Или в такие дни, как сегодня, когда в ранней черноте арктического неба над ним, подобно кораллово-аметистовому ожерелью, переливается радужными огнями северное полярное сияние.
Ничто. Ничто на земле не могло сравниться с Санкт-Петербургом, особенно сейчас, в январе, когда «сезон» 1914 года обещал быть просто великолепным. Сезон начался неделю назад, в день Нового года, и продолжится до самого Великого поста.
Князь уже собирался убрать палец и опустить штору на место, как вдруг коляска резко остановилась, и его едва не выбросило с мягкого сиденья.
Он выпрямился и мысленно сделал себе заметку выговорить кучеру, когда они прибудут на место назначения, коим была ювелирная империя Карла Фаберже. Со своими прочными вздымающимися ввысь гранитными столбами и богатой атмосферой византийского изобилия это был настоящий рай для воров – рай из блестящего золота, сверкающих драгоценных камней, ослепительного серебра и мерцающей эмали. Князь решил самолично забрать подарок для супруги ко дню ее рождения. День рождения был через два дня, девятого, а поскольку она бесстрашно начала курить длинные узкие черные турецкие сигары, он приказал изготовить специально для нее изящный портсигар из полупрозрачной дымчато-розовой эмали, края которого с обеих сторон должны были украшать ряды горящих огнем яхонтов. Но подарок был не единственной причиной, по которой князь решил почтить магазин своим присутствием: он хотел еще купить какую-нибудь готовую безделицу – бриллиантовую побрякушку или браслет с изумрудами или рубинами – для своей любовницы Татьяны Ивановой.
Татьяна Иванова была королевой санкт-петербургской сцены. Она компенсировала недостаток драматического дарования незаурядной красотой и огненным темпераментом, причем ее экстравагантные костюмы усиливали и то и другое. Во время их последнего свидания князь несколько переусердствовал в любовной игре и поранил один из ее сосков. Не то чтобы он намеренно причинил ей боль. Это вышло случайно. Но она кричала так, как будто ее режут, и вышвырнула его вон, пригрозив рассказать всем, какой он садист и ублюдок.
Этой безделицей он умиротворит ее и купит ее молчание. Однако все же князь решил, что с его стороны будет благоразумнее подыскать себе новую любовницу. Рано или поздно он дождется от Татьяны неприятностей. Ему надоели и ее угрозы, и она сама.
Санный экипаж по-прежнему стоял на месте. Раздраженный сначала резкой остановкой, а теперь еще и задержкой, князь потянулся к украшенному кисточкой шнуру, соединенному с колокольчиком за спиной кучера. Звонить не потребовалось: раздался стук в дверь.
Он раздвинул занавески и выглянул наружу. Стучал один из его тепло укутанных лакеев, из носа которого при дыхании струйками вырывался белый пар, а на золотых пуговицах массивного синего пальто был выгравирован герб Даниловых.
Князь Данилов тихо выругался и слегка опустил окно.
– Ну что там? – спросил он сердито, сразу же пожалев о своем тоне. Это было на него не похоже; его с ранних лет учили обращаться со слугами если и не с минимальным уважением, то, по крайней мере, вежливо. Он понимал, что его раздражительность отражала его собственное растущее недовольство Татьяной.
– Извините, ваша светлость. Впереди перевернулась повозка и загородила проезд. Не прикажете ли развернуться и попробовать проехать другой дорогой?
– Узнайте, надолго ли это. И выясните, кто они и нет ли пострадавших.
– Слушаюсь, ваша светлость. – Лакей поклонился. Этикет запрещал ему поворачиваться к хозяину спиной, поэтому он отступил на несколько шагов назад и отвернулся, только когда его начищенный до блеска сапог коснулся высокого сугроба. Затем он поспешил к месту происшествия.
Князь до конца опустил окно и высунул голову в ледяную мглу.
Впереди, за нетерпеливыми лошадьми его кареты, он разглядел маленькую группку, столпившуюся у уличного фонаря. Ему также частично была видна перевернутая повозка, колеса которой все еще продолжали крутиться в воздухе. Вместе с ней на землю завалились две лошади. Одна неуверенно поднималась на ноги, а вторая, несмотря на то что кто-то успел распрячь ее, никак не могла встать.
Лакей поспешно возвращался.
– Ну? – осведомился князь, переводя холодные голубые глаза на слугу.
– Это займет четверть часа, ваша светлость. Возможно, чуть дольше.
– Есть пострадавшие?
– Нет, ваша светлость. Там не было пассажиров. Люди сидели в двух передних повозках. Кучер успел выпрыгнуть. Очевидно, он пытался избежать столкновения с автомобилем, который занесло.
– Ничего удивительного. – Князь сурово кивнул головой. – А лошади?
– С одной, кажется, все в порядке, ваша светлость.
– А как другая?
– Пошли за ружьем.
