Скольник целеустремленно прошествовал мимо него по лестнице.
– Как у нее дела? – без обиняков спросил он, ни на минуту не сбавляя шаг и заставив Зиолко удивленно обернуться и торопливо последовать за ним. – Когда я последний раз говорил с ней по телефону, у нее был какой-то странный, раздраженный голос.
– Вы не можете винить в этом Тамару, – с едва скрытым гневом резко проговорил Зиолко. – Она перенесла болезненную операцию, и от всех этих бинтов у нее страшный зуд. Она в них уже полторы недели.
Остановившись на верхней ступеньке, Скольник повернулся.
– Но их еще не сняли?
Зиолко, вздохнув, покачал головой.
– Она по-прежнему похожа на мумию, если вас это интересует, – проворчал он. – Доктор Затопек хотел снять их два дня назад, но решил дождаться вас.
– Хорошо. – Скольник удовлетворенно кивнул. – Насколько я понял, он готов? Я поднимусь прямо к ней в комнату. Пусть он немедленно придет туда.
Зиолко колебался.
– Доктор Затопек сейчас обедает, а он запрещает беспокоить себя во время обеда. Я думаю, будет лучше, если мы подождем полчаса.
Скольник холодно посмотрел на Зиолко.
– Я добирался сюда двое суток и преодолел семь тысяч миль, чтобы увидеть это. Если я мог такое сделать, то и наш любезный доктор может прервать свой обед.
– Ладно. – Поджав губы, Зиолко кивнул. Бросив взгляд вниз на машину, он увидел шофера, вынимающего из багажника вещи, и поднимающегося по лестнице человека, чья фигура показалась ему знакомой.
– Ты, конечно, знаком с Максом Фактором, – небрежно заметил Скольник. – Он поклялся хранить тайну. Ему можно доверять: он унесет наш маленький секрет с собой в могилу.
Зиолко с любопытством взглянул на визажиста.
– Приятно вновь увидеться с тобой, Макс, – ровным голосом произнес он, скрывая обуревавший его гнев и пожимая мужчине руку. Но внутри у него все кипело. Тамара специально просила, чтобы приехала Перл – человек, которого она знала и кому она доверяла. А вместо этого она получит этого незнакомца, хотя он и является одним из самых известных в мире косметологов. Макс Фактор или кто другой – она будет страшно разочарована.
Скольник заметил, как Зиолко вспыхнул от сдерживаемого гнева.
– Я попросил Макса поехать со мной, чтобы он лично занялся макияжем Тамары, прежде чем она увидит себя в зеркале. Я хочу, чтобы она выглядела как можно лучше. Я знаю, что все это далось ей нелегко.
Нелегко! Зиолко готов был кричать от ярости. Если бы я был во всех этих бинтах, я бы давно, черт побери, сорвал их и нашел себе зеркало. А еще лучше – разбил бы его и забросал бы тебя осколками!
Он слишком хорошо помнил предостережение доктора Затопека, которое они с ним тщательно скрывали от Тамары: операция может оказаться успешной, а может и нет. Лицевая хирургия находилась в зачаточном состоянии. Но хуже всего было то, что Тамара на всю жизнь могла остаться изуродованной.
С тяжелым сердцем Зиолко проследовал за Скольником в теплое фойе, молясь, как он делал это весь месяц, чтобы серия операций оказалась успешной.
Теперь уже скоро, слишком скоро он узнает, внял ли Бог его молитвам.
Кем она станет? Красавицей? Или чудовищем?
Тамарины глаза.
Они остались единственным, что было видно на ее лице. Белоснежные бинты превращали остальную часть головы в гладкую, безликую маску. Ее ноздри были не более чем узкими щелочками, а рот – разрезом в потемневших, мокрых бинтах.
Если не заглядывать в ее глаза, она даже отдаленно не напоминала человека.
Это были полные страха человеческие глаза. Страха, который теперь стал еще заметнее благодаря горящему в операционной свету – яркому, ослепляющему – от нескольких электрических ламп по пятьсот ватт каждая.
Тамара сидела очень прямо на жестком стуле с вертикальной спинкой рядом с операционным столом в своем бесформенном полосатом халате и щурилась от света, устало посматривая на поднос с блестящими хирургическими инструментами и ожидая неминуемого появления доктора Затопека. «Когда же, – спрашивала она себя, – все это наконец кончится?»
А началось все с ее зубов, на которые ей ставили коронки в Калифорнии, слишком быстро и оттого слишком болезненно. Она тогда же начала худеть благодаря ежедневным физическим упражнениям и самому настоящему голоданию. Утреннее взвешивание показало, что она потеряла последние из двенадцати фунтов, на которые должна была похудеть, и теперь весила 120 фунтов при росте пять футов девять дюймов. Это было вовсе не легко. За последние полтора месяца она каждый день ложилась спать голодной. И не могла заснуть из-за изнуряющей физической боли. Когда она давала согласие на операцию, ей и в голову не могло прийти, что это будет так болезненно или сопряжено с постоянным унижением.
