Работай с ним, как если бы он был частью тебя. Учись у него всему, что он знает, задавай вопросы, смотри в глазок камеры, если он тебе это позволит, чтобы видеть то, что видит он. И тогда, поверь мне, если ты добьешься успеха в этом жестоком бизнесе, это правило поможет тебе больше, чем что-либо другое. Тамара рассудительно кивнула.
– А я всегда думала, что все зависит от режиссера.
– Так и есть, – коротко ответила Перл. Она опять глубоко затянулась и выпустила струйку дыма. – Обычно он получает то, что хочет, даже если для этого приходится сделать тридцать дублей одной и той же сцены. – Она едва заметно улыбнулась. – Разумеется, если остальные члены съемочной группы пойдут ему навстречу и позволят сделать это. Зачастую именно от них – а не от него – зависит, сколько дублей понадобится, чтобы он добился нужного ему эффекта.
– Другими словами, осветитель может не дать нужного освещения, оператор может сделать так, что звезда будет плохо выглядеть, гример…
– Ты быстро схватываешь, детка, – сказала Перл, и в ее скрипучем голосе послышались уважительные нотки. – А сейчас повернись, я хочу снять с тебя эту штуку. – Перл проворно развязала и натренированным движением сорвала запачканную белую накидку, которую надела на Тамару, пока гримировала ее. Она отошла назад и в последний раз критически оглядела девушку, задумчиво хмуря брови в облаке сигаретного дыма. Затем быстро загасила сигарету, подошла ближе и удивительно твердой рукой немного подправила линию вокруг глаз, пристально глядя в лицо Тамары.
– Ну, детка, мне больше нечего делать. Передаю тебя в их руки.
Не успела она договорить, как на Тамару с проворностью голодных волков накинулись костюмерша с помощницей.
Главной, естественно, была костюмерша, высокая, тощая женщина со жгутами глазами, которая какое-то время с холодным, чисто профессиональным интересом разглядывала Тамару. Ассистентка представляла полную противоположность своей начальнице: маленькая пухлая непоседа, руки которой постоянно суетливо двигались. Несмотря на столь несхожий внешний вид и совершенно разные характеры, обе женщины работали с необычайной, почти телепатической слаженностью, каким-то сверхъестественным образом понимая друг друга с полуслова. Нельзя сказать, что утомительный процесс выбора костюма доставил Тамаре удовольствие, но она с несвойственной ей покорностью без единой жалобы прошла через него. Ей хотелось лишь одного: чтобы эти две женщины, которые обращались друг к другу по фамилии – она вскоре узнала, что фамилия костюмерши была Макбэйн, а ассистентки – Сандерс, – поскорее выбрали для нее костюм и эта нудная процедура закончилась.
Макбэйн и Сандерс были закаленными, бескомпромиссными профессионалами, которые не позволяли торопить себя, а имеющийся в их распоряжении ошеломляюще большой выбор нарядов делал принятие скорого решения невозможным. И поскольку Тамара прекрасно понимала, что они не просто выполняют свою работу, но и оказывают услугу, ей пришлось сжать зубы. Сейчас для нее не было ничего важнее успешной кинопробы. Она так страстно хотела получить эту роль, так отчаянно в ней нуждалась, что почти физически ощущала это.
И потом, то, какие костюмы они выбирали, пока внушало ей доверие. Такие наряды должны были бы принадлежать ослепительной кинозвезде, эта одежда как нельзя лучше подходила ее новому лицу и ее беспечной героине, ведущей вызывающе роскошный образ жизни. Здесь были восхитительные расшитые бисером корсажи, прекрасно подобранные ожерелья, шуршащие шелка, блестящие атласы, гладкий бархат – все, что своим блеском, сиянием и роскошью могло еще больше подчеркнуть совершенную красоту ее лица. Перед ней были полные коробки всевозможных драгоценностей: сверкающие серьги и заколки, ожерелья и браслеты, кольца и броши – безупречные копии всего самого лучшего, что только можно купить за деньги. А ленты и боа! Из перьев страуса и павлина, белой цапли и марабу…
Ох, как все было потрясающе красиво!
