ведь он «освободил» ее от нелюбимого мужа, рискуя жизнью! Забыла о своем обещании? Или раскаивается в содеянном?.. Или, может быть,— можно в ужас прийти от такой догадки — коварно обманула его?.. Нет, это слишком страшная мысль!
Робкий ум Амиркула, не приспособленный к глубоким раздумьям, горел жестоким огнем, и он решил все-таки во что бы то ни стало увидеться с Лютфией. Но как вызвать ее на свидание?.. Наконец он надумал пойти к ее матери и, якобы от имени дочери Иноятулло, пригласить Лютфию к ним: Лютфия поймет, что зовет ее он, а не дочь... Придет!
Так и сделал. А вечером, в тот же день, открыв калитку сада, стал ждать. Калитка эта была сделана в дальнем углу сада для того, чтобы всегда можно было выйти и пустить воду в сад из большой канавы. Если Лютфия придет, то обязательно появится именно с этой стороны.
Лютфия, которая «провела своего осла через грязь», считала бы себя счастливой, если б возможно было не встречаться с Амиркулом. Но она не могла не прийти: ведь человек этот — ее сообщник, он единственный знает ее страшную тайну. Мало ли какую глупость способен он натворить?
В темноте ночи Лютфия подошла к задам сада. Бросила через забор комок сухой глины и в ожидании встала за ивой. Она отошла от ствола дерева только тогда, когда убедилась, что человек, перешагнувший порог калитки,— Амиркул.
Крадучись, они оба прошли в темный дровяной сарай. Лютфия предполагала, что мужчина, обуреваемый желанием, сразу набросится на нее, и готова была, «платя за услугу», покориться ему, а потом подчинить его своей воле — ведь он же всерьез намеревался взять ее в жены, а надо было отвадить его от этого намерения так, чтобы он не вздумал ее преследовать... Но Амиркул в этом темном, укромном месте проявил такое равнодушие к ней, словно перед ним была не молодая красивая женщина, а посторонний мужчина...
— Я и сама хотела видеть тебя! — прошептала, начав разговор, Лютфия.-— Но не знала, где и как нам встретиться наедине... Молодец ты, Амиркул! Ты действительно мужчина!
В полной неожиданности, не веря своим ушам, она услышала плач: опустившись на дрова в углу сарая, Амиркул, пробормотав только два слова: «Назир... безвинный!», заплакал как ребенок. Плач этого сильного мужчины растопил даже булыжное сердце Лютфии.
— Ладно, не печалься, Амиркул!.. Что поделаешь, так, оказывается, устроен мир! — Лютфия, приблизившись к Амиркулу, закинула ему руки на плечи. Ей представилось важным пробудить в нем страсть, чтобы отвлечь от тяжких дум о кровавом преступлении, которые бог знает куда могут направить силу этого бугая... Для такой красивой женщины добиться цели было нетрудным делом, и спустя несколько минут никогда прежде не обладавший женщиной, не имеющий представления и о женском коварстве Амиркул, потеряв самообладание, предался страсти с таким неистовством, что Лютфия едва удеряшвалась от смеха. Когда, довольный, забыв на время о своем горе, об угрызениях совести, Амиркул успокоился, женщина с лукавством ему сказала:
— Теперь ты поверил, что я тебя полюбила?.. Поверил?
Амиркул в подтверждение издал какой-то напоминающий мычанье звук. Лютфия помолчала, потом вдруг зарыдала. Откуда мог знать Амиркул, что и эти рыдания были одним из проявлений женского коварства?
— Что> случилось?.. Почему плачешь? .
— Несчастная я! Страдалица я! Видно, мать родила меня на муки и страдания, Амиркул, душа моя!.. Один торговец обувью... он родня нам... «Хочешь не хочешь, говорит, а выйдешь за меня замуж!» Никак не отступает. Мать и другие родственники пристали ко мне: обязательно соглашайся, выходи за Иномджана! И он, чтоб ему сгнить в могиле, твердит: «Не выйдешь за меня — убью!..»
Лютфия помолчала, определяя, какое впечатление произвели на Амиркула ее слова. В темноте нельзя было разглядеть его лицо, он молчал, прерывисто, с сопеньем дыша.