Князь сжал губы. Он не мог спокойно думать об агонии лошади. Ему было известно, что лошади не выносят боли, а на поиски ружья, которое может избавить се от мучений, понадобится немало времени. А лошадь тем временем будет мучиться.
Он полез под сиденье за футляром из карельской березы, в котором хранил два заряженных пистолета. Он всегда держал их там на всякий случай: времена были смутные, демонстранты и забастовщики табунами бродили по улицам. И вообще поступало слишком много сведений об анархистах, наводнявших в сумерки город.
Проверив пистолет, князь подождал, пока лакей откроет дверку экипажа, затем передал ему свое тяжелое, подбитое соболями пальто. Лакей опустил подножку и помог ему сойти вниз. Поскольку князь не вытянул рук, лакей понял это как приказание просто накинуть пальто на широкие плечи его светлости.
– Следуй за мной, – приказал князь, не глядя на слугу и ясно давая понять, что он пойдет впереди. Он прошествовал вперед, как генерал, с пистолетом на боку; слуга торопливо шел следом.
Собравшаяся вокруг места происшествия небольшая толпа взглянула на Вацлава Данилова и разом замолкла. Сразу видно, что он принадлежит к самой верхушке общества. Вот человек, который привык повелевать в любой ситуации. Он решительно шагал по направлению к ним, как бы бросая вызов предательскому скользкому льду под ногами. Несмотря на кажущуюся небрежность его шагов, он двигался расчетливо и точно.
Зеваки, как один, отступили, почтительно увеличивая расстояние между собой и князем. Он был человеком, внушавшим уважение, человеком, силу характера которого чувствовали окружающие и с присутствием которого обычно считались. Он был крупным мужчиной: высокий рост и широкие плечи придавали ему внушительный вид. Его непокрытая голова была темной, с густыми, средней длины волосами, зачесанными назад и не закрывавшими уши. Борода была аккуратно подстрижена, а великолепные усы закручивались вверх. Глаза и благородный изгиб бровей выдавали в нем знатного вельможу.
Эти властные голубые глаза, глядевшие из-под полуприкрытых век, остановились на несчастной лошади. Не говоря ни слова, он вынул револьвер, направил его в голову животного и спустил курок.
Лошадь моментально обмякла и замерла.
Многие из наблюдавших за ним людей при звуке выстрела зажмурили глаза, но князь Вацлав не дрогнул. Не дрогнула, он заметил, и одна молодая женщина. Ее вытертая меховая шапка была глубоко надвинута на лоб, а нижнюю часть лица скрывал толстый шерстяной шарф; от нее исходила аура какого-то вызова и тайны, как от мусульманской женщины, прячущей свое лицо под вуалью. Он знал, что шарф призван был защитить ее от страшного холода: она вместе с остальными, очевидно, ехала в одной из двух открытых повозок, не защищенных от жестокого мороза. Ее пальто, несмотря на просторный покрой, было слишком изношенным, чтобы сохранять тепло, и ее била нескончаемая дрожь. И все же во взгляде ее живых зеленых глаз не было жалобы. Они глядели искренне и удивленно, как бы оценивая его; ему подумалось, что розовый румянец на узкой открытой полоске ее лица не был следствием мороза. На руках она держала тепло укутанного ребенка лет двух или трех.
Князь опустил пистолет и обошел вокруг перевернутой повозки, внимательно рассматривая незнакомку. Он заметил, что все оси целы и что прочный брезент, которым был накрыт груз и на котором сейчас покоилось содержимое повозки, не прорвался. Повернувшись к молчаливой толпе, он спросил, указывая на место происшествия:
– Чья это повозка?
Из невразумительного бормотания, услышанного в ответ, ему стало ясно, что фургон принадлежал не какому-то одному человеку, а всем этим людям.
– Что в нем? Какие-нибудь хрупкие предметы? Кто-то один может ответить за всех? – Он оглядел толпу. – Кто будет говорить от вашего имени?
К его удивлению, вперед быстро вышел высокий молодой человек с золотистыми волосами и синим, как сапфир, взглядом, полным веселого презрения. Он держался вызывающе прямо, как если бы считал себя ровней князю.
Князь изумленно оглядел его. Несмотря на потрепанный внешний вид, парень выглядел на редкость красивым и самоуверенным.
– Я буду говорить, ваша светлость, – спокойно произнес молодой человек.
Князь кивнул, предпочитая не замечать презрительное выражение глаз молодого человека и какой-то непочтительный оттенок, прозвучавший в словах «ваша светлость». В этом юноше он интуитивно почувствовал опасность.
– Что в повозке?
– Театральный реквизит и костюмы, ваша светлость. Мы только сегодня днем вернулись из гастролей по провинции.
– Значит, вы – театральная труппа?
– Да, ваша светлость, а я – ее директор.
– И вы собираетесь давать представление здесь, в Санкт-Петербурге?