Вначале желание Тамары стать актрисой питали немеркнущие воспоминания о матери, ее не имеющий себе равных талант и дар перевоплощения, присущая Сенде способность на разные голоса проигрывать различные роли, без всяких усилий изменяя свою внешность, как если бы та была всего лишь маской, которую в мгновение ока можно приспособить к любой роли, не прибегая к помощи грима или костюма. Инга, приехав с Тамарой в Нью-Йорк, как могла старалась отвратить Тамару от такой легкомысленной карьеры, как профессия актрисы. Разумеется, все было тщетно. Очень скоро Тамара поняла, что желание играть слишком глубоко запало ей в душу. Оно вошло в ее плоть и кровь. Она не собиралась позволять кому бы то ни было влиять на ее решение и не обращала внимания на мягкие увещевания Инги и ее обеспокоенные возражения. Это было единственным, в чем она перечила Инге, да к тому же со стойкой, непоколебимой верой и таинственной, почти магической уверенностью в своей правоте. Во всем остальном она ни разу не ослушалась Ингу. Или почти ни разу. Ведь Инга, в конце концов, стала ей второй матерью, хотя она никогда не пыталась занять место Сенды. Напротив, с присущей ей мудростью, Инга часто рассказывала Тамаре разные случаи из жизни Сенды, каждый раз расцвечивая их новыми подробностями. Сенде удалось покорить русскую сцену, и Тамара была как никогда полна решимости добиться того же в Нью-Йорке.
Однако ее попытки стать театральной актрисой в Нью-Йорке, на что она со всем пылом молодости возлагала горячие надежды, оказались пустой тратой времени. Но постоянные неудачи не могли ослабить ее страстного желания стать актрисой. Оно лишь сильнее продолжало бурлить в ее крови. Спустя какое-то время даже Инга стала поддерживать Тамару, прилагая все усилия, чтобы превратить ее мечту в реальность. Более того, Инга с радостью встретила решение Тамары сменить Нью-Йорк на менее исхоженные и, хотелось бы надеяться, более благодатные просторы Голливуда.
Тамара была так глубоко погружена в свои мысли, что не замечала прикосновений одевающих ее рук. И лишь сейчас, когда вот уже несколько минут никто больше не прикасался к ней, она очнулась и поняла, что женщины, очевидно, закончили работу.
Костюмерша сделала шаг назад и задумчиво потерла подбородок.
– Ну вот и все, – категорически заявила она. – Как раз то, что нужно. Сандерс?
Ассистентка несколько раз качнула своей пышной головкой.
– Да, Макбэйн, – согласилась она.
Тамара скосила глаза в сторону и увидела свое отражение в зеркале. У нее вырвался вздох.
– Ну как? – спросила костюмерша. – Что скажете?
– Если вас интересует мое мнение, я… я выгляжу совершенно сказочно, ведь правда? – осмелев, проговорила Тамара.
– Вот именно. – Костюмерша окинула ее довольным взглядом. – «Вздорная маленькая штучка», подумала она. Затем в первый раз за все время усмехнулась и, подняв вверх большой палец, совершенно искренне сказала: – Желаю вам удачи.
– Чтобы не сглазить, – добавила ассистентка.
Прежде чем Тамара успела поблагодарить их, женщины удалились, оставив ее наедине с Перл. Как только дверь за ними закрылась, усыпанная бесчисленными блестками и драгоценностями Тамара почувствовала, что ноги у нее становятся ватными. Неужели все это происходит на самом деле? Шатаясь, она добралась до стула, крепко зажмурилась и с такой силой вцепилась в спинку, что у нее побелели пальцы.
– Что с тобой, детка? – подойдя к ней, обеспокоенно спросила Перл.
– Просто… я хочу сказать… я в самом деле готова! – Тамара широко раскрытыми глазами смотрела на незнакомку в зеркале. – Но теперь, после того как я столько ждала этой минуты, столько занималась, я… я не могу вспомнить ни строчки. – Прикусив губу, она медленно обернулась к Перл, с ужасом глядя на нее. – Ни единой строчки! – Она говорила каким-то странным свистящим шепотом.
– Как только тебя вытолкнут на площадку, ты вспомнишь каждое слово, – рассмеялась Перл своим скрипучим смехом.
– Может быть, у меня страх перед сценой?
– Ну, ну. – Перл притянула к себе Тамару, заставив ее выпустить из рук спинку стула. Тамара посмотрела в лицо старшей подруге.
Та с улыбкой взяла ее за руки.
– У тебя все прекрасно получится, – успокаивающе проговорила она.
– Да! Должно получиться!
– Присядь и отдохни минутку. – Перл подвела Тамару к дивану. Он оказался жестким и очень неудобным. – А сейчас вздохни поглубже.
Тамара несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.
– Просто расслабься, малышка. Перл позаботится о тебе.
Она встала за диваном и, немного поколебавшись, принялась через красиво расшитые блестками серебристо-белый шелк и шифон массировать плечи Тамары.
– Просто закрой глаза и ни о чем не думай. И ты все вспомнишь.
Тамара послушно кивнула, и Перл продолжала растирать ее напряженные мышцы, спуская руки все ниже, пока они не оказались совсем близко от пышной груди девушки. Тамара, хотя и не была совсем невинной и простодушной, несмотря на то что в некоторых вещах ее опыт сводился к нулю, позволила прикосновениям этой женщины успокоить себя. Перл в самом деле помогала ей. Ее пальцы были такими нежными, такими легкими, такими… ласковыми.
