Успокоив себя таким образом («волевой человек должен сам создавать себе необходимое настроение»), Анд-рюс Стропус принимается размышлять о другом. Господи, что за утро нынче!.. Все вокруг просто звенит — до того чист и прозрачен воздух. Поначалу весна всех припугнула, а потом все пошло на лад — одно удовольствие, прямо скажем. Если так недельку продержится, перед Майскими праздниками последнее зернышко посеем. Шутка сказать — справиться с севом за две недели!.. Конечно, веселись, народ! Дягимай снова в первом ряду на демонстрации. Как в прошлом году, как прошлой осенью на Октябрьские («Нет, переходящего Красного знамени не отдам. Дудки!»). Андрюс Стропус поставил Дягимай на ноги. И сможет постоять за них — никого не осрамит.
Не только постоит за Дягимай, но еще выше поднимет: о них не только в республиканской печати напишут, но и во всесоюзной, по всей стране слава пойдет...
Андрюс Стропус усмехается в черную щеточку усов, франтовато ухоженных, садится за руль, и вскоре зеленый газик, как жучок, выползает со двора и пускается по пыльному большаку на другой конец поселка, где издали краснеет сложенная из обожженного кирпича и крытая шифером контора колхоза (под одной крышей с библиотекой-читальней и сельским Советом).
На мощеном дворе уже толпятся люди — главный агроном Тадас Григас с заместителем председателя, руководители отделений, механизаторы... Короткие указания, сверка заданий на сегодняшний день, и через полчаса все расходятся.
— Привет, мужики,— властно машет рукой Стропус и лихо выскакивает из газика.— Как спалось?
— Здравствуй, председатель... Выспались, спасибо,— нестройно отвечают голоса. Кто-то снимает шапку, кто-то сдержанно улыбается.
«Мой ударный взвод,— с гордостью думает Стропус.— Только скомандуй, и бросится в огонь...»
— Отделению, которое первым отрапортует о завершении сева — тысячу... Триста рублей руководителю,, а остальное — полеводам. Лучшим, так сказать, людям.
Над головами густеет облако табачного дыма.
— А сколько за второе место, председатель?
— Больше никаких мест. Первое, и только. Деньги — победителю.— Стропус неумолим, никаких сомнений и возражений не потерпит.— Сегодня в канцелярии вывесят объявление. Ясно?
— Ясно, председатель.
— Трактора должны вкалывать днем и ночью, пока вёдро. Днем и ночью. Поняли?
Табачный дым рассеивается понемногу, все молчат. Несмелое покашливание, вороватое переглядывание. И молчание.
— Как же так — круглые сутки, председатель? Я своих трактористов не запрягу. Человеку хоть часок поспать надобно,— наконец не выдерживает Юодвалькис.
— Поспят... Есть же у нас два-три человека, что раньше на тракторе работали? От них, конечно, пользы как от козла молока, но я думаю: пусть на часок-другой в дневное время кое-кого заменят... Только график составьте. Юодвалькис! Дрема! Как-нибудь поделите между собой этих помощничков, и чтобы работа уже этой ночью шла полным ходом!..
— Полным ходом, председатель,— заверяет Стропуса Дрема, ленивый, косоглазый человек.— И прицепщики тоже смогут подменить, учились же водить трактор. Как-нибудь справимся, председатель!
— Молодец, Каролис,— Стропус благодарно хлопает его по плечу, и услужливый Дрема расплывается в ленивой, бесцветной улыбке, словно обещанная тысчонка уже у него в кармане.— Еще какие-нибудь предложения есть? Вопросы? Замечания? Дополнения?
Нет так нет. Было время, когда и спрашивали, и замечания делали, и дополняли, а сейчас разве что друг с другом поспорят. Но чтобы кто-нибудь попер против Стропуса!.. Только Тадас Григас нет-нет да полезет на рожон. И то зря — все равно председатель верх возьмет. Только тупица станет с ним спорить и омрачать торжество. Стропус башковитый мужик, колхоз из такой ямы вытащил, полтора десятка лет хозяйство в хвосте плелось, притча во языцех.
Так на кой черт терять время на какие-то вопросы, замечания, дополнения? Все!.. Пусть товарищ Стропус выложит до конца что хочет, мы внимательно выслушаем его, и каждый за работу!..
— Слышал, ты хотел, председатель, потолковать со мной по какому-то делу?— говорит неизвестно откуда взявшийся Ляонас Бутгинас.
— С тобой? А-а, правда... Я велел, чтобы ты зашел.— Появившаяся было улыбка застывает на лице Стропуса, и он становится холодно официальным.
Стропус поднимается вместе с Бутгинасом по скрипучей лестнице на второй этаж. Рядом с канцелярией — она пока закрыта, потому что нет девяти,— тесный председательский кабинет, в нем едва умещается простой шкаф, письменный стол, кресло и два обитых красным гобеленом кресла.
Ляонас Бутгинас непринужденно усаживается в одно из них, вытянув длинные ноги в резиновых сапогах. Бутги-насу тридцать семь, но ему можно дать и больше, и меньше: он какой-то безликий, на лице выделяется только подбородок — продолговатый, как бы загнутый, похожий на деревянный башмак-клумпе, да крупный, чуть приплюснутый нос.
