– Вы не производите на меня впечатления женщины, способной умолять. Вы просите – это возможно, но умолять… Нет, я в это не верю. Для этого вы слишком горды. – Он помолчал и добавил: – Я также не верю, что вы способны попросить об услуге и не отплатить потом за нее. Вы из тех людей, кто всегда возвращает свои долги. Она печально улыбнулась и подняла на него глаза.
– Мне больше не к кому обратиться, ваша светлость…
Он покачал головой и мягко прервал ее:
– Вацлав. Наедине со мной вам незачем обращаться ко мне так официально. Называйте меня просто Вацлавом.
Напуганная такой фамильярностью, но не желая показывать этого, она вновь опустила голову. Сейчас ее занимали гораздо более страшные вещи.
– Итак, что я могу сделать для вас, Сенда?
– Ваша власть и влияние… – вымученно начала она и замолчала. – Боюсь, даже они не смогут помочь мне.
– Посмотрим. – Он ободряюще улыбнулся. – Возможно, с моей стороны это прозвучит самоуверенно, но мне нравится думать, что я в значительной степени обладаю и тем и другим.
Сенда откашлялась и проглотила застрявший в горле комок.
– Это касается моего деверя Шмарии. Возможно, вы читали сегодняшние газеты?
Князь покачал головой.
– Еще нет. – «Что, – подумал он, – так на самом деле и есть».
– Тогда вы не знаете, что он арестован.
– Так-так, – пристально посмотрев на нее, произнес он. Потом откинулся на спинку кресла и напустил на себя задумчивый вид, большим и указательным пальцами потирая подбородок. – И в чем его обвиняют?
Она с трудом прошептала:
– В государственной измене.
– Что?! – Он сжался. – Боже мой! Рассказывайте, что случилось.
Сенда в нескольких словах поведала ему то, что ей было известно.
– Я подумаю, что можно сделать, – медленно произнес князь. – Но это будет очень трудно, даже для меня. Воровство… изнасилование, если дело не касается представителя знати… даже убийство – это одно дело. Но государственная измена! Вам, конечно, известно, что государственная измена всегда карается смертью?
Сенда застонала, лицо ее из бледного стало белым как мел.
– Пожалуйста! – Она протянула руку к его рукаву и вцепилась в него. – Помогите ему, умоляю вас!
Он по-прежнему молча смотрел на нее.
– Вы должны понять, – быстро проговорила она. – Шмария стал жертвой обмана. Там были другие. Он был не один. И он никогда, никогда не собирался причинять никому никакого вреда!
– Неужели?
Она затравленно посмотрела на князя.
– Я, право, не знаю. – При этой страшной мысли Сенда закрыла глаза, еще раз безнадежно вздохнула и, вновь упав духом, на некоторое время умолкла. – Значит, вы считаете, что надежды нет, – прошептала она.
– Не хотелось бы напрасно обнадеживать вас, но надежда существует всегда. Мне и прежде приходилось добиваться помилования.
– Так вы мне поможете! – воспрянула духом Сенда.
Князь поднял руку, прося ее помолчать.
– Пожалуйста, выслушайте меня. Как правило, помилование стоит дорого, но оно не невозможно.
– Я верну вам долг, – выпалила она. – Не важно, сколько это будет стоить, даже если на это уйдет вся моя жизнь!
– Да, да, – мягко произнес он. – Но мы говорим о государственной измене. Вам следует помнить, что такая политическая ситуация, как сегодня… не стоит говорить, что эту ситуацию нельзя назвать благоприятной даже при самых лучших условиях. А последние несколько месяцев… в общем, власти наверняка потребуют его крови.
– Но… но вы веда один из тех, кого называют властью, р-разве не так?
– Верно подмечено. – Он позволил себе слегка улыбнуться. – Но я всего лишь один из них. Один из многих. Других это тоже касается. Они постараются примерно наказать вашего друга. Они будут вынуждены так поступить, вы понимаете, потому что в противном случае они предадут забвению акт подрывной деятельности. Если его простят, противники царя решат, что и им это тоже может сойти с рук. Результатом всего этого будет… хаос.
Сенда закрыла лицо руками.
– Если бы я только могла увидеть его, поговорить с ним! – стонала она. – Я была в тюрьме, но меня к нему не пустили.
Он медленно кивнул.
– Добиться свидания будет довольно легко. Но помилования?
– Значит, вы поможете мне увидеться с ним? – еле слышно спросила она.
– Я посмотрю, что можно сделать.
Глядя ему прямо в лицо, она протяжно и глубоко вздохнула.
– Вы не пожалеете об этом, – хрипло пообещала она. Затем быстро опустила глаза и прошептала: – И я докажу вам свою благодарность. Как вы говорили, я плачу свои долги.
– Мы обсудим это позже, – стараясь скрыть улыбку ликования, проговорил князь. – А сейчас я должен подумать, что можно предпринять. Если я сумею все устроить, то пришлю за вами домой гонца и экипаж, который отвезет вас в тюрьму.
