Не ограбят отца, братьев, жену и детей твоих? Не разграбят и не разрушат селения?,. Или ты думаешь, мангыты настолько глупы, что у них на это ума не хватит?
Сайд Али вздохнул, промолчал, не найдя ответа.
Восэ встал:
— Иди, Сайд Али, чтобы не задержаться тебе в пути ж я не задержал бы свою работу. Подумай о том, что я сказал.
— Значит, к нам не присоединишься?
—- Я не ребенок, Сайд Али, не буду играть в бунтарей.
— Я думал: ты смелый, думал — гордый ты!
— Раскаленное железо кулаком ковать не геройство! Для этого нужен железный молот.
— Прощай! — только одно это слово промолвил Сайд Али и, не глянув на Восэ, вышел из маслобойни. Решительным шагом пересек двор. Ушел...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Пришло время рассказать об удивительном саде на безводном склоне горы Чаган, который мы упомянули при первом знакомстве с Саидом Али.
Ятим, покойный отец Сайда Али, пользовался общим уважением в родном селении Зувайр. Он был опытным и искусным во многих делах человеком: знал столярное и строительное дело, был медником, умел вытесывать мельничные жернова, владел еще несколькими ремеслами... Изобретательностью и талантом Ятима создан был и сад на горе Чаган.
Пятнадцать лет назад, когда у юноши Сайда Али еще только начала пробиваться бородка, его отец Ятим в один из осенних дней начал работу, цель которой никто в селении угадать не мог. Вдвоем с сыном, уйдя на гору Чаган, он выбрал на ее крутом склоне место и взялся копать от века не тронутую человеком землю. Ятим тогда был пятидесятилетним крепким мужчиной. Сбросив домотканую рубаху, подставив холодному осеннему ветру и мелкому дождю худобу своего- здорового тела, он с размаху с такой силой бил киркой землю, что высеченные искры разлетались далеко вокруг. Следуя примеру отца, другой киркой старался так же работать и Сайд Али...
— Эй, муж божий, что ищешь? — приблизившись, понаблюдав за столь яростной работой, спросил Ятима односельчанин-пастух.
— Клад ищу,— коротко ответил Ятим.— Зарытую тут казну.
Какой тут мог быть клад, на открытом всем ветрам склоне? Пастух поглядел, постоял, ушел. Но с того дня наблюдатели, посматривавшие издали, не переводились. Ятим и Сайд Али ходили на склон Чагана ежедневно, работали от зари до зари, и скоро стало ясно: роет Ятим не яму, а длинный, поперек склона, ров, нагромождая вынутую землю вдоль нижнего его края,
До первого снега ров был уже длиной в сто шагов, а глубиной в половину человеческого роста. Зувайрцы, так и не разгадав секрета затеи Ятима, судачили в селении о том, к чему же в конце концов эта работа приведет...
Прошла осень, прошла холодная зима. Вершины и склоны гор, посевы, сады покрыл глубокий снег. И однажды, прервавший было свою работу, Ятим вновь, к изумлению односельчан, вышел вместе с сыном на гору, взяв мотыги на одно плечо, лопаты — на другое. Все селение наблюдало, как, пробираясь |чуть не по пояс в снегу, рискуя свалить на себя лавину, два одержимых взбирались к вырытому ими осенью рву.
Взобрались. Подгребая ко рву с крутосклонья снег, обнажив вокруг мерзлую землю, они забрасывали ров снегом, утаптывали обушком мотыги, утрамбовывали его, набрасывали и уминали слой за слоем... Работа была нелегкой, цель ее не мог угадать даже Сайд Али: отец ничего не объяснял сыну, а сын из почтения к отцу не осмеливался задавать вопросы...
Так работали они этот день и следующие дни,— работали две недели, пока ров до краев не оказался заполнен плотно утрамбованным снегом. И тогда закрыли его сверху пластом смешанной со щебенкой глины, до твердости уплотнили его ногами и обушками мотыг.
В начале весны Ятим повел с собой на Чаган жену, больших и малых детей, велел всем собирать камни с поверхности склона, ниже рва. Здесь склон выгибался в почти пологую площадку,—такое уж место выбрал осенью, начиная свою работу, Ятим. За три недели все обозначенное Ятимом место было очищено от камней,— их, и щебень, и гальку перенесли на края участка, выложили из них оградившую весь участок стенку.
Затем Ятим и Сайд Али вскопали весь участок, перевернули комья земли верхом вниз, размельчили. Потом отправились вдвоем, взяв с собою осла, в Ховалинг, навестили садоводов, взяли в садах у друзей-соседей саженцы яблонь, персика, абрикоса, черешни и, привезя их на освоенную землю, посадили в несколько рядов...
Почти все саженцы принялись. Й летом, когда склоны гор оказались, как всегда, выжженными зноем, все принявшиеся деревца на участке Ятима, питаемые влагой, просачивавшейся из снегохранилища, оставались, на общее удивление, зелеными.
