Будто бы эмир для проверки работы бальджуанских властей направил именно своего главного казначея! Утверждали, что Яхшибек в базарный день — четверг — приедет в Ховалинг, будет опрашивать крестьян.
Яхшибека здесь не знали, но другие посланцы эмира и раньше наезжали. Чаще всего им поручалось ускорить сбор налогов, взыскать недоимки без недостач, добиться немедленной отправки собранного в Бухару. Поэтому приезд высших чиновников обычно становился для крестьян новым бедствием.
На $ей раз, однако, крестьяне питали надежду на то, что приезд главного казначея приведет не к новой беде, а к некоему улучшению положения, уже явно для народа невыносимого. Ведь правитель Мирзо Акрам и так выжимал из крестьян все, что мог,—и налоги этого года, и недоимки, отбирал даже детей... Что еще мог бы потребовать от обездоленных людей новоиспеченный диванбеги? Нет, конечно же надо рассчитывать на проявление справедливости.
Надежда — ткач всяких мечтаний и фантазий.
В четверг на базаре в Ховалинге собралось народу -больше обычного. Увидеть посланца эмира, послушать его речи приехали крестьяне даже самых дальних селений. Под платанами, на берегу большого водоема, рядом с присутствием амлякдара, расположилось больше двухсот человек,— все ожидали выхода эмирского сановника из ворот крепости.
Привратники разом распахнули ворота. Из крепости вышли правитель Мирзо Акрам и пропущенный и вперед себя богато одетый пожилой человек, плешивый, с большой, сильно поседевшей бородой. За ними показались амлякдар Ховалинга Абдукаюм и несколько других чиновников. Шествие замыкали четыре солдата, шагающих с ружьями. Всем стало ясно, что человек низкого роста, идущий впереди всех, и есть диванбеги Яхшибек, посланец эмира Бухары...
Надменные и величавые чины проследовали к покрытому коврами и одеялами возвышению и расположились на нем. Четыре солдата встали позади них.
С базара, расположенного рядом, за рощей платанов, в покрытой крупной галькой пойме реки, к водоему подходило множество людей. Толпа быстро увеличивалась.
Внимание народа неожиданно было привлечено четырьмя другими солдатами, выведшими из крепостных ворот двух арестантов — полуобнаженных, со связанными перед животом руками. Вооруженные палицами солдаты подвели их, грубо подгоняя, к водоему, остановились по другую сторону от народа.
Кто такие эти заключенные? Почему их привели сюда? Их руки связаны спереди,— значит, они приговорены к смерти! Шум волной пробежал по толпе, когда от крепости подошел известный местный тюремщик Умар, по прозвищу Козел,— дородный, большебородый, в красных шароварах, с тяжелым клинком и небольшим молотком в волосатых руках, видных по локоть, так как рукава его халата были закатаны... Он приближался, медленно шагая...
Люди поняли: здесь будет происходить казнь. Поняли и ужаснулись. Только теперь все увидели глубокую яму, выкопанную в стороне от водоема, на которую до этой минуты никто не обращал внимания, даже если и заметил ее.
Миршаб Ховалинга вышел вперед, указал на арестантов и громко провозгласил:
— По приказу достойного господина правителя эти два проклятых мятежника, убившие в селении Дехи-Ашур сельского сборщика налогов, будут обезглавлены во славу падишаха благословенной Бухары, нашего высочайшего повелителя!
Гулом отозвалась на эти слова толпа. Население Ховалинга уже давно не видело такой казни. Все были несказанно удивлены: крупных преступников до сих пор всегда отвозили в Гиссар, а если приговаривали к лишению жизни, то чаще всего отправляли на казнь в Бухару, где эмир личным приказом утверждал эту кару.
Народ в Ховалинге не знал о том, что недавно, выехав на охоту в Чормагзак вместе с наместником Гиссара Остонакулом, Мирзо Акрам передал ему о потасовках и драках, какие происходят в Бальджуанском бекстве при сборе налогов и податей. Остонакул посоветовал «для острастки подданных» казнить по собственному приказу одного- двух бунтарей. И вот сейчас, воспользовавшись «добрым» советом, Мирзо Акрам решил показать народу свое полновластие.
После объявления, сделанного миршабом, Яхшибек, высокомерный, с кривящимся от злобы лицом, начал говорить на своем бухарском наречении. Его слова состояли сплошь из упреков и угроз:
— Смотрите и извлекайте для себя урок, подданные! Старающихся не платить налоги и подати, бунтующих,
вообще совершающих дурные поступки, мы отныне и впредь будем жестоко наказывать! Город — не без ворот, страна — не без хозяина, она имеет властителя! Какой бы приказ ни издали властитель и ближайшие его сановники, этот приказ должен быть законом для всех подданных. А для преступных мятежников есть тюрьма, палки и плеть, секира и палач!. Пусть каждый из вас знает, как ставить ногу, прежде чем сделать шаг. Не вступая в пререкания ни с кем из поставленных над вами его высочеством эмиром, все должны вовремя и полностью платить подати и налоги, установленные для подданных его высочества, сверкающего, как солнце, эмира нашего!..
