.. Последний был любимцем эмира, и он наконец приехал из Чарджоу в Бухару по своей воле, чтобы повидать отца и проститься с ним. Однако Остонакул и кушбеги Шо Мухаммед не пустили его к отцу. Они боялись, как бы лишенный ясности ума эмир не пазначил в предсмертный час этого своего сына наследником вместо нелюбимого Абдул Ахада, которого эмир определил своим наследником уже много лет назад, наперекор порядку старшинства, но по причинам, какие считал достаточно вескими: Абдул Ахад сумел понравиться царю во время своей поездки в Петербург, был насоветован» эмиру в наследники туркестанским генерал- губернатором... Если бы почему-либо после смерти эмира восприемником престола оказался кто-либо другой, в Бухаре, по убеждению сановников, обязательно пошли бы распри и возник повод к походу на Бухару генерал-губернатора Туркестана, под предлогом защиты прав Абдул
Ахада. Ведь на престолонаследие Абдул Ахада давал согласие сам император России, а это —не шуточное дело!
Хаким, не помышлявший ни о каких кознях, а стремившийся только проститься с отцом, весь в слезах перед воротами дворца умолял разрешить ему посетить угасающего старца. Один из ходжей — зятьев эмира, живших при дворе, пожалев шурина, попросил Остонакула, чтобы тот лишь разок взял его с собой в Шйрбадан. Остонакул, рассвирепев, крикнул ходже: «Ей-богу, я сейчас сниму тебе голову!» — пригрозил ему так, что тот, испугавшись, поспешил уйти прочь...
А еще семь малолетних сыновей эмира находились в Бухаре под домашним арестом, которому подверг их Остонакул. Если бы даже они были свободны, то не решились бы из страха перед братом-наследником поехать в Шйрбадан, потому что Абдул Ахад всякий визит своих братьев к отцу счел бы происками, направленными против пего.
...Итак, все «столпы государства» сидели на большой остекленной веранде дворца Шйрбадан. Кушбеги Шо Мухаммед то и дело качал своей белой головой, пощирывая столь же белую бороду. Он чуть ли не ежеминутно повторял: «О, жаль!», показывая этим кратким неизменным восклицанием, что крайне опечален болезнью эмира.
О кушбеги Шо Мухаммеде и его сыне — главном сборщике налогов и государственном казначее Мухаммед Ша- рифе — мы до сих пор ничего не сообщили читателям. А между тем обе эти фигуры, игравшие значительную роль в правлении Музаффара, весьма любопытны и характерны для эмирата. Шо Мухаммед начал свое восхождение по служебной лестнице еще при отце Музаффара — эмире Назрулле, прозванном «мясником» за бесчисленные убийства. Шо Мухаммед был у Назруллы простым слугою, но принимал участие во всех тайных темных делах эмира. Исполняя самые жестокие и преступные повеления эмира, он был повышен в должности, стал доверенным лицом и даже советником Назруллы, достиг высших чинов и богатства. Когда, после Назруллы, эмиром стал Музаффар, то Шо Мухаммед оказался столь же нужным и ему — слава и почет этого злого гения еще более возросли, богатства стали несметными. А сын его, Мухаммед Шариф, был назначен главным сборщиком государства и государственным казначеем,— все поступления в казну с тех пор практически уже не контролировались никем, все богатства эмирата, считавшиеся собственностью эмира, фактически оказались в руках Мухаммед Шарифа и его отца Шо Мухаммеда.
Теперь оба эти властнейшие и богатейшие стяжатели просили бога, чтобы эмир поскорее умер, потому что пребывали в постоянном страхе перед его коварством и вероломством: Музаффар время от времени, по своей привычке, предавал казни разбогатевших чиновников, возведя на тех то или другое обвинение, а собственность их прибирал к рукам. Он не верил в преданность сановных слуг, относился к ним с подозрением. В данном случае недоверие эмира опиралось на слухи, будто Мухаммед Шариф тайно договорился с русскими властями Туркестана о защите последними его и родни в случае, если эмир посягнет на их безопасность. Эмир же дал приказ проверить эти слухи. При их подтверждении, будь у вельможных отца и сына даже сто жизней, ни одна не спаслась бы, а богатства, накопленные ими за долгие годы, оказались бы захваченными эмиром. Как же не желать ему смерти?!
В эти дни высокопоставленные отец и сын думали о том, как бы войти в доверие к будущему эмиру, прибрать его заблаговременно к рукам. С этой целью, еще до приезда в Бухару Остонакула, они составили план устройства пышных торжеств при водворении на престол Абдул Ахада, которого они — ах, конечно же первыми! —известят о смерти дорогого родителя. Для этого им надо будет раньше всех других успеть в Кермине, когда эмир отдаст душу богу. И конечно же именно они привезут правителя Кермине Абдул Ахада в Бухару и именно они возложат к его ногам подарки, такие дорогие, каких никто другой поднести не мог.