Признав опытность и умение Ятима, односельчане спрашивали его: у кого научился он такому, никем но виданному способу разведения и орошения сада?
— У снега, земли, у травы и лишайников научился! — ответствовал Ятим и рассказывал том, что приметил он в свое время в селении Кальтачинар, в хозяйстве своего брата. Дом брата был на краю склона. Всякий раз, когда требовалось обмазать глиной крышу и стены, то разводили эту глину сразу позади дома. Там образовалась глубокая выемка. В зимнюю пору, сгребая снег с крыши, брат сбрасывал его в выемку. Как раз в той же выемке, позади дома, под крышей брат привык привязывать скот. Топчась на том месте или проходя по нему на пути к пастбищу или с пастбища, скот плотно утрамбовывал сброшенный с крыши снег. Ятим, частенько навещая брата, подметил: пока не было выемки, трава, выросшая по склону ниже дома, обычно к середине лета засыхала. А с тех пор как выемка появилась и скот втаптывал в нее снег, склон ниже выемки зарастал густой ярко-зеленой и высокой травой, которая в течение всего лета не только не засыхала, но все более буйно разрасталась,— человеку по пояс, зеленела до глубокой осени!
Вот тогда-то, приметив, что рост и цветенье травы зависели от влаги случайно образовавшегося снегохранилища, Ятим и решил вырастить на склоне горы Чаган плодовый сад и развести виноградник.
Три года подряд забивал Ятим снегом ров над своим удивительным садом. И плодовые деревья Ятима начали плодоносить. На серой рубашке горы Чаган появилась зеленая заплатка. Народ назвал ее: «Сад Ятима»... Ятим успел испробовать плоды от четырех урожаев своего сада, прежде чем оставил навсегда этот мир. «Сад Ятима» достался в наследство Сайду Али.
Но нелегко было каждый год подправлять ров и набивать его снегом. Поэтому, желая сберечь сад, Сайд Али принялся разыскивать на горе Чаган другой источник воды. Наконец в трех верстах от сада, под одной из гряд, разыскал под камнями небольшой родник. Это была замечательная находка,— Сайд Али потрудился с год, провел от родника к саду узенькую оросительную канавку, пустил по пой воду родника. С тех пор и плодовые деревья сада, и виноградник во все летние месяцы были обеспечены дарующей растениям душу животворной водой. Слава о прекрасном саде распространялась по окрестным горам и долинам, и счастье вошло, в жизнь Сайда Али...
Но лучше бы не было этой славы, ибо он в конце концов навлекла на сад и его владельца беду...
...Что же, опять надо нам отвлечься, рассказать о том, что бывало в эмирские времена в прекрасном бегстве Бальджуан. Ничего не поделаешь, если события нанизывались одно на другое, так хитро, будто бусинки ожерелья, какие нижут наши старые искусницы для выдаваемых замуж дочек...
Так вот. Начало тому событию, о котором надо рассказать, положил бунт Муллохоля кальтачинарского — иначе говоря, жителя селения Кальтачинар, известного под именем Муллохоля.
Однажды, когда правитель Бальджуана Исхакбек увеличил сразу вдвое налог с владельцев «малого мелкоголовья» (сиречь с имеющих до сорока голов овец и коз)' и, кроме того, удвоил один за другим поборы, возмущенные крестьяне селения Кальтачинар, предводительствуемые самым смелым из них — Муллохолем, отправились походом в Бальджуан — жаловаться и просить справедливости. По пути к ним присоединились жители других селений... Весть о смутьянах, приближающихся к Бальджуану, быстро достигла ушей правителя, и навстречу волнующейся толпе, с приказанием разогнать и сурово покарать бунтовщиков, бек выслал своего тысяцкого Давлята с сотней конных солдат.
Орава оголтелых всадников, с саблями наголо, налетела на безоружную толпу крестьян в ущелье Раджабфакир, порубила нескольких человек, десятки других поранила, избила плетьми.
Подавив таким образом бунт в его зародыше, доблестный Давлят, по ходатайству бальджуанского правителя, был повышен эмиром Бухары в чине и стал танхохуром — получил право взимания полного для себя обеспечения с крестьян пяти провинившихся селений Бальджуанского бекства. Крестьяне сами, на своих вьючных лошадях и ослах, обязаны были доставлять Давляту все с них взимаемое.
Одним из этих пяти селений было знакомое нам Зувайр.
Конечно, с тех пор отважный танхохур Давлят не отказывал себе в удовольствии и лично наезжать во временно пожалованные ему селения, охотиться в окрестных горах, пиршествовать у замиренных им и его воинством жителей. И, конечно же, однажды во время охоты заехав в прелестный сад на горе Чаган, Давлят сразу облюбовал его для своего отдыха. Где еще в здешних голых, иссушенных зноем горах можно было бы встретить столь усладительную тень под кронами яблонь и черешен, такие сочные фрукты, такую кристально чистую воду?.. А сразу за стенами сада — никем не тревожимая охотничья добыча,— ходи, ставь силки да стреляй!