«Ладно, молчать — это лучше! — рассуждала про себя Лютфия.— Если начнет возмущаться, станет расспрашивать, мне с ним станет еще труднее. Он, конечно, хочет дождаться, |Чтоб я высказала ему мое собственное мнение по поводу сватовства Иномджана... Что ж, скажу ему и сразу уйду!»
— Ты сжалься надо мной, Амиркул, душа моя! Ведь что могу тут поделать я? У меня нет другого выхода, я вынуждена выполнить волю матери, и дяди, и всех родных — выйти за того негодяя... Ну... А теперь... Поздно уж... Я пойду.
Женщина встала.
— Нет, постойте! — потянул ее за подол Амиркул.— Откажите тому человеку... не он, а я... вы ведь обещали! Что же, мне быть в дураках? Нет, нет и нет! Я на все пойду!
— Конечно, дорогой мой, и я постараюсь... Но ведь мы, женщины, что можем? Такое у нас тяжелое положение!.. Амиркул, милый, ты не обижайся, если даже и выдадут меня, я не забуду тебя, буду иногда приходить к тебе.
Амиркул вскочил, уже готовый дать волю гневу:
— Нет!.. Я сказал, нет!..
Лютфия выскользнула за дверь:
— .Милый, дома меня заждались... Будут беспокоиться...
Пока Амиркул соображал, что ему делать дальше, Лютфия исчезла, растаяв в глубокой тьме.
...За месяц, прошедший с того дня, Амиркул раза два или три искал способа увидеться с Лютфией, но безуспешно: она нигде не появлялась. В доме за крепостью родные Иноятулло устроили поминки на сороковой день. А еще че* рез два дня, когда Амиркул поливал в саду морковь и лук, там появилась дочка убитого богача:
— Дядя... А вы слышали? Наша Лютфия вышла замуж!
Амиркул, раскрыв рот, выпрямился.
— Да, да, вышла, вышла! А нас даже на свадьбу не пригласила!
Амиркул постоял в междурядье, а потом, оставив тяпку, шатаясь пошел по грядке в глубь сада. Его большие босые ноги мяли и давили зеленый лук, вдавливали в рыхлую землю морковь. Девочка удивилась: Дядя, ведь вы растоптали лук!
Амиркул словно не слышал голоса девочки. «Что с ним случилось? — подумала она.— Пьян, что ли? Или поел- мака?»
Войдя в дровяной сарай, Амиркул упал ничком на сухую траву. Лежал весь день, не замечая времени. Глаза его были раскрыты, но он ничего не видел. О том, что наступила ночь, возвестили ему собаки да лягушки. Своим лаем, доносившимся издали или вдруг раздававшимся вблизи, собаки словно дразнили его: «Дурак, дурак! Все ложь! Оболгали дурня!.. Сдохнуть тебе, бык!» А лягушки в пруду квакали, словно хохоча над ним: «Хе, хе! Убийца, хе, хе, хе!» Журчала вода в поливной канаве, будто плакала, жалея Амиркула.
Проснувшись утром, он направился прямиком к Дому миршаба. Тот сидел на помосте у себя, во внешнем дворе, отдавал какие-то распоряжения обступившим его людям, Амиркул подошел к нему и сказал:
— Я убил человека.
— Кто ты? Что надо тебе?
» Я убил человека! — упрямо повторил Амиркул,— Хозяина убил. Убийца не Назир, а я. В сердце моем не поместилось это, вот я и пришел. Делайте что хотите.
Миршаб и его люди в удивлении переглянулись, уставясь в воспаленные глаза добровольно явившегося сюда убийцы, в лицо землистого цвета, оглядели босые ноги, до колен в грязи, закатанную выше колена одну штанину, мокрый и грязный, с налипшей соломой халат.
— Подойди сюда!
Амиркул с тупым, словно упершимся в стенку взглядом, сделал два шага вперед. Миршаб спросил его, кто он, откуда, чем занимается... Амиркул ответил. Миршаб сказал:
— Ты что, сумасшедший, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59