На этом пути много больших и малых селений, нужно повести за собой и их жителей. И действительно, повсюду к Восэ присоединяются новые и новые повстанцы. Если, случается, кто- либо из жителей не выходит, земляки силой выводят его с собой. И всюду по горам и долам разносится громкая песня восставших:
Восэ, час похода настал! Наш дух охвачен гневом, Гром светопреставления Гремит над народом!
Часа два головной отряд повстанцев отдыхал в селении Усто-Сафари, на большой высоте, покрытой садами и виноградниками.
Восэ вместе с Саидом Али и Назимом сидел под тенью большого тутовника. Вдруг четверо селян подвели к нему босого мужчину.
— Восэ, вот мы привели к тебе Сангали. На склоне вон той горы захватили его.
Это действительно был Сангали — зять Восэ. Еще вчера вечером Фатима, сестра Восэ, пришла из своего селения Камоли к брату сообщить о непонятном исчезновении ее мужа Сангали: «Зять твой боялся, как бы твои люди не потащили его в поход. Трус ой, сбежал, спрятался. Опозорил меня перед людьми, стыд какой! Женщины надо мной смеются: «Наши мужья все пошли, а где же твой? Может, ты его сама спрятала?» Ты прикажи, пусть его поищут».
Восэ приказал крестьянам, если увидят зятька, привести его.
Сейчас повстанцы с любопытством ожидали, как поведет себя их начальник, их вождь со своим зятьком?
Восэ с отвращением посмотрел на него:
— Испугался?
— Да, испугался! — с дерзкой насмешкой ответил Сангали.— Как же мне не бояться, коли ты стал теперь правителем! Для тебя кровь бедняков стала дешевой. Ведь ты говоришь: в поход, а ведешь народ на смерть! У эмира и беков — войско, пушки, ружья, а у тебя что? Палки? Где твои солдаты? Твои солдаты — вот эти голые й босые несчастные? А что они могут? Ей-богу, ты и их и самого себя только погубишь!..
В руках у Восэ был кувшин, принесенный ему Ризо. Восэ хотел пить. Но, услышав эти подстрекательские слова зятя, поставил кувшин на землю, на лбу у него появились две резкие морщины.
— Я тебе отвечу, а ты слушай! — громко, чтобы слышали все, произнес.— Пустое говоришь, Сангали! Только неразумие свое показываешь. Прежде всего, я не собираюсь стать правителем. Бедняки выбрали меня главой похода в нашей народной борьбе. Если богу будет угодно и мы победим, захватим Бальджуан, то поем из Афганистана нашего прежнего рыжего эмира, который правил нами до захвата Бальджуана мангытами. Он жив. Пусть вернется, управляет своими подданными. Если же народ не захочет рыжего, пусть выбирает себе в правители любого достойного... Потом ты, Сангали, говоришь: «Что могут сделать эти бедняки с палками?» А я говорю: если этот народ, эти палочники будут в их правой войне бесстрашны, храбры, то и палки послужат им не хуже пушек и ружей! Ты ничего не слыхал о битве у Мазар-и-Додарака? Кто уничтожил тысяцкого, солдат, вооруженных ружьями и мечами? Кто разгромил и обратил их в бегство, если не эти самые палочники, босяки, голь? И кому, как не нам, достались с победой имущество, снаряжение, оружие и кони солдат?.. Ничего, даст бог, мы и в этой войне сдюжим! Не только мы, таджики, не можем терпеть мангытских эмиров, они опостылели и беднякам локайцам, марка, кунградцам. И кулябец Тугай пришел к нам, дал слово: «С вами вместе пойду на Бальджуан, помогу вам напасть на него!..» Я говорю, мангыт похож на вора, а вор — всегда трус. Пока хозяин дома не знает о нем —он храбрый, а как только хозяин дома узнал, что к нему забрался вор, как только смело взял в руки палку, да еще кликнул на подмогу соседей,— вор дрожит, не может сопротивляться, даже если кинется в бегство, он бывает схвачен! Разве не так, друзья?
— Так, так! Именно так! — раздалось с разных сторон.— Правильно говоришь, Восэ!
— Я говорю, братья,— громогласно продолжал Восэ,— мангыт — подлый вор, кровожадный грабитель, бессовестный подлец! Он не сможет противиться честным людям, будет побежден, посрамлен!
Со всех сторон зазвучали горячие возгласы:
— Будет побежден!.. Да стану я жертвой за такие слова твои!.. Прямо от сердца нашего говоришь, Восэ!.. Сам Хызр над Восэ святую руку простер!.. Что ты говоришь, то и мы говорим... Все святые наши поясом победы и славы опоясали нашего Восэ! Все они за нас!
Воспламеняясь, кричали со всех сторон. Восэ усмехнулся: он и не помнил даже, чтоб когда-либо посетил гробницы святых, даже ближайших к Ховалингу. Если даже духи этих святых и не гневались на Восэ, не приносившего никаких обетов и даров их гробницам, то уж во всяком случае все они ко взятым Восэ на себя высоким обязанностям вождя никакого отношения не имели...
