Нияз принялся есть суп. Восэ велел ему снять мокрую рубаху, штаны, накрыл плечи паренька своим халатом, а белье выжал и повесил сушить на ветку дерева.
После этого случая Нияз еще больше полюбил Восэ.
В Байсуне Мирзо Акрам задержался на двое суток. Такая же остановка была в следующем городе — Ширабаде. Восэ легче было ухаживать за лошадьми в пути, чем следить за ними в чужих городах. Он сказал об этом Ниязу, и что вообще напрасно взялся быть табунщиком.
— Не горюйте, брат Восэ! — решил утешить его Нияз.— Так, потихоньку двигаясь, мы зато знакомимся с городами и крепостями. Ничего, если вы приедете в Шахрисябз на три-четыре дня позднее! Бог даст, обратись к правителю со своей просьбой, вы вызволите побратима из тюрьмы живым и здоровым, с ним вместе вернетесь на родину.
Восэ только ласково провел ладонью по волосам паренька и промолчал.
...Наконец, после полей и садов Гиссара, Денау, Байсуна, позади остался и цветущий Ширабад; на девятый день пути из Душанбе караван Мпрзо Акрама достиг Гузара.
За свою жизнь Восэ удалось побывать только в пяти «вместилищах власти», означенных пребыванием высоких правителей, в крепостных городах провинций. Это были Бальджуан, Куляб, Гиссар, Байсун и Ширабад. Гузар оказался шестым таким городом-крепостью, который видел Восэ, до этого путешествия ему не приходилось бывать дальше Гиссара. Но если бы его спросили, чем отличаются эти города один от другого, Восэ затруднился бы ответить. На его взгляд, все они были почти
одинаковыми, разве что один — больше, другой — поменьше. Бальджуан находился в горах, все другие — в долинах, на открытой местности. Вокруг глинобитных крепостей, обычно построенных на холме, теснились кварталы таких же глинобитных домов с плоскими крышами, на которых жители складывали сено, клевер, сушили осенью фрукты. Извилистые узкие улочки, образованные глиняными стенами, мутно-рыжие воды каналов примитивного водоснабжения, уходящие под запертые ворота или калитки; скрытая от мира за стенами жизнь, теснота, нищета, болезни... Только на базарных площадях, везде одинаковых, расположенных всегда между крепостью и мечетью, линии лавок, крытые торговые ряды, а на пыльном солнцепеке — бесчисленные ларьки или просто брошенные на землю циновки с вываленным на них товаром...
Конечно, любознательный, склонный к сравнениям человек нашел бы между этими городами различия, но Восэ ими не интересовался,— ему бы только найти хороший, без пыли, свежелиственный сад да источник чистой воды, где лошадей не донимали бы ни мухи, ни оводы, ни комарье... Но такое блаженство найти было можно только в покинутых им горах!.. Что касается личных потребностей самого Восэ, то ведь, как и обычно крестьяне, он был предельно непритязательным.
Мирзо Акрам в Гузаре остановил свой караван на заезжем дворе у базарной площади, поручив здесь Восэ все хлопоты о лошадях. Взяв с собою Нияза, богатей отправился к кому-то из своих знакомых. Заезжий двор был с двух сторон обведен длинными навесами, со стойлами для лошадей и ослов. На третьей стороне тянулись глинобитные клетушки, без окон, каждая с выходящей на двор узкою дверкой,— таковы были все гостиницы для проезжих: путников в городах эмирата. Четвертая сторона была занята навесом со сплошными полатями для пастухов, табунщиков и погонщиков верблюдов. Этот навес был прорезан только въездными воротами, к которым с двух сторон примыкали чайные...
Найти себе место под навесом переполненного людьми постоялого двора Восэ не удалось, поэтому пришлось устроиться на ночь на самом дворе, возле коновязи, кинув на землю войлочную скатку. Справа и слева от Восэ также легли спать десятка два не нашедших себе другого
места пастухов. Зная, что полчища комаров не дадут опухшим от их укусов людям спать и ночью начнется скандал, хозяин постоялого двора развел посередине своего владения костер из соломы и навоза. Потянувшийся от костра густой едкий дым для многих здесь был привычным. Восэ с завистью прислушивался к храпенью спящих вокруг него, но сам заснуть не мог. Комарино войско, только на минуту-другую отгоняемое дымом, издавало музыку — то монотонно ноющую, то напоминающую звон медного подноса, замирающий после удара пальцем. А когда дым отгонял комаров, удушающий запах навоза, верблюжьего и овечьего помета жег обоняние, дым разъедал и глаза и нос,— Восэ безнадежно тер их, кашлял, ворочался с боку на бок, с горечью вспоминая свои горные края, где нет комаров, воздух чист и прохладен...