Сенда кивнула и поднялась на ноги, глаза ее влажно блестели. С минуту она колебалась, затем наклонилась к князю и дотронулась своими измученными губами до его щеки. Ее теплое, сладкое дыхание коснулось его лица, оно было таким восхитительным и всесильным, что он едва не застонал.
Однако Вацлав Данилов ничем не показал, как взволновал его этот поцелуй, скрыв чувства за привычной маской. Поцелуй был молчаливым договором, контрактом. С сегодняшнего дня она будет принадлежать ему… она уже принадлежала ему. Сенда пришла к нему за помощью, прекрасно понимая, что придется платить. Она должна будет чем-то вознаградить его за оказанную услугу. И если это и нельзя назвать любовью, предлагаемой добровольно и от чистого сердца, то, по крайней мере, он получит достойную замену любви, и этого будет вполне достаточно. Сдерживая рыдания, она ушла.
Князь долго сидел, погруженный в сладкие грезы. Без нее комната казалась холоднее. Он не мог до конца постичь влияние, которое оказывает на него эта женщина. Ни одна из его любовниц не была для него такой желанной. Казалось, что своим присутствием она согревает воздух вокруг. И теперь она принадлежала ему.
Ему.
Сам того не сознавая, он поднял руку и коснулся щеки, где еще горел ее поцелуй.
Внушающее ужас Охранное отделение, русская тайная полиция, как и ее предшественники – и последователи, – слыла всемогущей и зловещей организацией. Охранка – эти три коротких, произнесенных шепотом слога вселяли страх в сердца всех, кто их слышал. Это Охранка, как вор, приходила по ночам и вытаскивала из постелей предположительных врагов государства, и больше о них никто ничего не знал. Это Охранка арестовывала невинного человека, чтобы потом доставить его обратно и бросить у порога собственного дома избитым до такой степени, что он терял рассудок. Конкретные доказательства преступлений не требовались: подозрение, слежка и даже просто ни на чем не основанный слух – этого было вполне достаточно. Само слово «Охранка» стало еще одним синонимом слова «гнет», синонимом грехов и преступлений царского режима. Это слово всегда произносили шепотом, оглядываясь, желая убедиться, что никто не подслушивает. Казалось, если произнести его вслух, оно станет еще могущественнее, а может быть, даже вызовет и появление страшной тайной полиции.
В одну из мрачных тюрем Охранного отделения посланец князя и привез Сенду на свидание со Шмарией.
Редкие экипажи и прохожие воровато двигались вдоль мрачных стен, как если бы все знали о творящихся за ними страшных делах и хотели как можно быстрее миновать это зловещее место. Ходили слухи, что даже птицы боялись садиться на крепостные крыши и стены с бойницами.
Внутри крепости царили еще большая темнота, сырость и холод, чем можно было предположить, глядя на нее снаружи. Голые лампочки, забранные металлическими сетками, отбрасывали причудливые тени на сочившиеся сыростью стены подвалов, коридоров и пыточных камер. Это место было воплощением зла, зеленым адом, и страдания его временных жильцов повсюду оставили свои следы: засохшие ржавые пятна крови на полу и стенах, глубокие царапины на камнях от ногтей обезумевших от боли пленников. В воздухе, казалось, повис вечный крик ужаса. Шепчущие и вздыхающие призраки. Истошные вопли. Глухой лязг, раздающийся по углам и отражающийся от стен. Пронзительные визги, от которых кровь стыла в жилах, щелканье хлыстов и удары дубинок, звуки выстрелов.
Сенда была уверена, что, если ей придется задержаться в этой преисподней дольше нескольких минут, она, несомненно, сойдет с ума. Невыносимо было думать о том, что Шмарию держат здесь пленником. Мысленно она все время представляла его бегущим по полю. Он всегда так любил волю, свежий воздух, огромную бескрайнюю чашу неба. Ему, должно быть, трудно примириться с заключением. И трудно держать язык за зубами. В нем было слишком много от свободолюбивого бунтаря. Он наверняка уже настроил против себя своих тюремщиков. Возможно, даже насмехался над ними. Дразнил их.
Надзиратель, сопровождавший ее в камеру Шмарии, казалось, был весь пропитан духом Охранного отделения, так же как и караульный начальник с тяжелым взглядом, и другие тюремщики, и доктора. Они не носили форменной одежды – ее заменяло одинаковое выражение непроницаемых лиц с холодными, ничего не выражающими глазами тупых исполнителей; нашивками и знаками отличия служила их спокойная, не знающая жалости уверенность.