Восэ поднял кувшин, выпил из него почти всю воду, вытер концом чалмы усы и бороду и снова обратился к бледному навлекшему на себя гнев толпы зятю:
— Ты, Сангали, поднимись-ка вот на эту скалу! Поднимись! И оттуда громко скажи народу: «Я подлец! Без чести я! Вы идите воевать с мангытом, а я не пойду! Пусть мангыт заберет все мое достояние за налоги, самого меня возьмет рабом, жену и дочь заберет в служанки, всех переморит голодом,— пусть, пусть! Я ничего не скажу тирану, ибо у меня нет ни чести, ни совести; их, полученное мною от наших дедов и отцов, наследство я продал мангы-
ту!..» Все это ты скажи им, беднякам, а потом я отпущу тебя...
Повстанцы, довольные советом Восэ, расхохотались:
— Вставай, говори!..
— На скалу!..
— Стыд и позор тебе!..
— Сними халат, тебе пойдет женское платье!..
— Поганишь чалму своего! Повяжи, проклятый, платок на голову!..
Удрученный, подавленный, жалкий Сангали стоял, не поднимая глаз. По его шее, морщинистой и дряблой, как старая высушенная овчина, струился пот...
Общее внимание в эту минуту отвлек всадник, во весь опор мчавшийся со стороны Дашт-и-Ёвона; когда он приблизился, толпа раздалась, пропустив его к Восэ. Это оказался брат Восэ, Касым, стоявший во главе повстанцев из села Бачкакон. Он был в отряде Одины, поставленном охранять дороги... Не спешиваясь, едва сдеряшвая разгоряченного коня, оп доложил Восэ, что путь в направлении к Вальджуану безопасен, его разведчики прошли до Оби- Тира и селения Хосамох, нигде не обнаружив и следа солдат. Одина остался с отрядом в верхней части села Чорбог, несет усиленную охрану.
— Хорошо, Касым! Возьми свежую лошадь, скачи обратно, скажи Одине: мы движемся.
Касым умчался, а Восэ тоже сел на коня, повел свое воинство дальше.
Сангали, найдя палку, закинул ее на плечо и пошел вслед за пешими, словно собака пастуха, идущая за стадом с опущенной головой, ни на кого не глядя...
Солнце в зените, зной, ^кара... Земля, песок, камни раскалены. На узеньких тропинках, где люди могут пройти лишь гуськом, их движущаяся цепочка растянулась на две версты. Группы всадников и пеших тянутся, то поднимаясь по крутосклоньям, то спускаясь в ущелья. Усталость сказывается, движение все замедляется. Если взглянуть со стороны, то кажется, что цепочка разорвана на многие звенья и каждое звено движется отдельно, само по себе... Поднимаются, опускаются, петляют, крутятся, вновь выпрямляются и смыкаются...
Еще два раза останавливались повстанцы на отдых. К вечеру всадники и наиболее выносливые пешеходы добрались до Чорбога, где и расположились на ночь. Другие все шли и шли, потихоньку подтягиваясь, до самого утра присоединялись к своим товарищам. Часть отставших заночевала в дороге.
В Чорбоге Восэ встретился с Одиной. Тот, помимо охраны дороги, ведущей из Ховалинга на Бальджуан, взял на себя доставку продовольствия и фуража, собирая то и другое среди населения Чорбога и окрестных селений, в основном за счет бежавших богачей и чиновников.
Утомленные повстанцы заполнили все сады и луга, все улицы этого большого селения. Их сон охраняли постовые, расставленные по приказанию Восэ.
Рано утром Восэ повернул свое ополчение на дорогу, ведущую через Сатальмуш и Джайракутал к Тут-и-Кози. Здесь он надумал стать лагерем. Нужно было собрать растянувшихся на многие версты воинов, навести дисциплину. Йадо было также дать возможность подойти поближе Назиру; он должен был повести сари-хосорских, тавиль-даринских и яхсуйских повстанцев к Бальджуану через Шахидон, Зувайр, Дара-и-Борик и соединиться с Восэ в Бун-и-Хайдаре. Дорога эта более дальняя, чем от Ховалинга, но зато проходит через места, более удобные для сражения, чем Чорбог и узкая долина реки Тира.
Тут-и-Кози — ровная возвышенность, распаханная под зерновые, расположена на середине пути между Баль- джуаном и Ховалингом. Разместив свое войско на этой возвышенности, Восэ получил возможность наблюдать за всеми окрестными дорогами тропинками.
Расставили часовых, лошадей привязали в укромном месте. Отряд стрелков, в котором было не более двадцати человек, расположился на высоте, господствующей над проходящей дорогой. Весь огромный отряд рассредоточился группами в тени деревьев — орешника, тутовника, карагача, боярышника... Вскоре здесь стало шумно, как в лагере цыган, зажглись костры, закурился дымок, закипели медные кувшины. Молодежь нарезала веток покрупнее, установила на возвышении навес, накрыла его войлоком — шатер для Восэ был готов.
После полудня Восэ отправил Назима с двадцатью всадниками и тридцатью пешими в Ховалинг.
— Нападешь там на крепость амлякдара,— приказал Восэ.— Если цайдешь пшеницу, деньги, мануфактуру, все привези сюда, да смотри постарайся амлякдара захватить живым!
