Скорее всего она забрала деньги, которые у нее были, и сбежала с ними. Надеюсь, что хотя бы они с Дмитрием наедятся на славу!
– Инга! Нельзя так говорить, – резко оборвала ее Сенда. – Ты же знаешь, сегодня целый день неспокойно из-за всех этих беспорядков и демонстраций. По всей вероятности, Поленька просто не смогла вернуться домой.
– Неужели? А как же Дмитрий? У него ведь ваша лошадь и ваша коляска, разве нет? Я проверяла на конюшне, их там нет. Он мог бы привезти ее сюда.
– Возможно, их ранили.
– Возможно, это самые настоящие мошенники.
– Завтра, – усталым голосом проговорила Сенда, – все будет гораздо лучше.
– Боюсь, что завтра, – проворчала пессимистично настроенная Инга, – все будет гораздо хуже.
К сожалению, Инга оказалась права.
На следующее утро еще большие толпы людей заполнили улицы. Еще больше булочных и продовольственных магазинов было разграблено, а вездесущие казаки, всегда появляющиеся при первых же признаках беспорядков, вновь патрулировали улицы, правда, на этот раз без своих плеток. Отсутствие плеток у казаков не прошло у демонстрантов незамеченным, ведь плетки были традиционным способом наведения порядка. Это указывало на то, что казаки не будут также применять и винтовки, и толпа радостно приветствовала их.
Но даже отсутствие плеток и оружия было бессильно утолить голод.
– И что теперь? – неизвестно к кому обращаясь, проворчала Инга. – Полдень давно прошел, а ни Поленька, ни Дмитрий так и не объявились. Не скажу, что я по ним соскучилась, особенно по этому Дмитрию с его бегающими глазками, но больше мы их ждать не можем. Иначе просто умрем с голоду.
Они с Сендой были на кухне, где перерывали полки и шкафы.
– Мейсенский фарфор и столовое серебро – это, конечно, прекрасно, но мы же не можем их съесть. Надо раздобыть каких-нибудь продуктов. Нам двоим много не надо, но я беспокоюсь о Тамаре. Девочка растет, и ей надо усиленно питаться.
– Знаю, знаю! – оборвала ее Сенда, силы и терпение которой подошли к концу, и она чувствовала, что ее затягивает трясина раздражения, разочарования и растущего гнева. Она повернулась на каблуках, быстро прошествовала в прихожую и принялась натягивать на себя теплую соболью шубу и такую же шапку.
– Интересно, куда это вы собрались такая разодетая? – подбоченясь, осведомилась Инга.
Обернувшись, Сенда выглянула из пушистого меха, обрамлявшего ее овальное лицо.
– Ты же знаешь, на улице холодно. И потом я всегда так одеваюсь, – удивленно ответила она. – Я хочу попытаться купить каких-нибудь продуктов.
– Нет, в таком виде вы никуда не пойдете, – мрачно произнесла Инга. – Судя по тому, какие там страсти, лучше всего смешаться с толпой. Я думаю, будет гораздо безопаснее, если вы наденете что-нибудь старое и достаточно потрепанное. В данный момент этим людям вряд ли понравится, если вы будете выставлять напоказ свой достаток. Они вполне способны просто-напросто сорвать с вас эту шубу.
Сенда молча кивнула. Инга была права. Ей самой следовало бы подумать об этом. Не говоря ни слова, она стянула с себя шубу и шапку и принялась рыться в шкафах в поисках чего-нибудь простенького и незаметного. Вздыхая, она отодвигала вешалку за вешалкой. Сенда понятия не имела, что в ее гардеробе было так много экстравагантных нарядов. Лишь сейчас, когда надо было найти что-то, не привлекающее внимания голодной толпы, она в полной мере осознала размеры своего красивого гардероба. В конце концов выбрала старенькое пальто и одну из шалей, принадлежащих Инге. Хмуро оглядела свое отражение в зеркале.
– Я похожа на старую бабушку, – сказала она, скорчив гримасу.
– Лучше уж живая бабушка, чем мертвая принцесса, – мягко ответила Инга.
Сенда ушла и вернулась лишь спустя три часа. Она была измучена, ноги болели, но, учитывая сложившуюся ситуацию, добилась потрясающих успехов. «Не важно, – говорила она себе, – что пришлось заплатить в десять раз больше, чем стоили бы эти продукты в обычное время; по крайней мере, мне удалось купить немного вялой репы и фасоли, тощего цыпленка, шесть бурых яиц, осторожно завернутых в газету, небольшой треугольный кусок сыра и мешочек риса. И все же при том, что большинство продовольственных магазинов были закрыты, у них будет настоящий пир.
– Если это то, что нас ждет, – сквозь зубы мрачно сказала ей Инга, когда она доставала драгоценные продукты, – тогда «помогай нам Бог».