Горцы поняли, что пустыми были мечты и надежды, какие возлагали некоторые из них на приезд сановного посланца эмира. Убедились, что горько и больно обмануты. Вот для чего, оказывается, приехал диванбеги Яхшибек! Мало было грабежа, волчьей хищности и разбойничьего насилия бека и его чиновников,— эмир на подмогу им прислал еще и своего дозорного.
Подражая ему и в его же тоне Мирзо Акрам, прежде чем дать знак палачу о совершении казни, счел нужным в свою очередь произнести речь:
— В самом деле, вы — удивительно неблагодарные люди! Всем недовольны! Раньше, когда справедливые и любящие своих подданных эмиры Благородной Бухары еще не овладели вашей горной страной, кем вы были? Диким народом! Хоть и слышали об исламе и шариате, но не ведали, что это такое. Погрязшими в ереси и суеверии были вы! Подобно коровам и ослам, умели только жрать и пачкать под себя,— ничего больше не знали! Слава богу, теперь, под покровительством его высочества и под куполом веры исламской, вы, причисленные к эмирату, стали пользоваться благами, изливаемыми Кораном и шариатом. Но вместо того чтобы бить челом, благодаря и благословляя в молитвах его высочество, вы оказываете неповиновение тем, кто поставлен управлять вами и вести вас к блаженству рая. Презренные рабы, вы кричите и угрожаете!.. Но меч справедливости не затупился! Вот, смотрите на этих еще живых мертвецов,— правитель указал пальцем на арестантов,—и извлекайте для себя урок!.. И в своих отвратных помышлениях — кайтесь!..
Народ и эту речь слушал молча, но лица выражали смятение. Что можно было тут сделать? Каждый был подобен тому человеку, к которому среди бела дня внезапно ворвались в дом грабители и убийцы, а он, беспомощный, не знает, звать ли ему на помощь соседей, кричать ли караул или же покориться судьбе, закрыв руками свое лицо.
Мирзо Акрам, помолчав, продолжал свою речь в том же духе. Однако, неожиданно для всех, его речь оказалась прерванной; на базаре поднялась суматоха, из переулков Ховалинга донесся топот конских копыт, крики: «Восэ! Восэ!..»
За деревьями, в начале выходящей из городка улицы, мелькнул отряд всадников, которые, подняв пыль, на полном скаку, вертя над своими головами длинные палки, с устрашающими криками приближались к роще платанов. Впереди всадников мчался узнанный сразу всеми Восэ. За ним наметом неслись Назир-богатырь, Сайд Али, Назим... Восэ держал в руках ружье, которое в тот день отнял в Дара-и-Мухторе у сельского сборщика податей. Приближаясь, приподнявшись на стременах, Восэ сделал один за другим да выстрела,—больше зарядов у него не было. Назир и Сайд Али, кружа сверкающими на солнце саблями, направили взмыленных коней на солдат, окружавших двух приговоренных к казни...
Крики, вопли, шум, гвалт разнеслись вокруг. Базар разбежался. Правитель Мирзо Акрам, эмирский посланец Яхшибек, миршаб, все другие чиновники и четверо их охранников вскочили, обуянные паникой, побежали в сторону крепости. Часть охваченных волнением людей, примкнув к всадникам Восэ, кинулась на убегающих, бросая им вслед камни. Один камень попал в голову какому-то чиновнику, тот упал вблизи ворот крепости... Растерявшиеся солдаты, бросив арестованных, сделали несколько беспорядочных выстрелов и тоже убежали. По дороге они подхватили лежавшего на земле человека — им оказался Яхшибек,— волоком втащили его внутрь крепости. Створки крепостных ворот сомкнулись, скрипнуло железо внутреннего запора. Потом за воротами раздалось несколько выстрелов: солдаты, для устрашения населения, палили в воздух.
Народ кинулся к заключенным. Они оказались на том месте, где их бросили конвоиры. Предоставляя избавившимся от казни свободу, им быстро развязали руки. Оба поспешили смешаться с толпой. Палач Умар, по прозванию Козел, заставил поискать себя в кустах, куда он за
полз в сумятице. Получив несколько тумаков, он был рад, что дешево отделался от гнева толпы.
Имея одно только ружье, да и то без боеприпасов, всадники во главе с Восэ поневоле отказались от нападения на присутственный дом амлякдара и удалились от крепости.
