— Если б я знал, что ты, брат, такой трусливый, ни за что не поднял бы тебя из ущелья Раджабфакир.
— Ну хорошо, я трус, а ты храбрый, говори, а я послушаю! — рассердился Саид-Мерген.— Что прикажешь нам делать?
— Я согласен с мнением Одины,— глядя на Восэ, молвил Назир.— Пойдем в Ховалинг, снова подготовимся, будем продолжать дело.
В это время на повороте тропинки, вьющейся вдоль ущелья, показались трое неизвестных мужчин. Постовой привел их к Восэ. Все трое были босы, полуодеты, истерзаны. Из их объяснений выяснилось, что они — пришельцы из Куляба, остались в Бальджуане, не сумели выбраться из города вместе со своими товарищами, а позже, когда город был уже занят, все-таки выбрались. С большим интересом Восэ, его друзья, а затем и собравшиеся вокруг них повстанцы слушали то, что рассказали эти трое о положении в Бальджуане. Когда оголтелая орда локайцев Тугая растеклась по городу, занявшись грабежом, между ними и солдатами правителя вспыхнули распри, драки. Не удовлетворяясь награбленным в городе, локайцы и часть солдат кинулись в пригородные селения — тащить у жителей, что ни попало под руку.
Кончив свой рассказ, трое кулябцев умолкли.
Все смотрели на погруженного в глубокое раздумье Восэ, все ждали: что же он теперь скажет?
Восэ вдруг вскочил, яростно крикнул:
— На коней, друзья! Ризо, лошадь мне!.. Эй, народ! Кто хочет со мной — за мной! Кто не хочет — свободен, как ветер!
Но разве в этой толпе, среди тысячи восставших против насилья, нашелся бы хоть один, который по первому зову Восэ не захотел бы идти за ним? Разве не отдали эти люди свою волю во власть Восэ?
Толпа, еще несколько минут назад унылая и пассивная, воспламенилась мгновенно. Усталости будто и не бывало. Те, у кого были лошади, кинулись к ним, вскочили в седла. Те, у кого были только палки, схватились за них так, словно это было самое грозное оружие...
Толпа сразу стала сплоченным отрядом, и отряд этот бодро, решительно двинулся вслед за Восэ.
К концу дня, уже в темноте, дошли до выхода из ущелья, остановились. Восэ с несколькими спутниками прошел вперед к берегу реки. Оба берега были спокойны. Нарушаемая только монотонным шумом воды, тишина царствовала здесь, журчанье и лепет струй лишь углубляли впечатление полного, всеохватного покоя.
По ту сторону реки, в городе, не было никакого движения, не виднелось ни единого огонька, город казался вымершим.
Но вот донесся едва слышный голос муэдзина, призывавшего к ночной молитве, только звук этого голоса свидетельствовал о том, что в городе есть люди и жизнь. Призыв кончился, и снова воцарилась глубокая тишина.
Оставив на берегу постовых, Восэ вернулся к повстанцам, отдал приказ двигаться. Все тронулись в путь.
Повстанцы были уверены, чью им предстоит, не выдавая себя, в темноте быстро перейти реку, напасть на город и крепость. Но Восэ повернул их по берегу Сурхоба к югу. Приказал — без звука, спокойно идти вдоль течения, а сам быстро опередил их и возник перед ними только километра через два, там, где заросли тала и густые деревья вплотную подступали к реке.
Здесь, под защитой деревьев, он остановил повстанцев и стал переводить всех через реку. За час все благополучно перешли на правый берег. Людям казалось ясным, что теперь по широкой правобережной дороге их повернут обратно и Восэ поведет их в ночную атаку на город. Но он молча повел их в прежнем направлении, на юг,— не к Бальджуану, а к Кангурту.
Мысль о том, чтобы вместо ночного нападения на Бальджуан двигаться к Кангурту, пришла Восэ тогда, когда он один, выйдя на берег Сурхоба, вглядывался в кромешную тьму и вслушивался в слабо доносившийся призыв муэдзина. Ему показалось рискованным начинать дело, не зная действительного положения в городе и крепости, не имея представления о силах противника. А вот Кангурт в эту ночь был наверняка пуст, все солдаты, которые собирались в нем,— теперь в Бальджуане, поэтому взять Кангурт будет легко. А взятие этого городка поднимет дух повстанцев, привлечет местное население к борьбе на стороне Восэ. Кроме того: если случится так, что наместник Гиссара Остонакул двинет свое войско на Бальджуан и ему удастся преодолеть Вахш, а затем сломить оставленный там заслоном отряд Назима, то всем гиссарцам непременно придется на пути к Бальджуану пройти Кангурт. Вот тут-то Остонакул в этом случае и напорется неожиданно на укрепившиеся и вдохновленные успехом силы повстанцев и, вполне вероятно, подвергнется разгрому.. А Мирзо Акрам. . да пусть он теперь управляется со своими разбойниками — локайцами Тугая! Как только Тугай насытится грабежами и насилием, он тотчас вернется в Куляб. В Бальджуане же местное население, выведенное из терпения, но до времени покорное своему правителю, выйдет из повиновения, восстанет, и тогда — если Восэ суждено успешно закончить поход на Кангурт — нанести поражение Мирзо Акраму и скинуть его с поста
правителя окажется не так уж трудно. Обо всем этом Восэ поведал друзьям на пути к Кангурту. Те пришли в восхищение от плана своего предводителя и, свернув от реки по тропе к перевалу Кок, двигались на Кангурт ускоренным маршем, полные веры в победу.
