— А где девушка?— Спит. Она всю ночь просидела возле тебя.Эймос задумался.— Я вырубился? — это прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос, поэтому я промолчал. — Похоже, что так, — сказал он, кивая головой. Потом тяжело вздохнул и поднял руку к лицу, при этом одеяло почти слетело на пол.— Кто-то подсыпал мне наркотик, — в его голосе прозвучали обвинительные нотки.— Поешь немного, в этой пище много полезного.— Я хочу выпить, — сказал он.— Наливай, бар вон там.Эймос прошлепал к бару, налил себе порцию и резко опрокинул ее в горло.— Ох, — крякнул он и налил себе еще. Его серое лицо слегка порозовело. Он вернулся к столу с бутылкой виски и сел в кресло напротив меня. — Как ты меня разыскал?— Это было легко, мы просто проследили за фиктивными чеками.Эймос налил себе очередную порцию виски, но оставил стакан на столе. Внезапно глаза его наполнились слезами.— Было бы не так страшно, если бы это был кто-нибудь другой, а не ты, — произнес он, беря стакан. Я промолчал, занятый едой. — Ты не знаешь, что такое состариться, теряется чутье.— Но ты не потерял его, — сказал я, — ты его выбросил, как хлам. Ты даже не поинтересовался моим предложением. Так что можешь и дальше пить.Эймос посмотрел на меня, потом на стакан, наполненный янтарной жидкостью. Рука его дрожала, и несколько капель виски пролилось на скатерть.— А с чего это вдруг ты превратился в моего доброжелателя?— Ошибся, — ответил я, беря чашку с кофе и улыбаясь. — Я совсем не изменился и по-прежнему считаю тебя первым в мире засранцем. Что касается меня, то я и близко бы к тебе не подошел, но Форрестер хочет, чтобы ты управлял нашим канадским заводом. Этот дурень не знает тебя так, как знаю я, и все еще считает тебя величайшим инженером.— Роджер Форрестер? — спросил Эймос и снова поставил виски на стол. — Он испытывал мой «Либерти-5», который я сконструировал сразу после войны. Он сказал, что это лучший самолет, на котором ему приходилось летать.Я молча смотрел на Эймоса. С тех пор прошло более двадцати лет и было создано множество отличных самолетов, но он помнил свой «Либерти-5». Это был самолет, с которым он вошел в дело. В лице его появилось что-то от того Эймоса Уинтропа, каким я знал его раньше.— И каковы условия контракта? — заинтересованно спросил он.Я пожал плечами.— Это вы обговорите с Роджером.— Отлично! — Эймос поднялся. Весь его облик говорил о проснувшемся в нем чувстве собственного достоинства. — Иметь дело с тобой я бы не согласился ни за какие деньги. — Он ушел в спальню, но через минуту вернулся и спросил: — д как насчет одежды?— Внизу есть мужской магазин, позвони и закажи все что хочешь.Дверь за Уинтропом закрылась, и я достал сигарету. Слушая, как он воркует по телефону, я откинулся в кресле, глубоко затянулся и выпустил дым через нос. Когда принесли одежду, я велел отнести ее в спальню. Затем снова раздался звонок. Я выругался про себя и направился к двери. Можно было подумать, что я здесь служил дворецким. Я открыл дверь.— Здравствуйте, мистер Корд, — прозвучал детский голос. Я удивленно опустил голову и увидел Джо-Энн, стоящую рядом с Моникой. В одной руке она держала куклу, которую я ей подарил, а другой вцепилась в материнское пальто.— Макаллистер прислал мне телеграмму, — объяснила Моника. — Он сообщил, что ты, возможно, здесь. Ты нашел Эймоса?Я тупо смотрел на нее. Макаллистер, должно быть, выжил из ума. Он ведь знал, что по пути Монике предстоит трехчасовая остановка в Чикаго и она сможет заехать в отель. А что, если мне не хотелось ее видеть?