Это было первое военное поручение, данное Назиму. Ховалинг оставался в тылу восставших; в крепости амлякдара охрана едва ли могла быть значительной. Восэ полагал, что Назим со своими людьми легко с ней справится.
Наступила звездная ночь. В лагере стоял гул от громких разговоров. Люди, не думая об опасности, болтали, шутили, смеялись, балагурили. Отовсюду доносились раскаты хохота. Растянувшись на своем чекмене, Восэ не спал. Возле спокойно похрапывал Сайд Али. Восэ прислушался к треньканью домбры,— это певец Гуль-Курбон, сидя в кругу большой группы людей у костра, настроив свой инструмент, запел новую песню, по-видимому сочиненную им же:
Под гнетом жестоких правителей Обездолены все бедняки, Погибает наша страна. Слышишь шум? То народных мстителей, Как разлив могучей реки, Низвергается с гор волна!
И потом прибавлял, как припев, песню восставших, несколько переиначенную самим певцом:
Восэ, час похода настал: В душах восторг сегодня! Неправый и правый,— на Страшный суд Всем надо выйти сегодня!..
В полном молчании слушал народ голос певца, окружив его.
Восэ тоже встал, накинул на плечи чекмень, подошел к костру. Молчал, когда его почтительно взяли под руки, усадили рядом с певцом. Тот, находя все новые слова, пел с нарастающим волнением, песня лилась свободно, как вода в роднике. Лица слушателей были серьезны, взоры устремлены вдаль или на пламя костра. Казалось, люди погрузились в глубокое раздумье и только сейчас осознали, на какое огромное, полное опасности дело они поднялись... Тронутый, Восэ поблагодарил певца:
— Будь счастлив, живи долго! Твоя песня воодушевляет, прибавляет нам силы...
Длится в спокойствии ночь. Как всегда, величественно бескрайнее, многозвездное небо. Кое-где, среди объятых тьмою лугов, на склонах гор мигают порхающие светлячки. Время от времени до слуха бодрствующих доносятся голоса караульщиков, беседующих людей, писк насекомых, конское ржанье. Сияющий челн месяца, оторвавшись от гребня горы, вплывает в просторы ночного неба. Восэ надоело слушать похрапывание Сайда Али, он забрал войлочную подстилку, вышел из шатра. Неспокойный сон, на час смеживший его веки, совсем истаял, испарился. Восэ повалился навзничь на зеленую сочную траву, перед ним снова пролетели события недавних дней — после боя под рощей у Мазар-и-Додарака...
Вот огромный костер над Сурх-Сакау. На вторую ночь после победы Восэ с друзьями добрался туда и, притащив в изобилии дров, сложив их высокой башней, поджег, выполняя обещание, данное беднякам. Пламя костра было видно далеко-далеко окрест — начиная от Бальджуана на юго-западе и кончая другой стороной кругозора — Тавиль-Дарою на северо-востоке. Его видели и в Сари-Хосоре и во всех окрестных и даже высокогорных селениях Дар- ваза. А там, где увидеть его не могли, по приказанию Восэ были расставлены посты на вершинах гор, чтобы сообщить о появлении сигнала жителям упрятанных в тесные и глубокие ущелья селений. Костер на горе Сурх-Сакау призывал всех угнетенных к восстанию. С той самой ночи к подножию Сурх-Сакау со всех сторон из дальних и ближних селений стекались повстанцы.
Какую радость испытывал Восэ, увидев прибывшего с отрядом всадников своего названого брата — богатыря Назира. Он привел в качестве конюха своего личного врага — сари-хосорского амлякдара. Бывший надменный амлякдар покорно и подобострастие исполнял каждое приказание Назира, кормил его коня, поил, скреб и седлал. Вспомнив об этом, Восэ не удержался от смеха... Дальновидный и рассудительный Назир дал очень разумный совет: прежде всего, и как можно скорее, послать человека к кулябцу Тугаю, чтобы привлечь его к себе. Что из того, что Тугай вор и разбойник? Он зол на правителя Бальджуана за то, что тот увел три тысячи локайских овец. Ничего удивительного не будет, если, горя чувством мести к Мирзо Акраму, Тугай поможет Восэ.
Действительно, Назир это хорошо придумал,-Восэ это и в голову не пришло. Выбрав бачкаконца Одину, Восэ сразу же отправил его в Куляб к Тугаю. На следующее
же утро Одина вернулся к Восэ вместе с Тугаем и самыми бесшабашными его сотоварищами: бесстрашный предводитель конокрадов явился для переговоров. После небольшого спора Тугай согласился прибыть в Бальджуан в день нападения на город, привести с собой от двухсот до трехсот соплеменников, но при условии: получить от Восэ половину трофеев — зерна, денег, скота, какие будут захвачены в Бальджуане.
Восэ было задумался, но Назир посоветовал ему: «Согласись, нас много, а локайцев у Тугая мало. Бог даст, захватим Бальджуан, тогда возьмем Тугая в узду, дадим ему соответственно числу его людей и их заслугам, а грабить нас не дадим ему!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59