Им действительно потребуется Божья помощь. На следующий день, в пятницу, 9 марта, жизнь в Петрограде остановилась. Почти все рабочие – и мужчины, и женщины – приняли участие в общегородской забастовке. Поезда не ходили. Трамваи не вышли из депо. На улицах не было видно ни одного извозчика. Не вышла ни одна газета. Гигантские толпы, на этот раз с огромными красными знаменами, которые вскоре станут привычными, шли по улицам, скандируя: «Долой немку! Долой войну!». Эти два лозунга весь день непрерывно сотрясали переполненные улицы.
В конце концов серьезность ситуации стала очевидна. Даже люди, принадлежащие и к высшим слоям общества, не могли больше игнорировать надвигающуюся опасность. Мало кто из них в тот день покидал свой дом; в Мариинском театре на концерте скрипача Джорджа Энеску присутствовало менее пятидесяти слушателей. Рестораны пустовали.
Сенда, которая должна была выступить в возобновленной постановке «Дамы с камелиями» на сцене Theatre Francais, предусмотрительно решила запереться дома и никуда не ходить. Как оказалось, так же поступили и остальные актеры труппы и зрители.
По всему Петрограду положение с продовольствием становилось все более безнадежным. Без транспорта нельзя было доставить даже те немногие запасы, которые были в городе. А если это все же происходило, магазины подвергались разгрому прежде, чем в них входил первый покупатель. Царь, находившийся за пятьсот верст от столицы и не представлявший размеров проблем, сотрясавших город, наивно телеграфировал свои распоряжения – осторожно завуалированные инструкции, из которых следовало, что войска могут применять оружие при разгоне толпы.
По счастью, кровопролитие было сведено к минимуму благодаря отсутствию дисциплины в войсках. Хорошо обученные ветераны к тому времени давно погибли, сражаясь с германцами, а те, что остались в живых, были в окопах далеко на фронте. Петроградский гарнизон состоял из необстрелянных новобранцев, большинство из которых были родом из рабочих окраин Петрограда. Из-за острой нехватки офицеров и оружия многие из них вообще не были обучены.
Несмотря на это, в субботу, 10 марта, на Невском проспекте в результате обстрела демонстрантов были убиты и ранены пятьдесят человек. Всего в этот день число жертв среди гражданского населения Петрограда составило двести человек.
Погибших было бы гораздо больше, если бы все солдаты выполняли отдаваемые им приказы. Одна рота, которую офицер криками заставлял открыть огонь по толпе, вместо этого застрелила его самого. Другой полк предпочел разрядить в воздух свои винтовки, чем стрелять в безоружных людей.
В ту ночь царю была отправлена телеграмма следующего содержания: «В столице анархия».
Царь не замедлил ответить, прислав подкрепления, но в воскресенье днем вспыхнул мятеж среди солдат, и они сотнями начали переходить на сторону восставших.
Ко вторнику в городе был единственный форпост царизма: полуторатысячный гарнизон, оставшийся верным царю, охранял Зимний дворец. Повстанцы дали войскам двадцать минут на эвакуацию, в противном случае угрожая им обстрелом из орудий.
Гарнизон бежал.
Это была сцена из «Ада» Данте.
Величественный, некогда спокойный город находился в самом центре революционного урагана. Толпа неистовствовала, занималась грабежами и мародерством. Оружейная стрельба не прекращалась ни днем, ни ночью. Воздух сотрясался от криков. На военно-морской базе неподалеку от Петрограда матросы зверски убили одного офицера, а второго похоронили заживо рядом с трупом первого. Все утратило цену, и прежде всего сама жизнь. Столетия голода и тирании нашли выход в одном смертельном кутеже. По улицам с грохотом разъезжали броневики, на которых сидели кричащие революционные лозунги повстанцы с развевающимися красными флагами в руках. Совершалось много поджогов: по мере того как загорались все новые здания, в ночном небе одна за другой вспыхивали ослепительно алые зарницы. Когда прибывали пожарные команды, их неизменно прогоняли прочь. Убийства и поджоги были своего рода катарсисом. Толпы людей плясали как одержимые вокруг гигантских костров, на месте которых некогда стояли правительственные здания и величественные дома.
При звуке раздавшихся совсем близко выстрелов, за которыми последовал приветственный рев, Сенда подошла к стеклянной двери, слегка раздвинула шторы и осмелилась выглянуть наружу. Затаив дыхание, она замерла на месте. Сквозь замерзшее стекло перед ней предстало очередное проявление бесчисленных актов насилия. Прямо напротив, на другом берегу покрытой льдом реки, загорелось еще одно здание. В поднимающемся вверх столбе дыма вспыхивали искры, их огненные споры уносились ветром высоко в небо. Танцующие оранжевые языки пламени отражались в ледяном зеркале реки, отчего ужасное зрелище казалось еще страшнее.
Сопровождающие пожар оглушительные крики напоминали рев толпы на скачках. Прошло немало времени, прежде чем до нее дошло, чей это был дом.
«Боже мой, это же дом Матильды Кшесинской! – с ужасом поняла Сенда. – Что они имеют против балерины? Неужели даже артисты не ограждены от этого безумия?»