— Чем дальше, тем меньше мы понимаем друг друга,— Стропус прямо переходит к делу.— Ты порой забываешь, Ляонас, что нельзя распускаться, если хочешь быть порядочным. Я говорю о твоем отношении ко мне. Можешь не соглашаться с моим мнением, отвергать мои решения, но зачем напролом переть? Поговорил, отвел душу на собраниях, устроил мне головомойку, и хватит. Мечи громы и молнии, искры высекай — пожалуйста, я не против критики, но какого черта ты носишься по лесу с горящей головешкой? Зачем подстрекаешь других? Хочешь показаться умнее, чем на самом деле? А может, ты надеешься эдак спихнуть Стропуса и занять его место? Ты не смейся, твое поведение, Ляонас, и впрямь для меня загадка. Взять хотя бы этот проект Петренаса — Дома или, как вы его с Антанасом Гиринисом называете, Дворца культуры. Чего ко мне пристаете? Чего поносите где попало? Райком одобрил идею этого мота Петренаса, вот и стройте себе на здоровье, транжирьте колхозные денежки!
— Если ты насчет проекта, председатель, то мы о нем поговорим в другом месте... Впрочем, раз уж заговорили, давай кончим,— спокойно отразил Бутгинас наскок Стропуса.— Только для начала уточним: проект Петренаса предполагает строительство не только читальни, библиотеки с двумя залами для проведения всяких культурных мероприятий, но и помещения для сельского Совета и правления колхоза. Как видишь, целый комплекс.
— У нас уже есть такой комплекс. Вот этот, где мы с тобой сидим. Наследие нашего дорогого Антанаса Грига-са. Ясное дело, помещение это — скромная избушка по сравнению с Дворцом, который вы собираетесь с Антанасом Гиринисом отгрохать, но и в него мы сунули чуть ли не сто тысяч. Хорош был прежний председатель: колхоз концы с концами не сводит, а он тысячами сорит. Олух спесивый!.. Хотел выслужиться перед другими, пофорсить, пыль в глаза пустить: мол, знай наших, ни у кого в районе нет такого Дома культуры, а Антанас Григас взял да соорудил! Такое легкомыслие, по-моему, равносильно преступлению.
— Не знаю... Но согласиться с тобой, председатель, не могу. Вся беда Антанаса Григаса в том, что он не умел колхозом править, а не в том, что Дом культуры построил. От Дома культуры польза всем. Хоть на вид неказистый, хоть, как ты изволил выразиться, избушка, но мне трудно себе представить, как бы мы сегодня без него обошлись? Куда правление девать, сельский Совет? Где вечера проводить? Пусть тесно, пусть скученно, но на безрыбье и рак рыба, покуда новый по проекту Петренаса не построим.
Стропус поднимается — он сидел напротив Бутгинаса, переминается с ноги на ногу, и выражение лица у него такое, словно он решает: выйти самому или выгнать взашей Бутгинаса.
— Может, прикинешь, во сколько ваши придумки обойдутся колхозу? По меньшей мере в миллион!.. А пока
кончим строительство, и за два перевалит. Уж я не говор о муках со стройматериалами, проект-то ведь не тип© вой!..
— Колхоз наш, слава богу, не из бедных. Сегодня для него миллион не то, что во времена Григаса сто тысяч.
— А почему не из бедных? Потому что деньгами не сорим, не тратим их на что попало,— Стропус хватает кресло и сердито отодвигает от письменного стола: плюхнется в него, пусть Бутгинас почувствует, кто здесь хозяин. Что из того, что по рангу Ляонас выше, но для Стропуса он бедный приживал. Проситель!— Капитал надо вкладывать в доходное дело — таков принцип разумного хозяйственника, и я им руководствуюсь в работе. А взять и вышвырнуть миллион в болото? Согласен: простор нужен. Правлению колхоза, тебе. Пожалуйста!.. Всадим пару сотен — я говорю о тысячах,— и у нас будет дюжина комнат. Неужто не хватит? А культуртрегеры пусть штаны протирают в прежних. На кой дьявол нам сдался какой-то костел за миллионы, если можно затратить в десять раз меньше? Не знаю, что думают товарищи из райкома, но с их согласием я не согласен. Спору нет, большая честь прогреметь на всю страну. Для меня, для правления, наконец, для сельского Совета. Но так дорого расплачиваться за все, столько денег профинтить? Нет, Ляонас, я никогда не позволю тратить колхозные средства зря. Ежели прикажут, раскошелюсь, но буду строить без спешки, с оглядкой на то, как бы скорей отделаться от тех, кто подбивает меня на это.
Бутгинас хмуро улыбается, морщит широкий лоб.