Самой тяжелой оказалась операция по изменению формы носа. Для того чтобы придать ему новую форму, ее нос сначала сломали, а затем реконструировали, обернув лицо нескончаемо длинным и тонким абсорбирующим бинтом. Сквозь неясный туман местной анестезии она слышала, как хрустнул нежный хрящ ее носа и заскрежетал скальпель. Даже сейчас при одной мысли об этом она вздрагивала. Потом, когда тампоны были убраны, ее целых двое суток рвало. И это она тоже перенесла молча, и, хотя Луис Зиолко все это время ни на шаг не отходил от нее и они окончательно подружились, Тамара бы предпочла, чтобы с ней была Перл, а еще лучше Инга, которой она могла бы излить свои страдания. Но тяжелее всего оказалось то, что доктор Затопек не разрешал ей даже мельком увидеть себя и свой «новый» нос. Зеркала в клинике находились под замком и ревностно охранялись – извлекали их лишь тогда, когда пациент признавался физически и психологически готовым увидеть свое отражение; даже ее пудреница и ручное зеркальце, которые она среди прочих вещей привезла с собой, были по прибытии конфискованы.
– Пока еще слишком много отеков и синяков, – со свойственной ему резкостью заявлял доктор Затопек. – Я разрешу вам взглянуть на себя, лишь когда сочту, что вы к этому готовы. И ни минутой раньше. – На этом обсуждение было закончено. Доктор Затопек отказывался выслушивать ее возражения, а медперсонал был суровым и неподкупным.
Она не помнила, чтобы когда-либо испытывала такое разочарование.
За этим последовала виртуозная глазная операция: руководство «ИА» пришло к заключению, что ее глаза несколько различались по форме, и на экране при съемках крупным планом этот дефект был гораздо заметнее.
Но теперь наконец с хирургией покончено. С минуты на минуту должны были снять бинты. Тамара не слышала приближающихся за дверью торопливых шагов доктора Затопека, поскольку бинты заглушали все звуки, кроме самых громких, но она увидела, как Зиолко, Скольник, Макс Фактор и медсестра выжидающе обернулись в сторону двери.
Она затаила дыхание и прошептала короткую молитву. Дверь отворилась, и в комнату вошел доктор Затопек. Сердце ее бешено колотилось, голову сжало как тисками. В надежде, что боль поможет ей справиться с нараставшей истерикой, она глубоко вонзила ногти одной руки в ладонь другой.
Кого теперь она будет видеть, смотрясь в зеркало?
Себя? Или незнакомку?
Не прошло и десяти минут, как вызывающие зуд бинты были сняты, но прошло еще целых три дня, прежде чем Тамаре наконец разрешили посмотреть на себя в зеркало. На этот раз запрет исходил не от доктора, а от Оскара Скольника.
– Не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное представление, – объяснил он. – Сначала надо заняться твоим макияжем и прической. Ты так долго ждала, какое значение могут иметь еще несколько дней?
Огромное, с грустью подумала она: часы и дни тянулись невозможно медленно. Время словно остановилось.
Когда наконец настала великая минута, доктора Затопека с ними не было. Он сказал, что умывает руки.
– У меня есть более важные дела, чем эта ваша глупая затея, – многозначительно заявил доктор, обращаясь к удивленно поднявшему брови Скольнику. – Чем скорее эта комната будет свободна, тем скорее сюда сможет въехать кто-то, кто действительно нуждается в моей помощи.
И с этими словами он захлопнул за собой дверь.
Резкие слова доктора и его суровый тон несколько обескуражили Тамару, но, к счастью, ненадолго. На страдания у нее не оставалось времени, а кроме того, Оскар Скольник оказался настоящим фокусником, вынимавшим из шляпы один сюрприз за другим. Впервые за шесть недель Тамара еле стояла на ногах от возбуждения. Ей нравилась вся эта суматоха. Из Рима был выписан парикмахер, чтобы осветлить, покрасить, постричь и уложить ее волосы, а Макс Фактор все эти три дня провел взаперти в своей комнате, создавая специально для нее макияж, который подходил бы ей наилучшим образом. И вот теперь он тщательно и искусно накладывал, стирал, подправлял и вновь накладывал грим. Все это время Оскар Скольник ходил кругами вокруг, как акула или молодой отец в ожидании первого ребенка, – беспрестанно выкрикивая команды или выдавая бесчисленные советы. И лишь Луис Зиолко молча сидел рядом, подбадривая ее то улыбкой, то нежным пожатием руки.
Прошло еще несколько томительных часов, прежде чем Скольник в конце концов коротко кивнул головой. Кивок был воспринят как молчаливый сигнал: Макс Фактор отложил в сторону свои кисточки, кремы, лосьоны и карандаши, а Зиолко облегченно вздохнул, просиял, поцеловал ее в щеку и поднялся со стула. Не говоря ни слова, мужчины вышли вслед за Скольником, напоминая при этом утят, послушно следующих за мамой-уткой, и в комнату торопливо вошла пухлая горничная с приятным лицом, чтобы помочь Тамаре одеться. При виде Тамары женщина остановилась как вкопанная и широко раскрытыми глазами уставилась на нее.