Она вспомнила о том, как часто прима-балерина бывала по воскресеньям у нее в салоне; как боготворила ее Тамара. Одним из самых ценных сокровищ дочки была гипсовая корона, которую надевала Матильда, танцуя «Спящую красавицу», она занимала почетное место среди других Тамариных сокровищ в ее книжном шкафу.
И вот теперь дом Матильды подожгли. Сенде не оставалось ничего другого, как затаить дыхание и молиться о том, что ее подруге каким-то образом удалось убежать от толпы и она находится в безопасности.
– Мамочка? Что происходит? – произнес у нее за спиной тоненький голосок.
Сенда опустила на место штору и медленно обернулась к дочери. Вид девочки разрывал ей сердце. Тамарины глаза были широко раскрыты от ужаса, а на щеках виднелись влажные бороздки, оставленные слезами. Она тащила за лапку своего любимого игрушечного мишку.
– Ничего, детка, – нежно солгала Сенда, взяв дочь за дрожащую ручку. Она попыталась придать своему испуганному лицу спокойное выражение. – Все в порядке.
– Но когда я выглянула из своего окна…
– Мне кажется, я говорила тебе не подходить к окнам! – прошипела Сенда, голос которой вдруг сделался строгим. – Сколько раз я должна повторять тебе это! Тебя могли увидеть и… и…
– Но я испугалась, мама… весь этот шум и огонь… я увидела оранжевый свет сквозь занавески, – захныкала Тамара.
Вызванная беспокойством вспышка гнева оставила Сенду.
– Прости меня, детка, – прошептала она. – Я не хотела тебя ругать. Конечно. Тебе страшно. Нам всем страшно.
– И тебе тоже страшно? – Девочка в ужасе взглянула на мать.
Сенда через силу улыбнулась и притянула ее к себе.
– Даже мамам время от времени бывает немного страшно. Конечно, это скоро проходит. – Опустившись на колени, она крепко прижала Тамару к груди. – Ты должна запомнить, что все не так страшно, как кажется. Мы в безопасности, и мы вместе. Все остальное не важно. Когда мы вместе, мы сильны и непобедимы. Я хочу, чтобы ты всегда это помнила. – Она отодвинулась и вытерла слезинку с нежной щечки дочери. – Ты не забудешь об этом? Никогда?
Тамара торжественно покачала головой.
Неожиданный громкий стук в дверь заставил их окаменеть, лицо Сенды стало пепельно-белым. В дверь били словно тараном.
Чутье ей подсказывало, что надо бежать. Но в доме была всего одна дверь.
– Gott im Himmel! – Находящаяся на кухне Инга забылась и неожиданно заговорила по-немецки.
– Мне надо пойти посмотреть, кто там, – пробормотала Сенда.
– Мама, это они! – заплакала дрожащая Тамара. – Они хотят нас сжечь!
– Шшшш! – проговорила Сенда, изо всех сил сохраняя спокойствие. Она приложила палец к Тамариным губам. – Все в порядке, золотко, отправляйся в свою комнату и не выходи из нее.
– Открывайте! Мы знаем, что вы там! – прокричал грубый голос на лестничной клетке.
Сенда поднялась на ноги, подтолкнула Тамару к ее комнате, а сама направилась к холлу.
– Я открою! – крикнула она Инге. Голос ее, несмотря на мрачные предчувствия, звучал спокойно. Что бы ни случилось, необходимо оставаться собранной. Ни при каких обстоятельствах нельзя поддаваться панике. На карту были поставлены три их жизни.
Выйдя в переднюю, Сенда тупо уставилась на дверь, сотрясавшуюся от ударов. Послышался треск деревянных филенок. Еще минута, и они выломают дверь.
Автоматически, как если бы она готовилась к встрече гостей, Сенда обернулась к висящему на стене зеркалу и провела рукой по волосам, прекрасно сознавая, насколько нелеп этот жест. Однако эти последние отголоски нормальной жизни, какими бы несвоевременными они ни были, вдруг приобрели первостепенное значение. С испуганным видом открыть им дверь означало признать поражение еще до начала сражения.
Она сделала глубокий вдох, распрямила плечи и открыла дверь. Та с грохотом распахнулась, отбросив ее назад. Пятеро вооруженных небритых мужчин во главе с Дмитрием и Поленькой ворвались в квартиру; четверо направили на Сенду винтовки. Последний мужчина волочил за собой большое красное знамя. Судя по грязным пятнам, его много раз топтали. Это почему-то напомнило ей сцену из комической оперы, и она чуть не разразилась хохотом. Но смех замер на ее губах, не успев сорваться.
– Сколько вас тут? – спросил главарь.
Сама не понимая почему, Сенда не могла отвести взгляд от его круглых очков в проволочной оправе и толстого уродливого красного шрама, пересекавшего левую щеку от уголка глаза до рта. Ни разу после этого она не смогла вспомнить его лицо, но эти очки и этот шрам навечно врезались в ее память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71