— Я думаю, вас должно было обеспокоить то, что вы узнали обо мне. Вы же знаете, что мы, социалисты, думаем о вас.Старик засмеялся, но внезапно скривился от боли.— Черт! Как я себе представляю, вы, в первую очередь, врач, а уж во вторую социалист. — Он внимательно посмотрел на доктора. — Знаете, доктор, если вы будете голосовать за кандидата от Республиканской партии, то менее чем за три года я сделаю вас миллионером.Доктор рассмеялся и покачал головой.— Нет, спасибо. Меня это не волнует.— А почему вы пришли и не спрашиваете, как я себя чувствую? Колтон заходил уже четыре раза и каждый раз задавал мне этот вопрос.Доктор пожал плечами.— Зачем спрашивать? Я знаю, как вы себя чувствуете. Вам больно.— Чертовски больно, доктор. Колтон сказал, что эти камни, которые вы удалили, были величиной с бейсбольный мяч.— Да, действительно, очень крупные.— Он также сказал, что я теперь буду мочиться в эту сумку которую мне прицепили, пока почки не поправятся и снова не заработают.— Но вам придется таскать ее довольно долго.Старик внимательно посмотрел на него.— Знаете что, вы оба с ним дерьмо, — спокойно сказал он. — Мне придется таскать ее до могилы, которая, кстати, совсем недалеко.— Я этого не говорил.— Знаю, что не скажете. Поэтому сам говорю. Мне восемьдесят один, а к этому возрасту, если удалось до него дожить, уже от любого несет смертью. Это видно по лицу или по глазам. Поэтому не надо дурачить меня. Сколько я еще протяну?Доктор заглянул Стандхерсту в глаза и не увидел в них страха, наоборот, в них отражалось живое любопытство. Он моментально принял решение. Колтон зря скрывал от него правду. Это был настоящий мужчина, поэтому доктор ответил ему со всей прямотой:— Три месяца, если повезет, мистер Стандхерст, если нет, то шесть.Старик даже глазом не моргнул.— Рак?Хирург кивнул.— Злокачественная опухоль и метастазы. Я удалил полностью одну почку и почти половину второй. Поэтому вы и будете носить мочесборник.— Меня будут мучить боли?— Очень сильные, но с этим можно бороться морфином.— Ну и черт с ним, — произнес Стандхерст. — Смерть — это единственная штука в жизни, которую я не испробовал. Не стоит упускать случай.Внезапно затрещал телетайп в углу комнаты. Стандхерст бросил на него быстрый взгляд, потом снова посмотрел на доктора.— Как я узнаю, что конец близок, доктор?— Следите за цветом мочи. Чем краснее будет моча, тем ближе конец. Это значит, что почка начнет выдавать кровь, а не мочу, потому что опухоль полностью разъест ее.Старик смотрел на доктора ясными умными глазами.— Это значит, что я могу умереть от мочевого отравления?— Возможно, если не произойдет чего-нибудь худшего.— Да черт с ним, доктор, мне надо было умереть еще лет двадцать назад.Хирург рассмеялся.— Но сколько вы тогда упустили бы удовольствий?Стандхерст улыбнулся в ответ.— Вы, социалисты, наверное объявите день моей смерти национальным праздником?— А кого же мы тогда будем ругать, мистер Стандхерст?— Это меня не волнует, еще остаются Херст и Паттерсон.— Ну, мне пора, мистер Стандхерст, — сказал доктор протягивая руку.Стандхерст пожал ее.— Все, что в моих силах, мистер Стандхерст.— До свидания, доктор. И спасибо вам.Доктор серьезно посмотрел на него.— До свидания, мистер Стандхерст. Извините. — Он направился к двери, но голос старика остановил его.— Не окажите ли вы мне услугу, доктор?— Та сестра из операционной, с серыми глазами и большой грудью...Хирург понял, кого он имеет в виду.— Мисс Дентон?— Ее так зовут?Доктор кивнул.— Она сказала, что если мне захочется увидеть ее без маски, то она зайдет ко мне. Не могли бы вы по пути передать Колтону, что я приглашаю ее позавтракать со мной?— Обязательно передам, мистер Стандхерст, — рассмеялся хирург. 10 Дженни взяла бутылку шампанского и налила вино в высокий бокал, в котором лежали кубики льда. Вино зашипело, но пока Дженни доливала бокал до краев, пузырьки осели. Она вставила в бокал стеклянную соломинку и протянула его Стандхерсту.— Вот твой имбирный эль, Чарли.Он озорно улыбнулся ей.— Если хочешь захмелеть, то лучше пить шампанское, чем имбирный эль. — Он пригубил вино. — Ах! — воскликнул он и рыгнул. — Выпей, возможно, это возбудит тебя.— А что тебе от этого?— Мне будет хорошо, я вспомню, что сделал бы двадцать лет назад.— Тогда уж для верности сорок.— Нет. — Стандхерст покачал головой. — Лучшее время было двадцать лет назад. Возможно потому, что я дорожил этим временем, зная, что долго оно не продлится.В углу библиотеки затрещал телетайп, Дженни встала из кресла и подошла к нему. Вынув ленту с текстом, она вернулась на место.— Они выдвинули Рузвельта на второй срок, — сказала она, протягивая ему ленту.