— Гм... гм,— кашляет он, подавленный Стропусовой откровенностью, поглаживая хохолок редеющих русых волос— Ты ужасный материалист, товарищ председатель. Всех только сытно накормить, одеть, впихнуть в четырехкомнатные квартиры с удобствами. Каждому по автомобилю, по телевизору... Словом, живи и катайся как сыр в масле... А как с душой? С ее потребностями? По-твоему, положи человека в люльку, как ребенка, сунь ему в рот подслащенную соску, и он счастлив?
— Древние римляне говорили: здоровый дух в здоровом теле. А долголетний опыт наших женщин доказал, что путь к сердцу мужчины проходит через желудок. Как видишь, самая важная сторона в жизни — материальная. Она и душой правит. А ты, Ляонас, рассуждаешь, как ксендз, призывающий морить плоть во имя совершенства души.
— Да никого я не хочу морить. Я имел в виду наши чувства, внутреннюю культуру человека...
— Интересно.— Стропус наваливается на письменный стол, впивается острым взглядом в Бутгинаса, словно видит его впервые.— Что ж, мне остается только порадоваться, что ты совершенствуешься, Ляонас... Да, да, совершенствуешься! Это именно то слово, многоуважаемый председатель сельсовета. Вырос! Помнишь, каким глупым увальнем лет восемь назад ты был, когда мы выбрали тебя парторгом? Выбрали... да, выбрали...— Стропус лукаво улыбается, сверлит по-прежнему взглядом Бутгинаса, нажимает на слово «выбрали»...
— Не выбрали, а поставили. Ты это хотел сказать.— Голос у Бутгинаса равнодушный, отрешенный, но уши как спелые вишни, и багрянец понемногу заливает все лицо.
— Не поставили, а поставил. Я поставил! Как после тебя — Галиниса, после Галиниса — Гоштаутаса. Товарищи, пользуясь своим нравом, предлагают кандидатуры, но последнее слово всегда за мной. Думаешь, в райкоме млели от твоей кандидатуры? Нет, дорогой, нет... Мне пришлось хорошенько потрудиться, пока я их убедил, что это за птица Ляонас Бутгинас, пока доказал, что без него и мне не выполнить и не перевыполнить принятые на себя обязательства...— Стропус хихикает, барабанит костяшками пальцев по столу, все еще буравя неприязненным взглядом собеседника.
— Помню...— Бутгинас замолкает, косясь на носки ботинок. Щеки, покрытые красными пятнами, судорожно подрагивают.— Очень хорошо помню. Тебе нужна была податливая глина, чтобы лепить из нее все что угодно. А я таким и был. Послушный материал в твоих руках. Но до поры до времени.
— Ишь куда тебя занесло!.. На кой ляд мне из кого-то что-то лепить? Нет, Ляонас, единственное, что я тогда хотел от тебя, это чтобы ты не мешал мне работать. И не обманулся. Увы, до поры до времени, как ты справедливо заметил.
— И тогда на мое место выбрали Галиниса...
— Да, Ляонас. Но тот оказался большим растяпой, чем я предполагал.
— А кто на отчетно-выборном заменит Гоштаутаса? — губы Бутгинаса кривит насмешка. Крохотные голубые глазки фехтуют со взглядом Стропуса, пока не устремляются на аккуратно сложенную стопку бумаг на письменном столе.— Наверно, у тебя покамест никого на примете нет.
А пора подумать: ведь и Гоштаутас начинает тебе мешать.
— Нет, Ляонас. Покамест — не мешает. А если порой и не понимаем друг друга, то его легко убедить — он не такой упрямец, как ты.
— Да, до принципиальности ему далеко, но насчет Дома культуры он поддерживает меня.
— Поддерживает,— Стропус искренне смеется.— Хотел бы я видеть, как он тебя поддержит в моем присутствии. Нет, Ляонас, Гоштаутас рассуждает здраво, на него не надейся, таким, как ты и Унте, он не помощник — вместе с вами воздушные замки строить не станет. А если что-то похожее и будет делать, то только под давлением обстоятельств.
Ляонас Бутгинас пожимает плечами: не знаю, мол, не ведаю, встает из глубокого кресла, пружины которого громко скрипят.
— Я был почти уверен, что с Гоштаутасом советуюсь зря. Собственными силами или с чьей-то помощью мне все равно у тебя без боя денег не вырвать. А они нам нужны, председатель. Для библиотеки.
— Получите. Дам,— Стропус отодвигается вместе с креслом от письменного стола, собираясь вроде бы встать, но еще удобней откидывается на спинку, окидывая рослого Бутгинаса покровительственным, добродушно-уничижительным взглядом.— Несколько сот рублей тоже деньги.— Он смотрит снизу вверх на Ляонаса, вымахавшего почти до электрической лампочки, висящей под потолком, и продолжает: — Это свинина, молоко, яйца. Пот колхозников. Такие деньги с неба не падают. Их надо заработать. Но не бойся: тебе не придется их вырывать с боем. Получишь. Не хочу, чтобы ты каркал с трибуны: Стропус такой, Стропус сякой, начхать ему, мол, на культуру... В конце концов это дело чести нашего колхоза. Пусть каждый посетитель библиотеки видит, что и у нас есть источники мудрости. Только при комплектовании смотрите в оба: чтобы книги были как книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72