Она чувствовала его
преклонение, ценила его и, может быть, уже начинала отвечать ему
взаимностью. Бирс с трудом проглотил слюну, сморгнув непрошеные слезы. Ему
пришлось на мгновение отвернуться, и взгляд его упал на кузена Улуара,
лицо которого было залито слезами. Неужели этот нытик и размазня не
понимает, какого блестящего успеха достиг? Бирс рассердился не на шутку. К
счастью, кузен Уисс вылеплен из другого теста - он улыбался.
У кузена Уисса были основания улыбаться. Возрождение Кокотты
обеспечивало элегантное решение практической задачи, терзавшей его
несколько месяцев. Он давно уже подыскивал такой вид публичной казни, в
котором соединялись бы высокая эффективность и устрашающее зрелище (но не
чрезмерно ужасное) - так что это был потрясающий подарок, и необходимый
ввиду надвигающихся событий. Ибо Уисс предвидел резню, огромное побоище.
Он-то сам ни в коей мере не был мстителен, напротив, но Отец
Экспроприационизма - Сын Справедливости, а справедливость однозначно
предполагала устранение всех Возвышенных тиранов. Этого жаждали
притесняемые граждане, или возжаждут в самое ближайшее время, когда
пройдут надлежащую выучку. Более того, потоки крови Возвышенных, которым
суждено залить пламя народного гнева, направят несметные богатства в
надлежащие сундуки. Имущество приговоренных, автоматически отчисляемое в
пользу государства, будет использовано для высших и лучших целей - то есть
для снаряжения и содержания армии, от которой теперь все больше зависела
безопасность партии экспроприационистов, а стало быть, и всей нации. Эту
великую чистку Уисс считал желательной и поэтому необходимой; а эти два
качества по мере его возвышения становились вовсе неразличимыми.
Для Уисса вопрос был решен. Казни Возвышенных будут проводиться
публично - это уж непременно. Народ Вонара заслуживает подобного зрелища -
одновременно приятного и назидательного; преступные же Возвышенные
заслужили все виды унижения, а Уисс - удовлетворения. Решение его было
окончательным, оставались кое-какие конкретные мелочи. Во всех
существующих разновидностях массовых казней был какой-то, да изъян - или
слишком медленно, или много крови, или уж слитком жутко, а то и чересчур
дорого. Некоторые варианты казались лучше остальных, но даже лучшие из них
не решали проблем с логическими последствиями казни - уничтожением или
захоронением трупов, а также уборкой места казни. Ни одного по-настоящему
удовлетворительного способа так и не нашлось, пока не появилась Кокотта,
чья стремительная и восхитительно опрятная манера еды сразу всем
полюбилась. Наконец нашелся палач, чье изысканное мастерство освобождало
его новых приверженцев-экспроприационистов от обвинений в варварстве.
Уисс в'Алёр был в восторге и мечтал скорее продемонстрировать народу
добродетели Кокотты. Осуществить это казалось несложно, поскольку четверо
оставшихся из приговоренных нирьенистов по-прежнему содержались в
казематах "Гробницы". За один-единственный день была сооружена большая
платформа на колесах - нечто вроде сухопутной баржи. На это транспортное
средство с почестями водрузили Кокотту, закутанную в черный холст, и ночью
повезли по темным улицам из Арсенала в "Гробницу".

- Где же ты была? Чем ты занималась все это время? - Элистэ
постукивала каблучком. За ее нетерпением крылось глубокое беспокойство.
Кэрт, просто одетая, с огрубевшими от работы руками и деревенским
акцентом, могла сравнительно безопасно расхаживать по улицам Шеррина. Эти
прогулки доставляли удовольствие горничной и информацию ее хозяйке,
сидевшей взаперти и изголодавшейся по новостям. Но иногда Элистэ начинала
тревожиться: вдруг с Кэрт что-нибудь случится там, на улицах? Несчастный
случай, болезнь или нападение. Каждая Возвышенная несла ответственность за
безопасность и благополучие ее служанок.