Молодой человек пожал плечами.
– Если найдем театр, в котором сможем выступать. Князь задумался. Вопреки себе он был заинтригован.
– Какие пьесы вы играете?
– Салонные комедии, сатиру – обычный репертуар.
– Где вы последний раз выступали?
– В Сестрорецке. Мы прямо оттуда. Сама княгиня Святополк-Корсакова приходила смотреть на нас, и наша игра ей понравилась.
Князь ничем не выказал своего удивления, молча переваривая услышанное. Анастасия Святополк-Корсакова принадлежала к его кругу. Она только что вернулась в Санкт-Петербург из своего загородного дворца под Сестрорецком, и он припомнил, как всего лишь пару дней назад на балете он и Ирина в антракте разговаривали с ней, и она упомянула мимоходом какую-то превосходную театральную труппу, которую недавно видела.
– Чехов. Вы играете его пьесы?
– Да, ваша светлость, но… – Молодой человек пожал плечами. – Чехов – большой художник, а мы… мы не столь опытны.
– А для княгини… что вы играли для нее?
– «Даму с камелиями».
Князь удивленно поднял брови, затем одобрительно кивнул.
– Занятная пьеса и весьма популярная. – А про себя добавил: «И к тому же вполне безобидная». – Я сам дважды смотрел ее, и жене моей она очень нравится. Кто из вас играет злополучную Маргариту?
Они молча посмотрели друг на друга, затем молодой человек опустил глаза.
– Актрису звали Ольгой, но она слегла с плевритом и умерла.
Подобно большинству людей, принадлежащих к русской знати, князя не слишком занимали несчастья, уготованные судьбой незнакомцам – и уж, конечно, не странствующим артистам, – только на этот раз они касались его.
– Я полагаю, теперь вы не сможете ее сыграть. Неожиданно вперед вышла зеленоглазая женщина с ребенком на руках.
– Я могу исполнить эту роль. Я сотни раз видела, как это делала Ольга, и запомнила весь текст.
Молодой человек обернулся к ней.
– Сенда, ты ведь никогда не играла таких больших ролей.
– Пожалуйста, Шмария, – попросила женщина. – Я готова к ней. Я знаю.
Князь поймал взгляд пары самых выразительных, гипнотических изумрудных глаз, которые ему когда-либо доводилось видеть.
– Это ваша жена? – вежливо осведомился он.
– Нет, ваша светлость. Она вдова… моего брата.
– Очень юная вдова.
– Иногда, – с горечью произнес молодой человек, – удел юных переживать горе или смерть.
– Да-да. – Князь раздраженно махнул рукой. Он не любил вникать в проблемы низших сословий. И все же от женщины исходила какая-то чарующая сила. Он помолчал еще немного, затем принял решение. – Приходите ко мне во дворец. У нас есть свой театр. Через два дня у моей жены день рождения, и я хочу, чтобы на нем вы сыграли «Даму с камелиями». Мой мажордом разместит вас во дворце. Вам хорошо заплатят.
Молодой человек кивнул в сторону мертвой лошади.
– Для нас будет честью сыграть для вас бесплатно. Еды и крова на два дня будет достаточно. Мы признательны вам за то, что вы избавили от мучений нашу лошадь. – Голос его звучал гордо.
– Значит, договорились. Дворец Даниловых на Невской набережной. Если у вас будут затруднения, любой укажет вам дорогу. – Князь повернулся, чтобы уйти, и в этот момент краем глаза заметил движение, которое заставило его вновь обернуться. Женщина, которую называли Сендой, подняла руку и кокетливым, несмотря на мороз и обстоятельства, жестом опустила с лица шарф и сдвинула назад меховую шапку.
У князя Вацлава перехватило дыхание. Она была поразительно красива. Не мигая, она заглянула ему в глаза; он сдержанно кивнул, затем оторвал от нее взгляд и быстро зашагал в сторону своего экипажа.
В целом князь был необычайно доволен собой и под звук рассекающего воздух хлыста предался воспоминаниям о взволновавшей его встрече.
Он закрыл глаза, мысленно вызывая в памяти эти огромные изумрудные глаза, такие поразительно зеленые, с прожилками, такие полные жизни.
Он нашел себе другую актрису. Выходит… Татьяне не суждено получить безделушку. Это ему понравилось.
Приложив к губам ухоженный палец, князь удовлетворенно отметил про себя это обстоятельство.
Изумруды.
У Фаберже наверняка найдется то, что нужно.
Сенда наблюдала, как кучер провел по узкому кругу шестерку прекрасных черных лошадей, взобрался на облучок и взмахнул кнутом. Она как зачарованная следила за удаляющимся санным экипажем.
– Никогда прежде не видела таких саней, – восторженно качая головой, проговорила она и посмотрела на Шмарию. – Как ты думаешь, тот желтый металл – это настоящее золото?
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – с горечью ответил Шмария.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71