— Я ожидал этого. Теперь этого сукина сына будет нелегко скинуть. А впрочем, что мне до этого?Сразу после его слов зазвонил телефон, напрямую связанный с его лос-анджелесской газетой. Дженни взяла аппарат со стола и принесла Стандхерсту.— Стандхерст, — сказал он в трубку.Она услышала возбужденный голос на другом конце провода. Стандхерст слушал с невозмутимым лицом.— Нет, черт возьми, — сказал он. — У нас достаточно времени, чтобы поместить передовицы после его предвыборной речи. По крайней мере, мы успеем обдумать обещания, которые он собирается нарушить. Никаких передовиц до завтра. Это касается всех газет, передайте это по телетайпу.Стандхерст положил трубку и посмотрел на Дженни. Внезапно снова заработал телетайп. Дженни подошла к нему и стала читать зеленые буквы, появляющиеся на желтой бумаге.«От Чарльза Стандхерста всем газетам — очень важно: абсолютно никаких статей по поводу переизбрания Рузвельта до его предвыборной речи и ее оценки. Повторяю. Абсолютно никаких статей по поводу переизбрания Рузвельта...»Дженни отошла от телетайпа, который продолжал щелкать.— Это твой приказ, босс.— Отлично. А теперь выключи эту чертову штуку, чтобы мы могли спокойно поговорить.Дженни выключила телетайп и вернулась на свое место, напротив Стандхерста. Достав сигарету, закурила. Стандхерст потягивал через соломинку шампанское.— Что ты собираешься делать, когда эта работа закончится? — спросил он.— Я еще не думала.— А пора бы подумать, осталось уже немного.— Торопишься избавиться от меня? — улыбнулась Дженни.— Не говори глупостей. Я до сих пор жив только потому, что не хочу покидать тебя.Что-то в голосе Стандхерста заставило ее внимательно посмотреть на него.— Знаешь что, Чарли, я верю твоим словам.— Конечно, — воскликнул он.Неожиданно Дженни подошла к нему и, нагнувшись, поцеловала в щеку.— Эй, сестра Дентон, — сказал Стандхерст. — Похоже, ты готова, так я тебя и в кровать могу затащить.— Ты уже давно затащил меня, Чарли, но вся беда в том, что мы поздно встретились.Она говорила правду. Он понравился ей сразу, когда на следующий день после операции она пришла позавтракать с ним. Дженни знала, что он умирает, и сразу поняла, что и он знает об этом. Но это не помешало ему разыгрывать из себя кавалера. Никакой диетический, безвкусной пищи она не увидела, хотя самому ему есть было нельзя. Еда для завтрака была доставлена из ресторана «Романофф» на автомобиле, который всю дорогу сопровождал полицейский эскорт с включенными сиренами. Вместе с едой прибыл метрдотель в сопровождении двух официантов.Стандхерст сидел в кровати, потягивая шампанское и наблюдая, как она ест. Ему нравилось, как она ела. Такие едоки обычно эгоистичны в любви. Они не дают партнеру ничего, но требуют от него в постели такого же удовлетворения, какого требуют от пищи. Как всегда, он принял решение мгновенно.— Я собираюсь немного поболеть, — сказал он, — и мне нужна сиделка. Как вы отнесетесь к такой работе, мисс Дентон?Дженни оторвалась от чашки с кофе, и в серых глазах ее замер вопрос.— Но ведь есть сестры, которые специализируются по уходу за больными на дому. Наверное, они лучше меня справятся с такой работой?— Я предлагаю тебе.— Но я работаю в центральной больнице, у меня хорошая работа. Иногда меня приглашают помочь в клинике, как например, на этот раз. Эту работу я знаю.— Сколько ты получаешь?— Восемьдесят пять в месяц плюс жилье и питание.— Я буду платить тебе тысячу в неделю, плюс жилье и питание.— Но это смешно!— Разве? — спросил он, внимательно разглядывая ее. — Я так не считаю. Когда сегодня утром доктор уходил от меня, он сказал, что мне осталось всего три месяца. А я всегда плачу немного больше, если не могу предложить постоянную работу.Дженни смотрела на официанта, наливающего кофе.— Вы пробудете здесь около трех недель, у меня будет время подумать. Когда вы хотите, чтобы я приступила к работе?— Прямо сейчас. И пусть тебя не тревожат такие вопросы, как заявление об уходе и тому подобное. Я уже сообщил доктору Колтону и в центральную больницу, что ты переходишь работать ко мне.Дженни посмотрела на Стандхерста, поставила чашку и поднялась, сделав знак метрдотелю. Официанты моментально укатили стол.— Эй! В чем дело? — спросил Стандхерст.Она молча подошла к столу, взяла температурный лист и внимательно изучила его. Затем подошла к Стандхерсту и взяла у него из рук бокал с шампанским.— Если с этого момента я работаю у вас, — сказала она, — то вам пора немного отдохнуть. * * * Стандхерст подумал, что время никогда не бежит так быстро, как перед смертью. Однако все кажется ясным, четким, решения более легко приходят на ум. Возможно, это потому, что ответственность за эти решения нести уже не придется, переспорить могилу нельзя.