Мой голос показался мне неестественно спокойным.— Я тоже так думаю, генерал, но боюсь, что вам все же придется иметь дело со мной. С отцом вы поговорить не сможете.— Почему? — в голосе генерала появился холодок.— Мой отец уже десять лет как в могиле, — ответил я и направился к ангару. 2 Я вошел в небольшую комнату в задней части ангара, которая служила Моррису кабинетом, закрыл дверь и достал из стола бутылку виски, которая всегда хранилась там для меня. Плеснул виски в бумажный стаканчик и залпом выпил. Горло обожгло. Я посмотрел на свои руки — они дрожали.Некоторые люди не умирают, даже если ты похоронил их или кремировал. Память о них всегда мешает вам, как будто они по-прежнему живы.Я вспомнил слова отца, которые он сказал мне однажды утром в загоне позади дома некоторое время спустя после его женитьбы на Рине. Я пришел в загон посмотреть, как Невада будет объезжать нового жеребца. Было около пяти, и солнце только что встало над пустыней.Этот черный, норовистый, крепкий и злой жеребец все время сбрасывал Неваду, пытаясь укусить его или стукнуть копытом. В последний раз он чуть не растоптал его. Неваде удалось спастись, перепрыгнув через загородку.Невада стоял, прислонившись к изгороди, и тяжело дышал, наблюдая за тем, как мексиканцы отлавливали жеребца. Они громко кричали и ругались.— Он сумасшедший, — сказал Невада.— И что же ты теперь будешь делать с ним? — спросил я. Нечасто мне приходилось видеть, чтобы Невада упал с лошади три раза подряд.Мексиканцы наконец поймали жеребца, и теперь вели его обратно.— Попробую еще раз, — ответил Невада задумчиво. — Если ничего не получится, оставлю его в покое.Позади нас раздался голос отца:— Именно этого он и хочет. — Мы обернулись. Отец был одет так, как будто собирался ехать на фабрику. На нем был черный костюм и галстук, узел которого расположен был точно по центру воротничка его белой рубашки. — Почему ты не наденешь ему намордник, чтобы он не укусил тебя?Невада посмотрел на отца.— К нему не подойдешь, можно остаться без руки.— Чепуха, — уверенно сказал отец. Он снял с крючка на загородке аркан и, нагнувшись, пролез между жердями в загон. Я увидел, как он сделал из аркана небольшой недоуздок и направился к жеребцу.Жеребец рыл копытом землю, его злые глаза наблюдали за отцом. Мексиканцы натянули веревки, накинутые на его шею. Когда отец набросил петлю ему на морду, он отпрыгнул назад и лягнул передними ногами, но отец вовремя отскочил. Некоторое время он стоял неподвижно, смотря в глаза животному, потом подошел ближе. Жеребец бешено затряс головой и попытался укусить отца за руку, но промахнулся. Он бушевал так, будто на нем был наездник. Мексиканцы сильнее натянули веревки, пытаясь удержать его. Через некоторое время он успокоился, и отец снова подошел к нему.— Ты просто бешеный, сукин сын, — тихо сказал отец. Жеребец обнажил зубы и снова попытался укусить отца, но отец отдернул руку, и голова животного скользнула по руке. — Отпустите его, — крикнул отец мексиканцам. Оба парня переглянулись и, пожав плечами, отпустили веревки.Почувствовав свободу, жеребец некоторое время стоял неподвижно, глядя на отца, высокого и сильного, в мерном костюме. Их глаза находились на одном уровне. Отец начал медленно поднимать руку, и жеребец взорвался. Я увидел, как сжатые кулаки отца взметнулись вверх и, словно молот, опустились между глаз животного. Жеребец замер на мгновение, и вдруг его передние ноги подогнулись, словно резиновые. Отец быстро подскочил к нему сбоку и хлопнул ладонями по шее. Жеребец повалился на бок и лежал так, подняв голову и глядя на отца. Два мексиканца, Невада и я молча наблюдали за происходящим.Некоторое время отец и жеребец смотрели друг другу в глаза, затем животное глубоко вздохнуло и опустило голову на землю. Отец подошел к жеребцу вплотную, продернул повод между зубов и рывком заставил его подняться. Ноги жеребца дрожали, голова была покорно опущена. Он даже не повел головой, когда отец прошел перед ним, направляясь в нашу сторону.— Теперь с ним все будет в порядке, — сказал отец, вешая на крючок аркан. — Пошли завтракать, Джонас, — крикнул он и зашагал к дому.— Да, сэр, — крикнул я ему вслед.Когда я догнал его у крыльца, мы обернулись. Невада уже седлал жеребца, который, хоть и взбрыкивал, но явно был напуган.— Некоторые лошади похожи на людей, — сказал отец, глядя на меня. На его лице не было и тени улыбки. — Единственный язык, который они понимают — это хороший удар по голове.— Никогда не думал, что тебя интересуют лошади, — ответил я. — Ты никогда не приходил в загон.— Они и вправду меня не интересуют, — быстро ответил он. — Меня интересуешь ты. И ты только что получил наглядный урок.