Да, здешние душные, тяжкие ночи мучительны для жителей гор! Когда усталость с дороги брала верх, Восэ засыпал, но сон был бредовым, беспокойным, часто прерывающимся.., Так, в полусне, в , полубодрствовании, прошла для него эта ночь, после которой он встал с тяжелой головой, повесил на гвоздь, вбитый в столб навеса, свою переметную суму, служившую ночью подушкой, попросил трех путников, завтракавших тут же козьим сыром и вареным мясом, присмотреть за ней и пошел через двор к навесу, где были привязаны лошади. Вывел их поочередно во двор, к водопойной колоде, напоил мутно- рыжей тепловатой водой, поставил каждую в свое стойло, задал корм в ясли... На все это ушло немного времени...
Вернувшись под тот навес, где оставил на гвозде переметную суму, Восэ ее на месте не обнаружил. Три путника, судя по внешности — кочевники локайцы или кун-гуратцы, все еще сидели и пили чай. Восэ спросил у них про свою суму.
— Только что была здесь, куда могла деться? — с деланным удивлением ответил один из них, широкоскулый, безбровый, с нагловатым взглядом.
Сердце Восэ заколотилось. Вместе с сумою пропали его грубокожие сапоги, летний халат, штаны, хлеб, тутовая мука, револьвер хозяина.
— Сейчас же найдите суму! — угрожающе сказал
Восэ этим людям.— Я ее здесь повесил и просил вас смотреть за ней. Кроме вас, ее никто не мог взять!
— Сумы твоей мы не знаем! Верно, висела, но кто взял ее, мы не видели! — насмешливо произнес тот же безбровый; сразу все трое встали, взвалили на плечи свои мешки, вышли за ворота заезжего двора.
В растерянности и расстройстве Восэ не пошел за ними, стал подозрительно оглядывать то одного, то другого из посетителей заезжего двора, не зная, что делать, с кого спросить. Пропажа сумы, .одежды и обуви' для путника с гор — ущерб весьма ощутительный, но Восэ сейчас больше думал о револьвере хозяина. Мирзо Акрам, конечно, потребует возмещения — и немалого...
Какой-то человек легонько толкнул сзади растерянного Восэ. Восэ обернулся. В глаза ему смотрел очень смуглый, с круглой бородкой мужчина, по-видимому афганец. Восэ заметил его, когда, хватившись пропажи, гневно разговаривал с теми тремя, похожими на локайцев. Этот мужчина в ту минуту привез на двух ослах мешки с углем, высыпал его в сарай, подняв облако черной пыли. Сейчас он тихо сказал Восэ: — «Иди за мной!» —и вразвалочку погнал своих двух ослов на базарную площадь.
Восэ удивился, пошел за ним. На площади угольщик отвел Восэ в сторону, спросил:
— Что у тебя в переметке было?
— А тебе зачем знать?
— Ты скажи, а потом я тебе дам совет,— может быть, ты найдешь пропажу.
— Была одежда, обувь. И еще одна вещь хозяина была там.
— Какая вещь? Что-нибудь стоящее?
— Да, вещь дорогая, редкая.
— В таком случае скажи своему хозяину, Чтобы он обратился к начальнику здешней стражи, миршабу, потребовал найти его вещь. Если твой хозяин не поскупится на взятку, то начальник ночного дозора найдет и вернет вашу пропажу.
— Найдет и вернет? Миршаб?
— Да,— сказал угольщик и, понизив голос, добавил: — Ни один вор у нас, если не подмаслит горло миршаба, не может воровать. Оба они сообщники. И ты знай — вор не откуда-нибудь пришелец, а из самого заезжего двора. Я знаю это. Здесь не впервые кража. Только ты не вздумай проболтаться об этом. Я говорю тебе обо всем, потому что сочувствую тебе, ты бедный странник. ,
Угольщик, припрыгнув, вскочил на осла, толкнул его в бока пятками, но тут же остановил.
— Скажу еще: если тот, кого ограбили,—человек влиятельный и крепко, с нажимом потребует от миршаба, чтобы вор был найден и вернул украденное, то миршаб находит пропажу и возвращает владельцу. Но если пострадавший' не влиятелен или глуп и недостаточно настойчив, то хозяин заезжего двора в сговоре с миршабом сплавляет украденное!
Угольщик ткнул осла, гикнул на другого, уехал.
Пройдя снова ворота, Восэ разыскал взглядом хозяина заезжего двора. Тот, тучный, заплывший жиром, тщательно запирал висячий замок на дверях сарая. Вынул длинный ключ, передал своему помощнику — вихрастому лентяю — и пошел через двор к своей келье. Восэ, пристально вглядываясь в него, пересек ему путь перед самой кельей. Пронзительный, гневный взгляд и богатырское сложение человека, неожиданно вставшего у дверей кельи, смутили хозяина двора. Он приостановился в замешательстве и даже побледнел, потом с проворством, неожиданным для такой туши, проскользнул мимо Восэ в келью. Восэ сделал шаг за ним, крепко схватил его за ворот:
— Вор!.. Где моя переметка? Отдай мне переметку!
Хозяин двора испугался вида Восэ. Попытался, освободить ворот, но тщетно,— пальцы Восэ словно налились железом.
— Отпусти! Я не видел твоей переметки! Я не вор! Отпусти!
Восэ отпустил его, отступил. В полном расстройстве, в обиде и злобе, сел на краю полатей...
