– Там никого нет. И дверь запирается.
– Нас могут заметить. – Но она даже не посмотрела вокруг.
– Ну и пусть.
Сенда встретилась глазами с его зовущим взглядом и не отвела их.
– Тогда вперед, – согласилась она и с такой силой дернула его за руку, будто хотела оторвать ее. – Чего же ты ждешь?
– Вот чего. – Он безо всяких усилий подхватил ее на руки и понес в маленькую кладовку. Там было темно, холодно и пахло плесенью, но для них это не имело значения. Он опустил ее на пол и стал запирать на засов дверь, а она, как стреноженная, с гулко колотящимся сердцем, так и осталась стоять на месте, чувствуя себя молоденькой влюбленной девушкой, тайком убежавшей на свидание. Совсем как она это делала, когда они жили в гетто.
– Я хочу, чтобы ты ласкал меня, – нежно сказала она, на ощупь расстегивая на спине застежку. Теперь она могла ощущать его руки.
У нее перехватило дыхание, когда она представила себе, как он в этом темном чулане сжимает руками ее груди, захватывает губами ее соски. Затем она почувствовала, как он поднимает тяжелую юбку ее платья.
– Подержи его, – попросил Шмария, – пока я сниму все, что под ним.
– Только смотри, чтобы платье не испачкалось.
– Женщины, – засмеялся он. – Мы собираемся заняться любовью, а тебя волнует только твое платье.
– Это неправда, – прошептала Сенда. – Меня волнуешь ты.
– Я это знаю. – Он страстно поцеловал ее и затем стал руками прокладывать себе дорогу сквозь все ее многочисленные нижние юбки и наконец расстегнул держащиеся на одной пуговке шелковые трусики.
Что-то упало на пол.
– Черт! – выругался он.
– Что это? – спросила она.
– От твоих трусиков отлетела пуговица.
– Я же просила тебя быть поосторожнее! – прошипела Сенда. – Что мне теперь делать?
– Никто не заметит, если ты будешь без них.
Он нащупал руками курчавый треугольник под ее животом. Из груди у нее вырвался стон, и она услышала, как он расстегивает свои брюки. Затем почувствовала, как прижимающаяся к ее телу мужская плоть увеличивается в размерах. Ее дыхание участилось.
Сенда еще выше приподняла платье и прошептала:
– Я хочу тебя. – Затем, почувствовав, как он входит в нее, задохнулась. – Господи, – простонала она. – Как хорошо.
Сенда прижалась к своему возлюбленному, заставив его стоять неподвижно, в то время как сама заскользила навстречу его плоти.
Настал момент, когда он не мог больше растягивать удовольствие и, тяжело дыша, навалился на нее всем телом.
Хватая ртом воздух, она почувствовала, как сквозь нее проходят волны неземного блаженства.
– Да! – громко шептала она. – Да, да, да! Ощущая приближение его оргазма и ошеломленная столь бурным натиском, она уловила ритм его движений и начала сама раскачиваться навстречу. Все быстрее и быстрее сливались они в единое целое, и его плоть, казалось, все увеличивалась, входя в нее яростными толчками. Вдруг Шмария застонал, как раненный, немного отпрянул и вошел в нее последний раз, смешав изверженное семя с любовным соком ее тела.
Прижимаясь к ней, он застонал, не пытаясь сдержать охватившие его судороги. Затем дыхание его стало ровнее, и Сенда издала легкий возглас разочарования, когда он, обмякнув, вышел из нее.
– Слишком быстро! – не успев отдышаться, произнесла она.
– У нас еще есть время – прошептал Шмария, ловя ртом воздух. – У меня еще есть язык.
Сенда блаженно улыбнулась. Ей уже давно не бывало так неописуемо хорошо.
Вот уж действительно наступала ночь волшебства, добрых фей и сказочных превращений.
Представление «Дамы с камелиями» было назначено на восемь вечера.
В шесть часов ко дворцу начали съезжаться гости, а к восьми часам они повалили толпой. Графиня Флорински прислала за кулисы посыльного передать, что начало представления откладывается на час. Это известие было встречено гулом недовольства со стороны взволнованных актеров, но, когда то же известие прокричали через дверь кладовки Шмарии и Сенде, те встретили его с восторгом, по крайней мере, Шмария.
Над луковками куполов Даниловского дворца в хрустально-черном небе повисли коралловые нити северного сияния, словно мерцающая шелковая вуаль. Небо прояснилось, как если бы высочайшим указом в честь празднования дня рождения княгини Ирины было повелено установить великолепную погоду. По покрытой льдом круговой подъездной дороге, вдоль которой с двух сторон висели тысячи праздничных электрических фонарей, излучавших так нравящийся княгине сапфирово-синий свет, непрерывным потоком двигались роскошные автомобили и запряженные лошадьми экипажи, в которых сидели прибывающие на торжество гости. Те, кто посмелее, подъезжали с другой стороны в небольших красных санках. Лошади со свистом неслись по замерзшей Неве и въезжали в парк через гигантские дворцовые ворота. Но откуда бы ни прибывали гости, их встречало захватывающее зрелище. Дворец со всех сторон был украшен монограммами княгини из сапфирово-синих электрических лампочек; в воздухе, казалось, парили огромные, высотой в три этажа, стилизованные буквы И, Н, Д – Ирина Николаевна Данилова.