По дороге, возле села Кара-Камиш, Восэ приказал Ризо с двадцатью спутниками держать направление дальше на запад — к Вахшу, в Туткаул.
— Гоните лошадей, нигде не останавливайтесь,— наказал он Ризо,— пока не сомкнётесь с Назимом. Скажи ему: «Восэ приказал, если прибудут гиссарцы, дерись с ними, насколько хватит сил. Хитростью, любою уловкой не пускай их через реку! О появлении гиссарцев немедленно извести меня!»
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
На берегу Вахша, у подходов к бывшему пурекскому мосту, Назим расставил двенадцать часовых, а сам с остальными людьми вернулся в Туткаул, расположенный, как мы уже знаем, не доезжая Нурека, на левом берегу реки, в. ущелье и по склонам поднимающихся над высокой скалистой террасой гор. Правый берег настолько каменист и обрывист, скалистая стена ущелья вздымается в небеса столь круто, что люди под нею не живут — на правобережье нет ни одного дома. Но река здесь, еще не достигнув теснины Пуль-и-Сангина, течет сравнительно спокойно.
Отвесная правобережная стена, столь гладкая, что кажется отполированной человеческими руками, тянется над Вахшем, в направлении к Нуреку, почти две версты, а там ущелье сжимается в узкую горловину, заставляющую реку хрипеть, клокотать, рваться из удушающей ее узости до самого раструба, где ущелье расширяется вновь и где на правобережье скалистые стены гор отступают, давая место полукруглой долине и приютившемуся в ней большому селению Нурек. За ним горы снова смыкаются. Вахш вновь входит в узость...
Большая дорога из Гиссарской долины в Бальджуан и в Куляб, миновав горные перевалы и Нурек, проходит вдоль селения Туткаул по береговой террасе, и потому все прохожие останавливаются в сельской чайной выпить зеленого чаю, передохнуть на утомительном пути.
Сразу после того, как Восэ назначил Назима амлякдаром Туткаула, сей неиспытанный в руководстве людьми и невоздержанный человек вдруг стал высокомерным и надменным, поведением, жестами, манерою говорить уподобившимся своему свергнутому предшественнику. Казалось, Назим сознательно подражает набравшимся павлиньей важности чиновникам Ховалинга и Бальджуана. Люди заметили это и, втайне посмеиваясь над своим еще недавно полуголодным, всегда оборванным земляком, подмигивали друг другу, подмечая проделки впавшего в важность приятеля.
В молодости, когда Назим был еще холостым, он любил азартные игры — в «камни», в «бараньи позвонки» и другие. Конечно, играл он тогда втихомолку, ибо амлякдары, старейшины, старосты подвергали наказаниям игроков, порою превращавшихся в неисправных плательщиков податей и налогов... Даже после женитьбы на тощей Зевар, не в силах избавиться от застарелой привычки. Назим за пазухой или за сыромятными голенищами носил игральные кости или меченые камешки. Кончалось чаще всего тем, что, проиграв одежду, или козленка, или меру пшеницы, он подвергался колким и ядовитым уколам жены. На некоторое время ее попреки действовали. Назим бросал недостойное занятие. Спустя несколько дней, однако, все повторялось, и сварливая Зевар устраивала супругу нудные и длительные скандалы. Бывало, правда, и так, что взъярившийся муж изрядно лупил ее. Но она не сдавалась, будучи одной из тех женщин, о которых говорят: «Ударь ее оземь, она вспрыгнет на небо!»
С друзьями и приятелями Назим неизменно был приветлив и весел, искренен, любил услужить им, не жалел для них ничего, душу готов был отдать. Восэ любил в нем это качество и потому дружил с ним. Пара быков, на которых они совместно пахали землю, углубляла эту дружбу. Признавая Восэ умнее и сильнее себя, Назим во всем слушался его, беспрекословно выполнял все его указания.