— Ты нашел Эймоса? — переспросила Моника.— Да, я нашел его.— Как здорово, — воскликнула Джо-Энн, увидев накрытый стол. — Я так проголодалась. — Она пробежала мимо меня, уселась в кресло и взяла тост. Я с удивлением проследил за ней взглядом.Моника с виноватым видом посмотрела на меня.— Прости, Джонас, но ты же знаешь, как ведут себя дети.— Мама, но ты ведь сама сказала, что мы будем завтракать с мистером Кордом.— Джо-Энн! — воскликнула Моника, и краска залила ее лицо.— Все в порядке, — сказал я. — Почему ты не проходишь? Моника вошла в комнату, и я закрыл дверь.— Я закажу вам завтрак, — сказал я, направляясь к телефону.Моника улыбнулась.— Мне только кофе, — сказала она, снимая пальто.— Доктор пришел, Джонас? — раздался голос Дженни, и мы с Моникой одновременно повернулись.Дженни стояла в дверях спальни, ее длинные белокурые волосы спадали на темное норковое манто, которое она надела вместо халата. Обнаженные шея и ноги не оставляли сомнения в том, что под манто у нее не было никакой одежды. Улыбка исчезла с лица Моники. Когда он повернулась ко мне, глаза ее излучали холод.— Извини, Джонас, — резко сказала она. — Мне бы по собственному опыту надо знать, что перед приходом к тебе следует заранее позвонить. Она подошла к девочке и взяла ее за руку.— Пошли, Джо-Энн.Они были уже у дверей, когда у меня прорезался голос.— Подожди минутку, Моника, — хрипло произнес я.Меня оборвал Эймос.— Как раз вовремя, дитя мое. Мы можем уйти отсюда вместе.Я повернулся и посмотрел на него. Больной, грязный старик, которого мы разыскали вчера вечером в баре, исчез. Передо мной стоял прежний Эймос, в сером с иголочки двубортном костюме, через руку у него было переброшено темное пальто. Он выглядел как руководитель высшего ранга. Когда он подошел к двери, на лице его промелькнула зловещая улыбка:— Мы с дочерью не желаем никому навязываться, — сказал он, отвесив поклон в сторону Дженни, и вышел. Я в бешенстве шагнул к двери, открыл ее, но услышал звук закрываемого лифта. Потом наступила тишина.— Прости, Джонас, — сказала Дженни, — мне не хотелось бы, чтобы ты что-то терял из-за меня.Я посмотрел на нее. Ее большие глаза светились сочувствием.— Ты тут ни при чем, все потеряно уже много лет назад.Подойдя к бару, я налил себе виски. Хорошее настроение улетучилось. Это был последний раз, когда я выступал в роли доброго дядюшки. Я отхлебнул виски и, повернувшись к Дженни, сердито спросил:— Ты когда-нибудь трахалась в норковом пальто?На ее лице появилось выражение печали и понимания.— Нет.Я плеснул себе еще виски и выпил. Мы стояли друг против друга и молчали. Наконец я произнес:— Ну?Не спуская с меня глаз, она медленно кивнула, подняла руки и протянула их ко мне. Манто распахнулось, и я увидел ее обнаженное тело. Когда она заговорила, голос ее прозвучал так, словно она всегда знала, что именно так все и должно произойти.— Иди к маме, малыш, — ласково прошептала она. Книга восьмаяИстория Дженни Дентон 1 Дженни вышла из-за занавески, закрывавшей дверь, и прошла перед камерой.— Стоп! — закричал директор картины. — Снято!И все закончилось.Некоторое время она стояла совершенно отрешенная и часто моргала, потому что погасли мощные софиты. Потом ощутила знойную августовскую жару и поняла, что близка к обмороку. Где-то вдалеке Дженни слышала голоса людей, превративших съемочную площадку в сплошной бедлам. Казалось, что все они смеются и разговаривают одновременно.