Если снаружи дворец освещался электричеством, которого хватило бы на небольшой городок, то внутри было царство свечей: хрустальные и золотые люстры и канделябры заливали теплым светом коридоры, лестницы и грандиозные залы, в которых уже звучали возбужденные голоса, грациозная музыка и слышался хор поздравительных речей. Бриллианты, изумруды, сапфиры и рубины, которых с избытком хватило бы на несколько королевств, затмевали друг друга, по мере того как все новые гости – многие дамы были в белом – входили в Колонный зал. Их встречала целая армия слуг, принимающих горностаевые, котиковые, рысьи, соболиные и лисьи шубы. Из галереи на втором этаже, расположенной меж колоннами из яшмы, давшими название залу, лились нежные звуки камерной музыки в стиле барокко. Гости были без подарков: всю прошлую неделю из самых лучших магазинов Санкт-Петербурга непрерывным потоком доставлялись пакеты, которые сейчас заполняли приемную.
Сняв внизу шубы, приглашенные поднимались вверх по величественной лестнице, мраморные ступени которой по этому случаю покрывал красный ковер; прежде чем войти в Малахитовый зал, им приходилось ожидать своей очереди на верхней площадке, пока мажордом не объявит об их прибытии.
Засвидетельствовав свое почтение «новорожденной», стоящей в окружении князя, графа Коковцова и духовника княгини, престарелого архиепископа с роскошной бородой, гости оживленными группками переходили в соседний Агатовый вестибюль, где негритянский джазовый квартет из Нью-Йорка играл входящую в моду американскую музыку. В Голубом салоне оркестр балалаечников поднимал настроение гостей зажигательными традиционными русскими мелодиями, а в Золотом кабинете, получившем свое название благодаря лепнине и мебели с украшениями из золоченой бронзы, струнный квартет выводил размеренную изящную мелодию в стиле строго классического декора. Одетые в ливреи лакеи сновали с золотыми и серебряными подносами, разнося высокие хрустальные бокалы, до верху наполненные пенящимся «Луи Родерер Кристалл», излюбленным шампанским государя, доставлявшимся для него из Франции; на столах в огромных лоханях со льдом стояли гигантские серебряные чаши с сорока килограммами зернистой белужьей икры.
После приема гостей мягко препроводили в театр, где камерный оркестр из Колонного зала уже играл увертюру к «Травиате», опере Верди, написанной на сюжет романа Дюма «Дама с камелиями».
По ту сторону тяжелого красного бархатного стеганого занавеса, который вскоре должен был подняться, слышались приглушенные звуки возбужденных зрителей.
В воздухе чувствовалось напряжение.
Сенда, невидимая зрителями, слегка отодвинула край стеганого занавеса и окинула взглядом зал. Ряды золоченых кресел в стиле Людовика XVI уже были заполнены. Она с удивлением обнаружила, что мест было меньше, чем зрителей: позади оркестра и последних рядов балкона тоже стояли люди. А две роскошные ложи с задернутыми шторами, важно выпячивающиеся по обе стороны авансцены, были пусты.
По залу пробежал шепот, и все глаза устремились на левую ложу, откуда вчера во время репетиции аплодировал князь. В нее запоздало, но торжественно входила чета Даниловых в сопровождении еще четверых гостей.
Сенда с любопытством изучала женщину, которая, по всей видимости, была княгиней Ириной, поскольку именно она с непринужденной грациозностью первой входила в ложу. Внешне она казалась немного старше князя, светлокожей и хрупкой, в ней было нечто бесцветное и полупрозрачное. Ее серебристо-голубое парчовое платье было расшито жемчугом, а высоко зачесанные выцветшие желтые волосы украшало некое подобие тиары, если только тиары могут быть сделаны из отполированного льда. На ее тонкой аристократической шее сверкало плотно прилегающее колье с еще одним куском «льда»; ниже на грудь спускались два более длинных ожерелья из огромных жемчужин. На большинстве остальных женщин в зрительном зале тоже было много драгоценностей, хотя именно эти сверкающие ледяные глыбы намного превосходили остальные по своим размерам и, очевидно, были самыми ценными. Сначала Сенда не знала, что и подумать обо всех этих сокровищах: никогда прежде она не видела ничего подобного, но потом инстинктивно догадалась, что это – хотя раньше лишь понаслышке знала о них, бриллианты.