По приказу Назима на берегу реки собрались все мужчины—жители села Туткаул. Назим, в черном чекмене, затянутом инкрустированным серебром поясом, с подвешенным к нему мечом, важно и надменно, с выражением крайней суровости в лице, восседал на шкуре барса. Друзья его стояли вокруг, опираясь на ружья или дубинки. Юноша подавал ему в зеленоватой чашке чай. Крутя
черные, подковой изогнутые усы, водя зрачками больших навыкате глаз, он говорил собравшимся:
— Теперь я ваш амлякдар. И вы повинуйтесь мне, подданные! Чтобы на реке не было и в помине никаких мостов! Правитель бекства у нас теперь свой человек — Восэ, его визирь — мудрый Назир-богатырь. Сам Хызр благопокровительственно взглянул на Восэ, и теперь никто ничего не может с ним сделать — ни эмир, ни любая чиновная знать! Он тысяцкого Саидкула — Комок Глины убил! Додхо Раджаба убил! Караулбеги Давлята убил. Аллаяра — локайского старейшину — убил. Если кушбеги придет сюда, Восэ убьет и кушбеги. Сам эмир из Бухары придет со ста тысячами воинов, он тоже не одолеет Восэ! А вы помогайте, друзья! Дайте Восэ воинов, продуктов, приготовьте фураж! Бог милостив, богатырь Восэ захватит и Куляб, и Каратегин, и Дарваз, и Локайский край, и Гиссар! Он дойдет до самой Бухары и вонзит свой бунчук в острие Большого минарета бухарского. Если вы мужи — идите в бой! Восэ объявил поход, не оставайтесь вне священной войны, мусульмане!
Закончив свою речь, Назим обратился к Мамату — туткаульцу, принимавшему участие в восстании:
— Мамат! Ты собери всех смелых удальцов, храбрецов, пусть примкнут к воинам!
— Хорошо! Повинуюсь, сделаю! — согласился Мамат.
Назим поднялся и отправился в сопровождении своих
друзей в дом бывшего амлякдара Туткаула, сбежавшего из селения.
Дом — высоко, рядом с крепостью, на верхнем краю села. У дома — сад, окруженный оградой, ворота. Люди Назима нашли в подвале большой глиняный чан с самодельным виноградным вином, а что с ним делать — не знали. Ведь они, как и Назим, горные пастухи и земледельцы, не пили вина, мусульманская вера не допускала их до греха, старики, муллы внушали им, что вино — погань.
Но все запретное сладко, оно так и манит!.. Сначала каждый выпил по глотку — узнать, каков его вкус. Понравилось! За первым глотком последовали второй, третий... А потом,— как говорится, «даровое вино выпьет и проповедник»,— шариат был забыт, фарфоровая чаша пошла по кругу. Подвал наполнился веселым шумом и гамом. Здесь собрались все друзья — стало тесно, тогда все дружными усилиями вытащили огромный глиняный сосуд наружу.
Где-то был схвачен барашек, зарезан, в двух котлах варились ножки и голова. Чаши, наполненные вином, пошли вновь по кругу.
Многолетнее вино быстро охмелило не привыкших пить крестьян. Послышались пьяные выкрики, начались грубые выходки. Один обнялся со столбом и что-то пел, другой плясал как одержимый, двое подрались. Несколько человек, оказавшись под настилом, скатились в оросительный канал и там заснули непробудным сном, вознаграждая себя за долгое время утомления и бесониц. Пьяный Назим с товарищем, еще более буйным во хмелю, шатаясь выбрались из сада, вошли в ближайший дом. Стали бегать там за перепуганными женщинами и девушками. Мужчины, поймав обоих, избили до синяков и прогнали в сад, где продолжалась пирушка. Назим упал на пороге дома амлякдара, а его дружок свалился в канал.
В таком состоянии и нашел их Ризо.
Он сначала удивился, затем удивление сменилось гневом и возмущением: что же это за безобразие, стыд какой! Разве для того Восэ назначил Назима амлякдаром, чтобы во время священной войны и кровопролития он здесь пьянствовал, позорился перед народом? Кто же тогда охраняет переправу через Вахш от солдат кушбеги?
Один из пьяных с чашей в руке подошел к Ризо, хотел его напоить. Ризо ударил по ней плеткой, разбил вдребезги, вино залило халат «винодара». Тот заревел, схватил Ризо за шиворот, а он пнул его, отшвырнул в канад. Ризо в гневе обругал пьяных. Они не стерпели, бросились на него, и началась свалка...
Если бы в этот момент не подскакал примчавшийся из Нурека всадник с известием о появлении гиссарских солдат, неизвестно, чем кончилась бы эта драка. Все сразу расступились, притихли: «Что? Что?» — но взволнованный гонец искал Назима.
— Что случилось? — закричал Ризо.
— Кушбеги приехал, стал лагерем в Нуреке!
Известие отрезвило пьяных. Но сам Назим и несколько других все еще спали непробудным сном. Ризо изменился в лице: «Не дай бог, если солдаты Остонакула перейдут черев Вахш, они зальют весь край кровью народа!»
Но тут же подумал, что нурекский мост быстро не восстановить; пока солдаты не построят новый или не придумают, как переправиться без него, им сюда не пройти. Как бы то ни было, медлить нельзя!
Сколько ни расталкивал Ризо Назима, тот не пробуждался, пока Ризо не вылил ему на голову кувшин холодной воды. Так же разбудили других...
Через полчаса более пятидесяти всадников с поспешностью мчались вскачь по нурекской дороге...
После свидания с Мирзо Акрамом в шатре на берегу Вахша Остонакул пребывал в задумчивости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59