Тамара удивленно посмотрела на нее и спросила:
– Что-то не так?
Женщина быстро покачала головой, но по-прежнему не могла проговорить ни слова.
– Простите, – извинилась она, покраснев от смущения. – Пожалуйста, простите меня. Вы… вы слишком красивы.
Тамара уставилась на нее, потом, запинаясь, проговорила:
– Значит, я… красива?
Женщина рассмеялась.
– Красивы ли… – Серьезный вид Тамары заставил смех замереть на ее губах. Она подошла ближе. – Вы не знаете? – мягко спросила она, внимательно вглядываясь в ее глаза.
Тамара покачала головой, ее глаза наполнились слезами.
– Нет, – хрипло ответила она, поспешно отворачиваясь в сторону. – Я не видела себя несколько недель.
– Бедняжка. – Женщина наклонила набок голову, успокаивающе улыбнулась и медленно кивнула. – Вы очень, очень красивы, синьорина.
Тамара обернулась к ней. Затем порывисто потянулась к женщине и сжала ее руку.
– Благодарю вас, – страстным шепотом проговорила она. Голос ее дрожал от облегчения.
– За что? За то, что сказала вам правду? – Пожилая женщина улыбнулась счастливой улыбкой. Весело напевая что-то, она принялась рыться в огромной картонной коробке, шурша бесчисленными слоями оберточной бумаги. Через минуту она развернула платье от Вионнет, которое Скольник заказал в Париже для Тамары по ее новым меркам и привез с собой. Пение оборвалось. «Mamma mia!» – воскликнула пораженная горничная, вынимая платье и пристально рассматривая его своими черными глазами, то и дело издавая звуки восхищения.
Тамара глубоко вздохнула и подошла ближе, чтобы тоже рассмотреть платье.
– Какое красивое! – воскликнула она, инстинктивно протягивая к нему руку, чтобы пощупать ласкающий шелк белой тафты. Ткань показалась ей прохладной и царственной.
– Ах, какое сокровище, синьорина! Вы только посмотрите! Восхитительно! – воскликнула горничная, прикладывая к Тамаре платье. Она задыхалась от возбуждения, как ребенок, рассматривающий рождественские подарки.
Да, это действительно было сокровище – не могла не согласиться Тамара. Несмотря на неопытность в выборе одежды, она благодаря волшебному миру кино все же имела некоторое представление о том, как должны выглядеть нарядные платья; но сейчас она была вынуждена признать, что это произведение высокой парижской моды намного превосходило самые экстравагантные костюмы, созданные лучшими модельерами Голливуда. Это изысканное платье было как бы специально создано для того, чтобы от него захватывало дух и невозможно было отвести взгляд.
Горничная благоговейно сняла платье с обтянутой бархатом вешалки и помогла Тамаре надеть его. Лицо ее сияло, она жизнерадостно суетилась и без умолку болтала:
– Mamma mia, вы похожи на знатную даму, да-да! Настоящая знатная дама. Может быть, в ваших жилах течет итальянская кровь? Я, конечно, все о вас знаю. Здесь все болтают как сороки, но мне правда и в голову не приходило, что вы так красивы! А это платье… Повернитесь, пожалуйста, чтобы я могла застегнуть…
Когда Тамара была полностью одета, она осторожно повернулась из стороны в сторону, всем телом ощущая, как изящно вторит ее движениям ткань. Она оглядела себя, в который раз молча проклиная отсутствие зеркала. Но и без него знала, что платье было настоящим шедевром как по покрою, так и по качеству исполнения. Спереди оно доходило ей до середины икры, а сзади спускалось до самого пола, грациозно расширяясь от плеч к низу. Платье застегивалось на спине на крошечные пуговки из мелкого неровного жемчуга. Спереди оно было перехвачено поясом, который завязывался сзади в большой бант из тафты.
– Вы сказочно хороши, синьорина. – Горничная отступила назад, чтобы еще раз посмотреть на нее, и, расплываясь от удовольствия, сжала свои пухлые короткие красные пальцы. Затем, пожелав ей всего самого лучшего, она удалилась.
Комната вновь наполнилась мужчинами, которые то подходили ближе, чтобы повнимательнее рассмотреть ее, то отступали назад, как если бы они изучали свое собственное отражение или решали вопрос о покупке особо ценного предмета. Казалось, этому не будет конца. Макс Фактор карандашом и кисточкой торопливо подправлял что-то. Наконец все молча взглянули друг на друга и кивнули. Последовали улыбки, рукопожатия и взаимные поздравления.
– Этот врач – настоящий волшебник, – говорил Скольник, поднося к трубке спичку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71