После этого Шо Мухаммед собирался попросить у нового эмира для своего сына пост наместника в Гиссаре,— тогда все беки Восточной Бухары подчинятся его сыну, и семейство Шо Мухаммеда станет подлинным хозяином всей Страны Гор. Молодой внук Шо Мухаммеда — правитель Карши — и сейчас уже влиятелен, богат, силен, но этого мало. Семейка Шо Мухаммеда может вполне превзойти эмира в величии и богатстве! Поистине «жадные глаза богатого может насытить или воздержание, или могильная земля»...
Да, Шо Мухаммед и Мухаммед Шариф хотели показать себя перед будущим эмиром открывателями его пути на престол, устранителями его соперников и недоброжелателей и, таким образом, заслужить его милость и доброту, добиться своих сокровенных целей.
Внезапный приезд из Шахрисябза Остонакула поставил эти их планы под угрозу. Взяв в руки бразды правления на время болезни эмира, Остонакул встал между ними и будущим эмиром.
Чего хочет соперник? Составил ли он себе план действий? Вот этого министр двора не знал. На застекленной веранде дворца он краем глаза смотрел на Остонакула, старался угадать его замыслы. Но не легко было узнать тайны этого скрытного человека. Остонакул держался замкнуто, был неразговорчив.
Кушбеги строил различные догадки. «Правитель Шахрисябза, конечно, хочет занять мое место!»—думал он. А еще он беспокоился, как бы Остонакул после смерти эмира не захватил трон. Разве не свидетельствует об этом тот странный факт, что Остонакул прибыл из Шахрисябза не только неожиданно, но и с тремястами своих отборных головорезов солдат? В самом деле, от этого хитрого, коварного человека всего можно ожидать. Если у него есть намерения захватить трон, то основания для объявления себя эмиром у него найдутся: он —первенец прежнего эмира Назруллы и старший сводный брат Музаффара — обладает правом наследования.
Кроме того, у него немало сторонников и среди знати страны. Кстати, Остонакул и внешне очень похож на Музаффара: те же правильные хорасанские черты лица, те же карие глаза, не маленькие и не большие, та же бородка с проседью. Всем своим обликом Остонакул, как и Музаффар, больше похож на высокорослого худощавого муллу, чем на виднейшего вельможу мангытской династии. Это сходство еще больше подчеркивают четки, которые он постоянно перебирает в руадх. Внешнее сходство с эмиром в нужный момент и при некоторых обстоятельствах могло бы сослужить ему службу.
Вот обо всем этом думал Шо Мухаммед, министр двора.
У каждого человека есть свои тайны. Была своя тайна и у Остонакула, и вряд ли ее знает Шо Мухаммед, думал правитель Шахрисябза, ибо у эмиров не водится слишком откровенничать даже перед самыми доверенными людьми,
Остонакул родился от жены эмира — иранки; этого не знает никто, и потому никто не догадывается, что брат у Музаффара незаконный. Назрулла дал его матери развод, когда она была беременна, и передал ее своему чиновнику Аббас-бию. Женщина родила через семь месяцев после заключения второго брака. Сказали, что ребенок родился прежде времени, а в действительности 6н родился ровно через девять месяцев. Отец нашел .нужным подстроить так, чтобы ребенок считался сыном Аббасбия, но при этом он взял ребенка к себе во дворец и воспитал его. Поскольку Назрулла официально не признавал, что Остонакул его сын, другие лица, посвященные в эту тайну, тоже наложили на свои уста печать молчания. Возможно, эмир Назрулла, думая о том, что этот его первенец — иранского происхождения, заключил: фанатичные бухарцы-сунниты никогда не признают прав наследника за сыном, которого родила шиитка,— эти две ветви мусульманства непримиримо враждебны между собой.
Когда мальчик подрос, мать рассказала ему, чей он сын, но взяла с него клятву никогда не раскрывать этой тайны, пока сам отец не откроет людям ее. Бедная мать дрожала за жизнь своего ребенка, потому что члены семьи эмира могли отравить его, дабы устранить возможного в будущем претендента на престол.
Другая тайна Остоиакула относилась к его яхонтовым четкам,
В детстве отец приставил к нему в качестве учителя муллу-шиита, которого верующие почитали как святого. В 1868 году, когда Музаффар потерпел позорное поражение под Джизаком и, сдав царским войскам Самарканд, убежал в Кермине, этот самый учитель, сочтя момент подходящим для свержения Музаффара и утверждения на престоле своего высокородного ученика, впервые рассказал Остонакулу, что истинный его отец — покойный эмир Назрулла и что сам Остонакул, как старший брат Музаффара, имеет право наследования; он должен поднять мятеж, свергнуть Музаффара и занять вместо него престол...