На базаре Восэ с коня обратился к стекавшемуся со всех сторон народу:
— Братья! Голь!.. Поднимайтесь! Настало время священной борьбы! Угнетение перешло все границы! Страна разорена. Народ доведен до отчаяния. Мангыт нас не считает людьми. Он сделал нас в нашей же стране бездомными скитальцами. Каждый правитель, каждый чиновник, каждый солдатский начальник подобен волку — все терзают народ! их дело: ударь, разорви, схвати, унеси, и только! Они сами кто? Откуда прибыли? Какое право они имеют грабить бедняков, морить наших детей голодом, похищать их? До каких пор мы будем страдать? Нет больше терпения. Я обнажил меч на угнетателей!.. Вставай, народ, иди на газават! Каждый, у кого есть честь, кто достоин самого себя, поднимайся на борьбу! Бери в руки меч, не найдешь меча — бери палку, топор, вилы. Мсти тирану! Чем умирать от унижений, притеснений, тюрем и казней, лучше умереть в войне с проклятым тираном. Если он волк, ты будь львом. Если он огонь, ты будь горным потоком!.. Я говорю, народ, а вы слушайте! Отныне каждую ночь смотрите на гору Сурх-Сакау. В одну из ночей на вершине Сурх-Сакау появится огонь костра. Как только увидите этот знак, готовьтесь! Тех, кто будет спать,— будите! Те, кто будет бодрствовать,— садитесь на коней... Поднимайтесь! Все поднимайтесь на борьбу!..,
...Пустые мечтания горцев о том, что эмир и бек могут стать справедливыми, разом развеялись. Больше не осталось ни места, ни времени для мира и покорства. «Смерть или избавление!», «Смерть или избавление!..» Только эти слова стали истиной и законом народным. Только эти слова расцвели грозным цветом в создании людей.
Повстанцы из Дара-и-Мухтора и других селений, расположенных невдалеке от Ховалинга и Бальджуана, спешно переселили свои семьи в дальние горы и ущелья. Никто не сомневался, что правитель завтра, самое позднее — послезавтра, пошлет своих солдат для поимки повстанцев.
Возвращаясь из Ховалинга в Дара-и-Мухтор, Восэ по пути сошел с коня в селеньице Богча, у дома своего младшего брата Касыма. Тот утром этого дня, едучи с Восэ и его друзьями в Ховалинг, без разрешения Восэ свернул с дороги и скрылся. Восэ не сомневался, что брат сейчас у себя дома, и хотел узнать причину его бегства.
Молодые муж и жена сидели на небольшой веранде дома и спокойно ели разваренную пшеницу.
— Почему ты сбежал? — со скрытым гневом спросил Восэ.
— Хотел проведать семью. Ведь мои жена и дети остались одни.
— Жены и дети других разве не одни оставались?
— Какое мне дело до других, я свою заботу знаю. -
— А-а! Ты свою заботу знаешь? Бесчестный! Подлец! — Восэ в крайнем гневе ударил брата кулаком по шее. Касым упал.— Сейчас со мной поедешь! — приказал Восэ.— Впредь все, что я скажу и прикажу, то и будешь делать!
Восэ повернулся к своей невестке и приказал:
— Немедленно возьми нужную тебе одежду и отправляйся ко мне в дом! Торопись! Вместе с Аноргуль и моими детьми нынче же переселишься в Баландсар — высокую летовку ты знаешь.
Вечером в Дара-и-Мухторе Аноргуль и Гулизор собрали нужные им и семье Касыма вещи, пищевые припасы и приготовились к переезду. Перед выездом из дома Аноргуль усадила детей за еду, а сама вышла в гостевой домик к Восэ. Она хотела попрощаться со своим мужем.
Оба сели бок о бок в темноте домика. Аноргуль, обняв мужа, заплакала.
— Не плачь! — прижал к себе жену, сказал Восэ.—» Будь смелой, дорогая. У меня к тебе есть разговор. Рожденный человеком не знает, что ждет его впереди, поэтому лучше сказать сейчас то, что собирался говорить. Что мне скрывать от тебя? Это дело* за которое я взялся,— дело кровавое. Если я погибну, значит, такова судьба, а ты не убивай себя печалью. Возьми какого-нибудь сироту в дом зятем, женив его на Гулизор. Вырасти моих сыновей, они будут тебе опорой. Сыновьям моим (а если суждено тебе увидеть внуков, то и внукам) поведай всю правду о делах моих, обо мне самом, пусть они не забывают своего отца и деда... Наставление мое таково: пусть они всегда
будут мужественны, честны, пусть никогда не мирятся с притеснением, угнетением, несправедливостью. До тех пор пока будут в силах, пусть несут людям добро... Я вот уж двадцать лет как положил голову на одну подушку с тобой, полюбил тебя, видел и твою любовь и всегдашнюю ласку твою. Я заботился о тебе, видел твои обо мне заботы. Любовь к тебе и после смерти не покинет мое сердце, дорогая моя. Я доволен тобою, будь и ты довольна мною:.. Но если так суждено, что я одержу победу над врагом, вернусь живым,— мы с тобою опять будем вместе, в любви проживем нашу жизнь, достигнем исполнения того, о чем мечтаем и чего желаем для наших дорогих детей. Пока существует мир, существует и надежда. Я говорю: когда-нибудь и для нас, бедняков, придет свобода, придут хорошие дни и свет счастья озарит наши лица... Пойми, не можем же мы вечно терпеть гнет, каким ныне прижаты лицом к земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59