Кто-то сунул ей в руку стакан с водой, и она с благодарностью жадно отхлебнула из него. Внезапно ее затрясло, как в лихорадке, и костюмерша быстро набросила ей на плечи халат, прикрыв ее прозрачное одеяние.— Спасибо, — прошептала Дженни.— Не стоит, мисс Дентон, — ответила костюмерша и внимательно посмотрела на нее. — Как вы себя чувствуете?— Отлично, — сказала Дженни, ощущая на лбу холодный пот. Костюмерша махнула рукой, и к ним подбежал гример. Он быстро протер Дженни лицо влажной губкой. В ноздри ей ударил легкий запах гамамелиса, и она почувствовала себя лучше.— Мисс Дентон, — сказал гример, — вам лучше немного полежать, вы слишком возбуждены.Дженни покорно позволила отвести себя в небольшую костюмерную и уложить на кушетку. Устало закрыла глаза. Три месяца, на которые были рассчитаны съемки фильма, превратились в пять. Пять месяцев дневных и ночных съемок, пять месяцев подниматься в пять утра, а ложиться в полночь, а иногда и позже. Пять месяцев путаницы, пересъемок, переписывания сценария.Ее снова затрясло, она натянула на себя легкое шерстяное одеяло, но дрожь не проходила. Дженни закрыла глаза, повернулась набок, согнула ноги и сжалась в комочек. Постепенно она согрелась и почувствовала себя лучше.Когда она открыла глаза, то увидела Элен Гейлард, сидящую в кресле напротив. Дженни не слышала, как Элен вошла в комнату.— Привет, — сказала Дженни. — Я долго спала?Элен улыбнулась.— Около часа, тебе нужен отдых.— Со мной такого прежде не бывало. Я чувствую жуткую слабость.— Ты перенапряглась, но это пройдет. Когда картина выйдет на экраны, ты станешь звездой — одной из величайших.— Надеюсь, — просто ответила Дженни и посмотрела на Элен. — Когда я думаю о всех этих людях, о том, как много они работают и как много вкладывают в картину, то понимаю, что не имею права разочаровать их.— Ты их не разочаровала. Судя по тому, что я видела, ты просто великолепна. — Элен поднялась с кресла и посмотрела на Дженни. — Я думаю, тебе надо выпить чего-нибудь горячего.Дженни улыбнулась, увидев, что Элен взяла коробку с порошком какао.— Шоколад?— А почему бы и нет? У тебя от него прибавится больше сил, чем от чая. А потом, ты уже можешь больше не беспокоиться о диете, картина закончена.— Слава Богу, — сказала Дженни, поднимаясь с кушетки. — Еще один завтрак из прессованого творога, и я бы не выдержала. Теперь мне надо снять этот костюм.Элен кивнула, наблюдая, как Дженни снимает прозрачные широкие шелковые шаровары, прозрачную газовую кофту и расшитый золотом голубой вельветовый жакет — таков был ее костюм в заключительной сцене. Теперь она уже была довольна тем, что Джонас пригласил ее приехать, хотя сначала отнеслась к предложению без восторга. Элен поняла, что Джонас нашел в этой девушке. Она чем-то напоминала Рину и в то же время обладала собственным шармом. Элен не хотела возвращаться в Голливуд к сплетням, обманам, мелочной ревности. Но больше всего ей не хотелось возвращаться к воспоминаниям. Она долго изучала фотографию Дженни, которую прислал Джонас, пока не поняла, в чем дело. С фотографии смотрели ясные невинные глаза ребенка. Это было лицо девушки, которая, несмотря на все перипетии жизни, сохранила в чистоте свою душу.Дженни застегнула бюстгальтер, натянула толстый черный свитер, села и взяла из рук Элен чашку дымящегося шоколада.— Я чувствую себя совершенно опустошенной, выжатой как лимон, — сказала она, прихлебывая шоколад.Элен улыбнулась и поднесла к губам свою чашку.— Так все себя чувствуют, когда заканчиваются съемки.