Он почувствовал резкую боль, как будто внутри полоснули ножом. Стандхерст не подал виду, но по лицу Дженни понял, что она догадалась. Между ними установилось взаимопонимание, которое не требовало слов. Иногда ему казалось, что она тоже чувствует боль.— Может быть, тебе лучше лечь в кровать? — спросила она.— Не сейчас, я еще хочу поговорить с тобой.— Ладно, давай поговорим.— Ты не собираешься возвращаться в больницу, да?— Не знаю, пока серьезно не думала об этом.— Ты уже больше не будешь довольна той работой. Я испортил тебя большими деньгами.Дженни рассмеялась.— Ты прав, Чарли. Все уже будет выглядеть по-другому.Он задумчиво посмотрел не нее.— Я могу упомянуть тебя в завещании или даже жениться на тебе. Но мои детки, наверное, подадут в суд и заявят, что ты оказала на меня давление. Так что единственное, что ты получишь, так это массу неприятностей.— В любом случае спасибо, что ты подумал об этом, Чарли.— Тебе надо зарабатывать много денег. Почему ты стала медсестрой? Ты всегда мечтала об этом?— Нет. — Дженни пожала плечами. — На самом деле я мечтала стать второй Элен Уиллз, но у меня было направление в колледж Святой Марии, и я пошла туда.— Но даже любительские занятия теннисом требуют денег.— Я знаю, но в любом случае уже поздно серьезно заниматься теннисом. Меня вполне бы устроило, если бы я зарабатывала достаточно, чтобы нанимать лучшего профессионала и играть с ним по два часа в день.— Послушай! — воскликнул Стандхерст. — Но ведь это сотня долларов в день.— Да. Поэтому, наверное, придется оставить золотую мечту и вернуться в больницу.— Нет, так не годится.— О чем ты? — спросила Дженни, глядя на него. — Ведь это все, что я умею делать.— Но еще до того, как стать медсестрой, ты научилась другому — быть женщиной.— В этом плане у меня довольно небольшой опыт. В первый же раз, когда я почувствовала себя женщиной, меня ждало сильное разочарование.— Ты имеешь в виду доктора Гранта из Сан-Франциско?— Откуда ты знаешь?— Это, главным образом, моя догадка. Но газета автоматически собирает сведения о всех, кто находится рядом со мной. У Гранта определенная репутация, а тот факт, что ты работала у него и так внезапно уволилась, навел меня на эту мысль. Что произошло? Его жена застала вас?Дженни медленно опустила голову.— Это было ужасно.— Так всегда бывает, когда замешаны чувства, и со мной такое случалось не раз. — Стандхерст налил себе в бокал шампанского. — Вся штука в том, чтобы не поддаваться чувствам.— А как тебе это удается?— Я плачу деньги.— Из твоих слов получается, что мне надо стать проституткой? — В голосе Дженни чувствовалось возмущение.Стандхерст улыбнулся.— Сейчас в тебе говорит католичка, а в глубине души ты уже признала, что в этом есть смысл.— Но проституткой? — продолжала возмущаться Дженни.— Не проституткой, а куртизанкой или, как сегодня говорят, девочкой по вызову. У древних профессия куртизанки была очень почитаема, их услугами пользовались государственные деятели и философы. И не только деньги делают эту профессию привлекательной. Она гарантирует наиболее полный образ жизни, роскошь и удовлетворение.Дженни рассмеялась.— Ты просто сальный старикан, Чарли. Где ты хранишь французские открытки?— Почему бы мне не быть сальным стариканом, если я был самым молодым человеком? — рассмеялся он. — Но я никогда не был глупцом. У тебя есть все данные, чтобы стать великой куртизанкой — тело, ум, даже твои медицинские навыки могут пригодиться. Истинный секс требует гораздо большего интеллекта, чем простое животное совокупление.— Теперь я вижу, что тебе пора в кровать, — смеясь, сказала Дженни. — А не то ты дальше предложишь мне пойти в школу, где обучают этой профессии.— Это идея, — удовлетворенно захихикал Стандхерст. — Мне всегда хотелось открыть один-два колледжа. Представляешь, сексуальный колледж Стандхерста, известный под названием Школа старого развратника? — Он рассмеялся от души, и опять его лицо скорчилось от боли. Он побледнел, на лбу выступили капельки пота.Дженни моментально стащила с него халат, освобождая руку. Она ввела ему в вену ампулу морфина. Стандхерст костлявыми пальцами схватил ее за руку, пытаясь оттолкнуть и одновременно глядя на нее глазами полными муки.— Ради Христа, Чарли, отпусти, не сопротивляйся, — сердито сказала Дженни.Он разжал пальцы, и она ввела ему еще одну ампулу. Заглянув в его глаза, она поняла, что он пытается сопротивляться действию наркотика. Дженни взяла его дряблую, тонкую руку и прижала к губам. Стандхерст улыбнулся, глаза его затуманились, начало сказываться действие морфина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83