Когда Мирзо Акрам пришел с Ниязом на заезжий двор, Восэ рассказал хозяину о случившемся, передал и слова угольщика. Мирзо Акрам сначала поспешно направился к лошадям, пересчитал их щ лишь убедившись, что лошадей меньше не стало, успокоился, вернулся и тут же набросился на Восэ с бранью. Дескать, как это так мог Восэ повесить свою переметную суму на открытом месте,
понадеяться на каких-то незнакомых, посторонних людей?!
— Мне и в голову не могло прийти, что ты такой наивный, глупец!
В самом деле, откуда было этому богатею знать, что Восэ вырос в горах, среди чистых сердцем, простых людей, которые не знают ни воровства, ни мошенничества, ни подлости. Восэ, чувствуя себя виноватым, молчал. Мирзо Акрам заговорил снова:
— Ну, легковерность твоя пусть при тебе и останется. Но ты мне нанес большой ущерб: револьвер стоил мне пятьсот тенег.
Услышав это, Нияз схватился руками за ворот своего халата, словно хотел разорвать его. В нашей стране этот жест обозначает крайнюю степень возмущенного удивления.
— Вот тебе на! Дядя, ведь этот револьвер...
Нияз хотел сказать, что в Кабадиане своими глазами видел, как некий русский гость подарил этот револьвер дяде, но Мирзо Акрам вовремя оборвал его:
— Замолчи!.. А ты, Восэ, знай: если револьвер не найдется, его стоимость я взыщу с тебя!
Имя Мирзо Акрама, крупного богатея, амлякдара Гиждувана, потом раиса Кабадиана, кори, законника, в Восточной Бухаре все чиновники знали. Пусть все было в прошлом у растерявшего свои должности Мирзо-кори. Но слух о том, что он смещен с последней своей должности, еще не до всех в Гузаре дошел, да, кроме того, все бухарское чиновничество отлично понимало, что лица, единожды получившие высокий пост, теряя должность, не «испаряются в благодатном воздухе» Бухарского ханства, если только они лично не прогневили эмира. И «неплодоносный дождь ненастья всегда может смениться золотым плодоносящим дождем» доброй взятки, дающей любую новую должность умному человеку — что уже, кстати, испытано и самим Мирзо-кори, умудренным жизненным опытом и надежно накопленным богатством.
Поэтому, когда — и без совета угольщика — Мирзо Акрам сказал миршабу, что, пока не найдется украденное, он не уедет из Гузара, и если «князь ночи» не проявит должного усердия в розыске вора и револьвера, то будут найдены другие меры...
Словом, поняв, что богатей может пожаловаться не
только правителю провинции, но и самому эмиру, миршаб вечером, пригласив к себе Мирзо Акрама, протянул ему револьвер:
— Это мои люди нашли в селении Октерак, в доме одного кунгуратца. Сам грабитель сбежал, его не удалось схватить. Не нашлось ни переметной сумы, ни одежды, ни обуви, но ведь ваше почтеннейшество может презреть те лохмотья. А вот людям, которые потрудились, чтобы найти для вас это, надо вам немного заплатить. Их — трое.
—- Сколько дать? — сухо спросил Мирзо Акрам.
— Об этом скажет вам ваше благородство! — с алчной улыбкой склонил голову набок миршаб.
Вытащив кошелек, богатей отсчитал пятнадцать полновесных монет самому миршабу и по пять монет его троим слугам. Но сей мздоимец, заложив руки за спину, с медоточивой ласковостью в голосе протянул:
— Эти деньги вы отдайте странствующим бродягам,— они помолятся за вас! Услугу вам мы оказали безо всякой корысти.
Мирзо Акрам закряхтел, напыжившись, отсчитал еще одиннадцать монет — по две слугам и пять миршабу... Деньги были в молчании приняты.
Мирзо Акрам направился ночевать к своему знакомому. По пути зашел на заезжий двор, там без радости и без огорчения сообщил Восэ и Ниязу, что револьвер нашелся, передал рассказ миршаба о том, как именно это произошло, и с сожалением назвал сумму, какую ему пришлось уплатить «за услуги»: шестьдесят монет (хотя в действительности уплатил только сорок одну).
— Жаль, Восэ, люди миршаба не могли найти переметку и другие твои вещи. Черт с ними, не расстраивайся. Приедем в Карши, там уплачу тебе то, что заработал за время пути сюда. Захочешь, купишь себе обнову.
— Вы заплатите, хозяин, здесь то, что мне причитается,— еще более подавленный, сказал Восэ.— Покупку я сделаю здесь, в Гузаре. Видите, как измазались, возясь с лошадьми, истрепались мое белье и халат. Их надо выстирать, залатать, заштопать, а у меня нет смены, нечего надеть. Сапоги тоже пропали, я остался босым. Надо купит хоть какие-нибудь сыромятные.
Помолчав немного, Мирзо Акрам сказал:
— Успокойся. Завтра сделаем что-нибудь... С утра тронемся в путь. Вот что... Может случиться — наш путь закончится не в Бухаре... Я здесь узнал, что его высочество, наш благословенный эмир, сейчас находится в Картах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59