«Бог мой, я никогда в жизни не видела столько драгоценностей», – удивлялась Сенда про себя, смущенно приложив к голой шее руку. На самом же деле она едва ли вообще видела какие-либо драгоценности, если не считать тех, что замечала на женщинах в городах, где они выступали. Да и те в большинстве своем были скромными и недорогими: тонкая золотая полоска на пальце, чаще позолоченное серебро, а из камней самыми дорогими были аметист или топаз. Она уже сейчас чувствовала себя совершенно голой, а что же будет на балу? Оставалось лишь надеяться, что шелковых камелий, которые предусмотрительно нашила ей на платье мадам Ламот, будет достаточно, хотя остальные гости, казалось, совершенно не замечали огромного количества надетых на них самоцветов. Боже мой, на княгине было целых три ожерелья!
Помимо величины камней в украшениях княгиню еще что-то отличало от других женщин. Возможно, ее манера держаться, хрупкая красота или то, как занявшие свои места зрители украдкой ее разглядывали.
Затем со смесью замешательства и потрясения Сенда поняла, что, все деньги России не могли купить Ирине Даниловой здоровые руки. Именно они отличали ее от других. Это были какие-то страшно изуродованные и демонически отвратительные клешни, хотя по возрасту она была слишком молода для артрита.
Только после того как княгиня опустилась на кресло между архиепископом и князем, сопровождавшие их люди заняли места позади них.
Сенда услышала, что увертюра подходит к концу. Через каких-нибудь пятнадцать–двадцать секунд поднимется занавес, и она уже собралась поспешить за кулисы, как вдруг, вместо того чтобы закончить увертюру, оркестр снова заиграл ее. По залу пробежал шепот голосов, и головы зрителей повернулись в сторону пока еще пустовавшей правой ложи, расположенной напротив ложи Даниловых. Сенда с любопытством посмотрела туда, стараясь понять, что происходит, но увидела лишь четверых офицеров в роскошных мундирах, которые, войдя в ложу, осмотрели ее, как бы ища что-то. Затем, очевидно, удовлетворенные осмотром, они удалились. Оркестр плавно перешел от увертюры к величественному государственному гимну.
Зрители как один встали и обратили взоры на ложу.
Сенда от удивления раскрыла рот.
С гордо поднятой головой, сверкая бриллиантами, в ложу прошествовала дама. На ней было белое платье, оставлявшее голыми плечи цвета слоновой кости. В ее волосах блестела великолепная, изукрашенная драгоценными камнями диадема, с которой сзади спускался каскад тончайших кружев. В ней необъяснимо чувствовались воспитание и уверенность женщины, рожденной для того, чтобы властвовать.
Позади нее шел мужчина. Он был строен и являлся обладателем подкрученных усов и короткой бородки. На его прекрасно скроенном темно-синем мундире сверкали ленты, медали и золото: золотой галун, золотые эполеты, золотой ремень и золотой воротник. Красная атласная лента наискось пересекала его грудь. Выражение его лица было скорее мягким и застенчивым. Когда он окинул взглядом сцену с опущенным занавесом, Сенда почти ощутила на себе его взор.
Молнией сверкнула ослепившая ее мысль, от которой вдруг подкосились ноги, и она опустилась на складку тяжелого стеганого занавеса. Ее словно парализовало. Казалось, сердце перестало биться, Сенда сделала глубокий вдох и, обернувшись, подала знак Шмарии. Он быстро подошел к ней. Она почувствовала его теплое успокаивающее прикосновение. Когда он выглянул из-за занавеса, Сенда, приложив руку к вздымающейся груди, вопросительно посмотрела на него.
– Это ведь не… – Она не осмелилась закончить фразу.
В ярко-голубых глазах Шмарии плясал дикий, опасный огонь.
– Сегодня ты будешь играть, как никогда, Сенда, – сухо сказал он. – Кажется, тебе предстоит развлекать не только сливки русского света, но также и наших досточтимых царя и царицу.
Если Сенда и заметила звучащий в его голосе сарказм, то никак этого не показала.
– Боже мой, – в немом замешательстве простонала она, чувствуя, как съеживается в своем платье, а грим делает выражение се лица еще более гротескным. У нее проступил холодный пот, ноги стали ватными. Ей хотелось умереть, не сходя с этого места.
Оркестр вновь заиграл последние такты увертюры. Шмария поспешно утащил ее за кулисы. Актеры, исполняющие роли барона де Варвиля и Нанины, молча поспешили мимо них занять свои места на сцене. Сенда со все возрастающим ужасом смотрела, как Нанина опустилась на стул и, быстро взяв в руки шитье, погрузилась в работу. Барон устроился в глубоком кресле у камина. Занавес медленно поднялся, и перед зрителями предстал парижский будуар Маргариты Готье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71