Я рассмеялся.— Урок того, как надо бить жеребцов по голове?— Нет, ты видел, что Невада не мог справиться с ним без меня.— Ну и что?Мы стояли друг против друга. Отец был высоким мужчиной, во я был выше.— А то, — ответил он, — что каким бы большим ты не вырос, ты никогда не сможешь ничего делать без моего разрешения.Я проследовал за отцом в столовую. Рина сидела к нам спиной, и когда она подняла голову и подставила отцу щеку для поцелуя, ее белокурые, отливавшие серебром волосы блеснули. Отец взглянул на меня, и в его глазах сверкнуло торжество, Он молча уселся в кресло, но я догадался, о чем он подумал, — о том, что меня нет нужды бить по голове.— Позавтракаешь с нами, Джонас? — спросила Рина.Я посмотрел на нее, потом на отца и почувствовал, как к горлу подступил ком.— Нет, спасибо, я не голоден.Я повернулся и быстро вышел из столовой, чуть не сбив по пути Робера, который входил с подносом. Когда я вернулся в загон, Невада скакал на жеребце, приучая его к поводьям. Отец был прав, от него больше не следовало ждать неприятностей.И вот теперь, спустя двенадцать лет, я словно наяву услышал слова отца, прозвучавшие в то утро.— Уходи, старик, уходи! — воскликнул я, стукнув кулаком по столу. Боль от удара отдалась в плече.— Мистер Корд!Я удивленно оглянулся. В дверях с раскрытым ртом стоял Моррис. Его вид образумил меня.— Не стой там, — рявкнул я, — входи. — Поколебавшись, он вошел в комнату, а следом за ним появился Форрестер. — Садитесь и выпейте, — сказал я, подвигая к ним бутылку виски.— С удовольствием, — сказал Форрестер, беря бутылку и бумажный стаканчик. Он плеснул себе приличную порцию. — Будем здоровы!— Это зависит от генерала. А где, между прочим, старик?— Поехал в город, у него там встреча с производителем туалетной бумаги.Я рассмеялся.— По крайней мере, уж это-то он может испытать сам.Форрестер рассмеялся, а Моррис так и остался сидеть с печальным лицом. Я подвинул к нему бутылку.— Ты на машине?Он покачал головой.— Что мы теперь будем делать?Я посмотрел на него и наполнил свой стакан.— Я как раз подумал о том, чтобы объявить войну Соединенным Штатам. Только таким образом мы сможем доказать им преимущества нашего самолета.Моррис опять не улыбнулся.— Этот самолет лучшее, что я создал.— Ну и что? — спросил я. — Черт возьми, ты ведь не понес никаких убытков. Это мои трудности. Между прочим, сколько ты заработал, делая самолеты? Эта сумма не составит одной двадцатой твоего ежегодного лицензионного платежа за тот бюстгальтер, который ты придумал для Рины Марлоу.Что было правдой. Маккалистер углядел в этом бюстгальтере большую коммерческую выгоду и оформил патент на «Корд Эркрафт». У Морриса был заключен с нами стандартный контракт, по которому все его изобретения являлись собственностью компании, но Маккалистер оказался на высоте и предложил Моррису десять процентов лицензионных выплат в качестве премии за последний год. Таким образом, доля Морриса составила более ста тысяч долларов, так как рынок сбыта был довольно обширный. Сиськи долгое время не выйдут из моды.Моррис промолчал, да я и не ждал от него ответа. Он был из тех, кто не слишком интересуется деньгами, а живет только работой.Я допил виски и закурил. Конечно, мне не стоило так взрываться при упоминании об отце. В конце концов, никто не станет просто так выбрасывать на ветер миллион.— Может быть, мне удастся что-нибудь сделать, — сказал Форрестер.— Думаете, что сможете? — В глазах Морриса промелькнула надежда.Форрестер пожал плечами.— Не знаю, попробую.— Что вы имеете в виду? — спросил я.— Это лучший из самолетов, который я когда-либо видел, и я не хочу погубить его из-за стариковской глупости.— Спасибо, — сказал я. — Мы будем благодарны за все, что вам удастся сделать.Форрестер улыбнулся.— Не стоит благодарности. Я из тех старомодных ребят, которые не хотят, чтобы нас застали врасплох.— Они скоро начнут, — кивнул я. — Как только Гитлер решит, что все готово.— Когда, вы думаете, это произойдет?— Через три, может быть, через четыре года. Когда у них будет достаточно подготовленных пилотов и самолетов.— А откуда они возьмут их, сейчас у них еще ничего нет?— Найдут. Школы планеристов принимают по десять тысяч человек в месяц, а к концу лета Мессершмитт запустит в производство свой ME-109.— Генеральный штаб считает, что Гитлер споткнется на «линии Мажино».— Он не споткнется на ней, он перелетит ее.Форрестер кивнул.— Это еще одна из причин уговорить их приобрести ваш самолет. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Вы рассуждаете так, как будто все знаете.— Это так и есть, — ответил я. — Я был в Германии меньше года назад.