Неожиданный стук в дверь заставил женщин вздрогнуть. Перл отдернула руки.
– Мисс Боралеви, пора! – послышался голос ассистента. – Мистер Зиолко будет на площадке с минуты на минуту.
В одежде или без нее Луис Фредерик Зиолко был слишком внушительной личностью, чтобы затеряться в толпе. С одной стороны, этому способствовали его огромный рост, вьющиеся от природы черные волосы, царственный нос, чувственные надменные губы и проницательный взгляд черных глаз. С другой – его телу с развитой мускулатурой, которое он всегда поддерживал в хорошей форме, позавидовал бы любой атлет. Будучи одним из столпов Голливуда, Луис Зиолко выглядел как мечта любого агента по подбору актеров, как самый настоящий плейбой. Он и был им, как только ему выпадала такая возможность.
Для людей, не имеющих отношения к миру кино, съемки фильмов представляются беспечным времяпрепровождением, состоящим на сорок пять процентов из блеска, еще на сорок пять процентов из вечеринок и лишь изредка – на десять процентов – из работы спустя рукава, в то время как в действительности экзальтированные граждане этого феодального кинокоролевства занимали первое место по продолжительности рабочего дня и последнее по свободному времени, уступая лишь рабам. Производство фильма было изнурительным делом, занимающим шесть дней в неделю, причем нечеловеческий труд начинался с восходом солнца и заканчивался намного позже его захода, поэтому эти безжалостно эксплуатируемые трудоголики обычно живо пользовались своим честно заработанным выходным – воскресеньем. По воскресеньям проходили бесконечные вечеринки у бассейна, теннисные матчи и другие общественные мероприятия, ставшие легендой. Они проходили на Голливудских холмах – самым известным из которых был Лукаут Маунтен, – и начинались обычно в субботу вечером, когда звезды с коктейлями в руках переходили из одного дома в другой. Дорога Эппиен Уэй на Лукаут Маунтен получила название Золотого Берега, а если там становилось скучно, разодетые в пух и прах звезды снимались с насиженных мест и отправлялись обедать и танцевать к Чиро или в «Трокадеро». Во многих отношениях эти знаменитые вечеринки были продолжением работы. Никто не осмеливался отклонить высочайшее приглашение главы студии, даже если было известно, что он хотел усеять лужайки перед своим домом звездами, начинающими актрисами, режиссерами и писателями только для того, чтобы их фотографии украсили страницы ненасытных газет и журналов или вошли в кинохронику самой студии, превращая забавы знаменитостей в значительные события светской жизни. Поэтому не было ничего удивительного в том, что голливудские вечера вошли в легенду.
Постоянной фигурой всех воскресных сборищ был Луис Зиолко. На его внешнем виде никак не сказывалась бурная субботняя ночь, которую он проводил с какой-нибудь красоткой. Он играл в теннис, как дьявол, и чувствовал себя в бассейне, как рыба, что поддерживало его в отличной физической форме, хотя и выглядел старше своих тридцати лет. А поскольку он был необычайно красивым, образованным холостяком с прекрасными манерами – женщины же в Голливуде ничем не отличались от женщин во всем мире, – к его услугам было множество красоток, которые вешались ему на шею, мечтая стать его подругой, женой или просто переспать с ним в обмен на помощь в карьере, а иногда и совершенно бескорыстно.
Он упивался женским вниманием. Эти субботние ночи и воскресные сборища способствовали рождению легенды о Луисе Зиолко как о самом удачливом, жизнерадостном, богатом и сексуальном молодом режиссере Голливуда. Десятки женщин позволили соблазнить себя в напрасной надежде выйти за него замуж; но до сих пор это удалось лишь одной, которая, как и подобает всем бывшим супругам, отошла для Луиса далеко в прошлое, напоминая о своем существовании, только когда подходил очередной срок выплаты алиментов.
Несмотря на жгучие страсти и скандалы, которые с регулярностью хорошо отлаженного часового механизма сотрясали Голливуд, это было сообщество тесно связанных друг с другом людей и большинство руководителей студий крайне пуритански относились к вопросам секса. Поэтому Луис был осторожен в том, что касалось его пресловутых любовных похождений. Во всех остальных своих делах и принципах он был бесстрашен, нисколько не заботясь о том, что он нем подумают другие. Несмотря на то что время от времени он встречался с женщинами, которые распускали слухи о его мужских достоинствах, он не пренебрегал и платными услугами, частенько утоляя свою потребность в женском обществе с помощью проституток, чьи дневные пути никак не пересекались с ним. Ему не претило платить за интимные услуги, а напротив, казалось очень удобным. Привлекательная сторона таких отношений заключалась в том, что за выдачей денег следовало короткое прощание, без вопросов и без какой-либо информации друг о друге, а самое главное, без каких-либо взаимных обязательств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71