Всякий раз с тех пор, нашагавшись, наездившись по горам, Давлят со своими телохранителями и слугами спускался по крутым склонам в облюбованный им оазис, останавливался в саду, пользовался невозбранно гостеприимством и прислуживанием Сайда Али,— по старинным обычаям, кто бы ни был гость, а принимать его хозяин должен в согласии с извечными и нерушимыми- законами гостеприимства.
Во время одного из своих посещений, насытившись жареным мясом горной козы и принимая из рук хозяина чашку чая, Давлят спросил его:
— Сайд Али, не продашь ли ты мне свой сад?
Приняв разговор гостя за шутку, Сайд Али с улыбкой ответил:
— Зачем продавать? Калитка сада моего и без того всегда открыта для вас, почтеннейший! Клянусь великим богом, вы здесь —лак в собственном саду!
— Если бы сад стал моим, я возвел бы здесь прекраснейший дворец, с расписными верандами и террасами, а вокруг поставил бы беседки с фонтанами. Так украсил бы это место, что оно стало бы лучше прославленного с давних времен «Сада правителя» бека Бальджуана на горе Баймуш.
Разбогатевший владелец оброчных селений в своем чванстве захотел соревноваться с самим правителем бекства.
— Пожалуйста, досточтимый! — сказал Сайд Али.— Вы тоже здесь рядом с моим разбейте сад, родниковой воды вполне хватит для нас обоих. Вот потом и стройте в вашем саду дворцы с верандами и беседками!
Разбивка сада требует много времени! — нахмурился Давлят.— Нужно три-четыре года, чтобы саженцы стали садом. Мне бы — готовый.
Сайд Али ничего не ответил на слова Давлята, только усмехнулся. Давлят тоже больше не говорил об этом. Каждый по-своему решил: все ясно, разговор окончен!
Спустя несколько дней староста селения Зувайр остановил Сайда Али на улице:
— Слушай, брат! Танхохур, оказывается, покупает твой чаганский сад?
— Если я не продаю, то как он может купить его? — пожал плечами Сайд Али.
—- А он мне приказал заставить тебя дать согласие. Ты сам хорошо знаешь характер танхохура. Если уж он вознамерится что-либо сделать, то нет такой силы, какая остановила бы его. Советую — согласись, тебе будет лучше.
— Да разроет кабан могилу его! — разразился ругательствами вспыльчивый и злоязычный Сайд Али.— А пока живой, чтоб его жене...
Поток ругательств, в бешенстве произнесенных Саидом Али, услыхала вся улица. Сам ли староста постарался, или нашлись другие лизоблюды-доносчики, но только вся брань Сайда Али, нерасплесканная и нерассыпанная, была быстро и, надо полагать, с дополнениями преподнесена Давляту.
Для через три или четыре, когда Сайд Али в своем саду, в одиночестве, обрезая виноградник, размышлял о том, что работы прибавляется и пора перевезти из Зувайра семью, он вдруг услышал топот копыт. По тропинке вдоль склона на рысях приближалась группа солдат и стражников во главе с Давлятом. Их решительные, мрачные лица, свист плетей, которыми они злобно подхлестывали своих запаренных лошадей, не сулили Сайду Али ничего доброго. Всадники, сломав плетеные ворота, гурьбою ворвались в сад.
— Вяжите его! — крикнул солдатам Давлят, указав на Сайда Али.
В ту же минуту крепко избитый владелец сада был привязан к дереву.
— Рубите! Ломайте! — приказал воевода.-—Убью, если хоть одно дерево останется.
Послушные стражники, спрыгнув с лошадей, выпростали из-за поясных платков топоры, тёши, пилы, и отважные солдаты, оставшись в седлах, обнажили сабли и шашки.
Молодые плодовые деревья застонали, заныли под
смертельными ударами, наносимыми оголтелым Давлятовым воинством. Беспощадная рубка длилась меньше времени, чем понадобилось бы, чтобы распить чайник чаю. Беззащитное войско яблонь, груш, черешен, персиковых деревьев, кустов граната, виноградных лоз под яростные выкрики понукаемых ДаБлятом варваров было разгромлено,
Никто не слышал и не слушал моль несчастного Сайда Али, на глазах которого начался и кончился весь этот чингисхановский разгром. Только один Давлят в злорадстве прислушивался к истошному воплю Сайда Али:
— Убей меня! Именем бога и уважением к хлебу и соли, которые ты ел у меня в саду, заклинаю, убей сперва меня, а потом руби мои деревья!
— Нет! Я не убью тебя,— с издевкою неспешно проговорил Давлят.—Но сделаю хуже, чем если б убил. Ты до сих пор не знал меня хорошо, теперь будешь знать!
Хохоча в лицо Сайда Али, танхохур показал пальцем на поверженный ствол черешни, на обрубленные ветви, подобные поднятым к небу рукам несчастных вдов... Солдаты, ломая ветви, сдирали с них плоды и жадно пожирали их...
— Смотри! Смотри!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59