Сенда спускалась все ниже и ниже по грубо вырубленным ступенькам винтовой лестницы в самые недра крепости. Ей приходилось идти с величайшей осторожностью. Покрытые слизью ступени за несколько столетий своего существования стерлись. Она почувствовала приступ охватившей ее клаустрофобии; ей стало трудно дышать. Откуда-то снизу, подобно колокольному звону, доносился звук разбивающихся о камень капель воды. У ее ног с омерзительным писком проносились крысы, и чем глубже вниз уходила лестница, тем сильнее чувствовался холод. Ужасная смесь зловонных запахов кала, мочи и рвоты вызывала у нее тошноту; она недоумевала, почему тюремщики не потрудились вымыть ступеньки. Наверное, их это больше не волновало: возможно, они к этому привыкли. А может, это было задумано как еще один способ воздействия на заключенных?
Ступеньки, которые вначале были зелеными и липкими, теперь оказались покрытыми скользким и вонючим коричневым слоем льда. Что-то мокрое капнуло ей на лоб. Сенда подняла вверх глаза и вздрогнула. Со сводчатого каменного потолка над ее головой свисали сталактиты из фекального льда. Она принялась яростно вытирать рукавом лицо.
Наконец они дошли до самого конца сводчатого лабиринта. Тюремщик остановился у последней массивной железной двери. Скобы тяжелого засова крепились толстыми заклепками к ее поверхности. Сенда заметила, что в этой двери не было окошка.
– Здесь, – произнес тюремщик, до этого момента не проронивший ни слова.
Она молча смотрела, как он выбрал из связки огромный ключ и отпер дверь, затем отодвинул засов и медленно толкнул дверь внутрь. От скрипа ржавых петель и скрежета металла по камню у нее в жилах застыла кровь; эти звуки вызвали в ее воображении самые мрачные предчувствия.
– Мне придется запереть вас, – сказал тюремщик. – Я вернусь через десять минут.
Сквозь зубы Сенда спросила:
– Это все время, которое есть в моем распоряжении?
– Думаю, вам и десяти минут будет много. – Он усмехнулся, обнажив ряд крупных, пожелтевших от табака зубов. – Мы называем эту камеру «раем». Еще никто из тех, кто попал в нее, не выходил отсюда живым.
Сенда резко повернулась к нему лицом, ее глаза сверкали ледяной ненавистью.
– Я знаю двоих, кому это удастся! – Не желая показать тюремщику свой страх, она прошла мимо него в тесную каменную темницу, которая, подобно дымовой трубе, уходила вверх метров на десять. Сенда не могла припомнить более гнетущего зрелища. Будь ее воля, она не поместила бы в эту камеру даже бешеного зверя, не говоря уже о том, чтобы бросить сюда человеческое существо.
А смрад! От него желчь поднималась у нее к горлу. Вдруг ее каблучки наступили на какую-то кашицу, и ей с трудом удалось удержаться на ногах. Испражнения. Неужели в этих камерах не было самых элементарных удобств?
Позади заскрипела железная дверь и загремел засов. В камере было темно, если не считать узкого лучика света, падающего из тусклой лампочки высоко на потолке.
– Ш-Шмария? – неуверенно прошептала Сенда, пока глаза ее привыкали к полумраку. – Шмария?
У ее ног послышался какой-то шорох. Это была крыса размером с кошку. Сенда пронзительно вскрикнула и прижалась к двери. Железо было холодным как лед.
Затем она услышала стон, доносящийся слева, медленно повернула на звук голову и затаила дыхание.
«Это какая-то ошибка! – уговаривала она себя. – Человек, свернувшийся в углу, не Шмария. Не может им быть. Шмария высокий, светловолосый и крепкий. Он совсем не похож на это грязное, сломленное, всклокоченное подобие человека, съежившееся в углу».
Вся дрожа, Сенда подошла ближе и со все возрастающим ужасом посмотрела на закутанное в одеяло существо. Она судорожно глотнула воздух. В висках застучало. Комната закружилась перед глазами, и ей пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.
Это был Шмария.
Забыв про грязный обледенелый пол, она бросилась на колени рядом с ним, обхватила руками его лицо и нежно повернула к себе. Его глаза были отсутствующими, тусклыми, помутившимися от боли.
– Н-не надо б-больше… – пробормотал он распухшими губами.
Где-то глубоко внутри нее вспыхнуло и загудело пламя. Он не узнавал ее! Что они с ним сделали! Что за чудовища обитали в этом месте?
Сенда попыталась успокоить его, пригладить грязные, покрытые кровью волосы и наклонилась поближе. Это был не тот Шмария, которого она знала и любила. Вместо знакомого, молодого и здорового мужчины на нее непонимающим взглядом смотрело лицо старика, безжизненное, распухшее и изуродованное. Его обычно чисто выбритые щеки покрывала колючая щетина, а упрямый подбородок с ямочкой казался перекошенным от боли.
Не в силах больше выносить это страшное зрелище, Сенда в ужасе закрыла глаза.
– Шмария, Шмария, – плача, шептала она. – Что они с тобой сделали?
Но он по-прежнему смотрел на нее невидящим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71