Остонакул понял, что учитель знает о его тайне, а раз тайну знают два человека, то это не не тайна. И тогда он выхватил обоюдоострый кинжал и ударил им старика в живот. Четки выпавшие из рук старика, он взял себе, ибо верил, что четки человека, причисленного к лику святых, обладают чудодейственной силой. Вот с того времени
и доныне, уже семнадцать лет, Остонакул не выпускает эти четки из своих рук...
Остонакула, внешне мягкого и благочестивого | а на деле требовательного, расчетливого и предусмотрительного, любили оба эмира, и Назрулла и Музаффар. Верно служа им, он достиг высших чинов и постов, стал влиятельнейшим человеком. В Шахрисябзе он железной рукой придавил всех подозреваемых в недовольстве эмиром главарей вольнолюбивого рода кенагасов и всяких прочих врагов Музаффара: одних убил, других заставил подчиниться себе. Что касается налогов и податей, то они взимались и в урожайные годы и в недород. Народ не так боялся эмира, как Остонакула. Сотни семей земледельцев и ремесленников становились нищими, умирали от голода, ограбленные чиновниками Остонакула. А набожный правитель тем временем дарил молельням, мазарам, муллам и шейхам сотни тысяч сребреников, строил пристанища для паломников в Мекке, Медине, Стамбуле...
Кушбеги Шо Мухаммед жил в Бухаре, в своем доме, на территории цитадели. Отделанная резьбою по гипсу гостиная в его доме одновременно служила приемной. Двери и окна ее выходили на длинную веранду. В большой нише гостиной стояло штук десять — двенадцать больших и малых часов, они тикали, словно состязаясь между собой. Это были подарки хозяину дома от иноземных гостей.
Встретив сегодня в Ширбадане Остонакула и сказав ему: «Давайте обсудим, как быть дальше», министр двора, стремясь что-либо у него выудить, пригласил его приехать в бухарскую цитадель. Остонакул согласился. В цитадели министр двора привел Остонакула к себе в гостиную. Как только они вошли, часы пробили двенадцать. Часовщик-немец, которого судьба каким-то образом забросила в Бухару, поставил все механизмы часов так, что, как только пробивали одни, начинали бить другие часы. Министр двора наслаждался их боем. Остонакул же, который и раньше бывал здесь, эту страсть Шо Мухаммеда считал каким-то кривляньем.
Хозяин, дома посадил гостя на почетное место, слуга быстро принесли и разостлали скатерть, поставили угощения в серебряной и золотой посуде.
Шо Мухаммед придвинул к себе чайник, его слуги поняв, что министр двора хочет остаться со своим гостем наедине, вышли из комнаты.
Предложив гостю есть и пить, Шо Мухаммед затеял большой разговор. По обычаю стариков и восточных мудрецов, он начал с рассуждений о тленности мира, упомянул о том, что разумный человек не должен привязываться к недолговечному богатству, к неверной, славе и высоким постам. Восхваляя Музаффара, он заговорил о том, что хотя муллы и другие «ограниченные и недальновидные люди» винят эмира в неспособности и несмелости, из-за которых он сначала потерпел от христианского войска поражение под Зирабулаком и на Чупанатинской высоте, потерял «15леск мира» — Самарканд, стал слугой неверных, затем согласился на проведение телеграфной линии и открытие в своей столице российского торгового представительства, но все же он был великим эмиром, сильным, справедливым, заботящимся о подданных. Куш беги говорил о Музаффаре так, словно тот уже умер. Достойным наследником отца он назвал Абдул Ахада и добавил, что в правление этого эмира «Благородное государство Бухара восстановит силу и величие».
Говоря это, он краем глаза смотрел на своего соперника, стремясь разгадать его мысли, вызвать на откровенный разговор.
Остонакул, чувствуя это, не менял выражения лица, пил чай, держа в одной руке чашку, а другой рукой перебирая четки. Невозможно было узнать, о чем он думает.
— Но наследник пока молод—после недолгого молчания продолжал Шо Мухаммед.— Рядом с молодым эмиром должны стоять опытные и испытанные люди из числа его верных слуг— значит, конечно, вы, защитник справедливости, опора эмирата. Ваш готовый к услугам раб, я, в покорности своей, полагаю, что было бы прекрасно, если бы вы приняли участие в управлении страной, избрали себе то из государственных дел, какое вам более по душе,— будь то главнокомандование войсками ли что другое, нет чтобы стояли вы близко к его высочеству.
Старик замолчал, уступив очередь говорить своему гостю. Остонакул заставил его немного подождать, а потом, оставив тему об эмирате и его делах, задал вдруг своему собеседнику вопрос:
— Оплот державы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59