— Да, я помню, читал что-то об этом в газетах, вокруг вашей поездки разразился скандал.Я рассмеялся.— Да, было дело. Кое-кто обвинил меня в симпатии к нацистам.— Это из-за того миллиона долларов, который вы перевели в Рейхсбанк?Я взглянул на него. Этот Форрестер был отнюдь не так прост, как казалось.— Наверное, — ответил я. — Понимаете, я перевел туда деньги за день до того, как Рузвельт объявил о запрещении подобных операций.— Но ведь вы знали, что такое запрещение вот-вот должно появиться. Вы могли спасти свои деньги, подождав всего один день.— Ждать я не мог, деньги должны были поступить в Германию в определенный день.— Но почему? Почему вы перевели им деньги, прекрасно понимая, что Германия — это потенциальный враг?— Это был выкуп за одного еврея.— Некоторые из моих лучших друзей — евреи, — сказал Форрестер. — Но я не представляю, что за кого-нибудь из них можно было бы заплатить миллион долларов.Я внимательно посмотрел на него и снова наполнил свой стакан.— Этот еврей стоил этих денег. * * * Его звали Отто Штрассмер, и он начал свою деятельность инженером по контролю за качеством на одном из многочисленных баварских фарфоровых заводов. От керамики он перешел к пластмассам, и именно он изобрел высокоскоростное литье под давлением, лицензию на которое я приобрел в Германии, а затем продал концерну американских изготовителей. Наша сделка основывалась на лицензионных платежах, но по прошествии нескольких лет Штрассмер захотел изменить условия сделки. Это произошло в 1933 году, сразу после прихода Гитлера к власти.Он явился ко мне в отель в Берлине, где я находился в ходе своей поездки по Европе, и объяснил, чего он хочет. Штрассмер пожелал отказаться от своей доли будущих лицензионных платежей и получить в счет этого миллион долларов. Безусловно, для меня это было выгодно, так как за весь срок действия лицензии его доля составила бы гораздо большую сумму. Поэтому я удивился и поинтересовался, зачем ему это понадобилось.Он поднялся из кресла и подошел к окну.— Вы спрашиваете почему, мистер Корд? — спросил он по-английски с сильным акцентом и, вытянув руку, указал на улицу. — Вот почему.Я тоже подошел к окну. Перед отелем «Адлон» группа парней, почти мальчишек, в коричневых рубашках издевалась над стариком в сюртуке. Пока мы наблюдали, они дважды сталкивали его в сточную канаву. Мы видели, как он лежал на боку, свесив голову в канаву, из носа у него текла кровь. Парни некоторое время стояли, наблюдая за ним, потом, пнув его еще несколько раз, удалились.Я обернулся и вопросительно посмотрел на Штрассмера.— Это еврей, мистер Корд, — тихо сказал он.— Ну и что? Почему он не позвал полицию?Штрассмер снова показал на улицу. На противоположном углу стояли два полицейских.— Они видели все, что произошло.— Но почему они не остановили их?— У них есть указание не вмешиваться. Гитлер объявил евреев вне закона.— А каким образом это касается вас?— Я еврей, — просто ответил он.Помолчав некоторое время, я достал сигарету и закурил.— Что вы хотите, чтобы я сделал с деньгами?— Пусть они будут у вас, пока не получите от меня вестей. — Он улыбнулся. — Жена с дочерью уже в Америке. Буду благодарен, если вы сообщите им, что у меня все в порядке.— А почему вы не едете к ним? — спросил я.— Возможно, что такой момент настанет, но я немец, и все-таки надеюсь, что вскоре это безумие закончится.Но его надежды не сбылись. Это я понял менее, чем через год, сидя в кабинете рейхсмаршала.— Евреи во всем мире, как и в Германии, обречены, — вежливо сказал он. — Мы, представители нового порядка, понимаем это и приглашаем наших друзей и союзников за океаном присоединиться к нашему крестовому походу. — Я молчал, ожидая, пока он снова заговорит. — Мы, люди воздуха, понимаем друг друга, — сказал он.— Да, ваше превосходительство, — кивнул я.— Отлично, — улыбнулся он. — Тогда не будем терять время. — Он взял со стола папку с бумагами. — По новому закону рейха все имущество Отто Штрассмера конфисковано. Мы знаем, что там есть деньги, которые вы приказали ему перевести в Рейхсбанк.Мне не очень нравится слово «приказал». Я пытался связаться с Отто Штрассмером.Геринг снова улыбнулся.— У него было несколько приступов, и сейчас он находится в больнице.— Я знаю, — ответил я, поднимаясь.— Третий рейх не забудет своих друзей, — сказал рейхсмаршал и нажал на кнопку на столе.В дверях появился молодой лейтенант.— Хайль Гитлер, — крикнул он, выбрасывая руку в нацистском приветствии.— Хайль Гитлер, — небрежно ответил Геринг и повернулся ко мне.— Лейтенант Мюллер будет сопровождать вас в поездке на завод Мессершмитта. Надеюсь снова увидеть вас на обеде, герр Корд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83