— Мне кажется, что я уже больше никогда не смогу играть в кино, — задумчиво продолжила Дженни. — И другая роль не будет иметь для меня никакого смысла. Мне кажется, что я все отдала этому фильму, и у меня уже ничего не осталось.Элен снова улыбнулась.— Это пройдет в тот момент, когда к тебе в руки попадет новый сценарий.— Ты думаешь? — спросила Дженни. — Именно так и бывает?— Всегда, — кивнула Элен.Сквозь стенку донесся шум голосов.— Они там здорово веселятся, — усмехнулась Дженни.— Корд заказал большой обед и двух барменов. — Элен закончила пить шоколад, поставила чашку и поднялась. — Я ведь зашла попрощаться.Дженни вопросительно посмотрела на нее.— Ты уезжаешь?Элен кивнула.— Сегодня вечерним поездом я возвращаюсь на Восток.— Ох! — воскликнула Дженни, поднялась и протянула Элен руки. — Спасибо тебе за все, я многому научилась у тебя.Элен взяла ее за руку.— Я не хотела возвращаться сюда, но теперь рада, что вернулась.Они обменялись рукопожатием.— Надеюсь, мы еще поработаем вместе? — спросила Дженни.Элен направилась было к двери, но остановилась и внимательно посмотрела на Дженни.— Уверена, что поработаем. Если я тебе понадоблюсь, напиши, я всегда буду рада приехать.Через некоторое время дверь снова открылась, и в нее просунулась голова Эла Петрочелли — начальника отдела рекламы. Одновременно с ним в комнату ворвалась музыка.— Пошли, — сказал он, — вечеринка в самом разгаре, Корд пригласил оркестр.— Минутку, — сказала Дженни и, повернувшись к зеркалу, поправила волосы.Эл посмотрел на нее.— Ты что, собираешься идти в таком виде? — скептически спросил он.— А что? Фильм ведь закончен.Эл вошел в комнату и закрыл за собой дверь.— Но Дженни, детка, постарайся понять. Там присутствуют представители журнала «Лайф». Как они оправдаются перед своими читателями, если звезда величайшего фильма, над которым мы работали десять лет, будет одета в поношенный свитер и рейтузы? Мы должны показать им совсем другое.— Я не собираюсь снова надевать костюм, — заупрямилась Дженни.— Ну пожалуйста, детка, я им обещал.— Дай фотографии из архива, пусть любуются, если им так этого хочется.— Сейчас не время упрямиться, — сказал Эл. — Послушай, будь умницей, последний раз, пожалуйста.— Все в порядке, Эл, — прозвучал сзади голос Боннера. — Если Дженни не хочет переодеваться, значит, так тому и быть. — Он улыбнулся своей уродливой улыбкой и втиснулся в узкую костюмерную. — А кстати, я думаю, для читателей «Лайфа» это будет приятная неожиданность.— Хорошо, если вы так считаете, мистер Боннер, — ответил Эл.Боннер повернулся к Дженни.— Ну вот ты и сыграла эту роль. — Она молча смотрела на него. — Я думал о тебе все время, — сказал Боннер, не сводя взгляда с ее лица, — ты будешь великой звездой. — Дженни продолжала молчать. — За «Грешницей» последуют другие фильмы.— Об этом я не думала, — сказала Дженни.— Конечно, ни ты, ни Джонас об этом не думали, — Боннер рассмеялся, — и почему ты должна думать об этом? Это не твоя работа, а моя. Джонас делает фильм лишь в том случае, если хочет этого, но вдруг подобное желание снова появится у него только через восемь лет.— Ну и что? — спросила Дженни, глядя Боннеру в глаза.Тот пожал плечами.— Твоя работа зависит от меня. Если у тебя будут такие большие перерывы между фильмами, все о тебе забудут. — Бонни полез в карман пиджака и достал пачку сигарет. — А та мексиканка все еще работает у тебя?— Да.— И ты все еще живешь на прежнем месте?— Конечно.— Думаю, мне следует заглянуть к тебе вечерком на следующей неделе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83