- Так где ты была? - резко повторила она.
- В "Гробнице", госпожа. То есть около нее. - Слегка бледная и
какая-то рассеянная, Кэрт, видимо, не замечала раздражения хозяйки.
- О чем ты говоришь? Объясни немедленно. Хотя подожди. У тебя
измученный вид. Я разрешаю тебе сесть. Ты больна? Ты собираешься упасть в
обморок, биться в судорогах и прочее?
- Нет, госпожа. - Кэрт машинально присела на краешек обитого парчой
кресла. - Я в порядке, клянусь вам...
- Ты уверена? Ну тогда говори.
- Хорошо. Мне есть что рассказать. Дело было так. Я шла купить этих
сахарных вафелек, госпожа, без которых вы жить не можете, и, сами
понимаете, мне нужно было пройти мимо старой тюрьмы, чтобы попасть на мост
к рынку. Ну вот, иду я и вижу, что все эти городские толпятся у ворот, я и
остановилась узнать, что к чему. Стала спрашивать, но никто толком ничего
не знал, тогда я стала протискиваться вперед, добралась до ворот и
увидела, на что все глазеют. Там эта штука, прямо во дворе "Гробницы". Она
похожа на большой-пребольшой свинцовый шкаф, внутри заостренные шипы, а
наверху всякие рога, шары и прочая дребедень. И она большая, госпожа.
Прямо громадина.
- Да что же это за штука?
- Вот и я гадала. И всех там расспрашивала, но никто не знал. А
некоторые твердили, что это одна из Оцепенелостей, вроде той, которая, как
сторожевой пес, стоит у Северных ворот. И это правда, она была на ту
похожа, только совсем другая.
- В каком отношении другая?
- По ферме, но дело не в этом У этой сверху что-то горит разными
цветами и вроде как-то шевелится. Эта... ну, не спит. И, конечно, люди
ломали голову, откуда она взялась, как сюда попала и зачем. Я-то не
понимаю, что это за штуковина, но знаю, что мне такое не по нутру.
- Так эта тайна осталась неразгаданной?
- Да нет, госпожа, только говорить тяжко.
- Тяжко?
- Через какое-то время, - продолжала Карт, - из тюрьмы вышел солдат и
прибил к стене объявление. Кто-то прочел его вслух. Там говорилось, что
четверо предателей-нирьенистов будут приведены во двор в три часа
пополудни. Так что все догадались, зачем эта штука там стоит.
- И ты ждала так долго, чтобы посмотреть на публичную казнь? -
дрогнувшим от гнева голосом спросила Элистэ. Она была потрясена и
одновременно чувствовала отвращение, однако против воли заинтересовалась
рассказом.
- Что ж, мне выбирать не приходилось, госпожа. - Круглое лицо Кэрт
вспыхнуло. - К тому времени я уже не могла бы оттуда выбраться. Я стояла у
самых ворот, с прижатым к решетке носом, а толпа сзади меня становилась
все больше, и я там застряла без движения.
- Вот как?
- Правда, госпожа. А еще - как я узнала, что будет, так почему-то не
могла отвернуться.
Элистэ кивнула, молча и пристыженно признавая, что понимает.
- Должно быть, слухи пошли по всему городу, - продолжала Кэрт, -
потому что люди шли и шли, и площадка перед воротами была такой забитой,
что не проехала бы ни карета, ни даже портшез. Кто-то там выпивал, кто-то
буянил, некоторые смеялись, перешучивались. А некоторые стали ну прямо
мерзкие. Но большинство стояли тихо и ожидали. Ровно в три они вышли из
"Гробницы" - солдаты, охрана и все такое. И один там был - говорили, что
это главный начальник "Гробницы" Довель Эгюр. И еще палач - такой
огромный, - Борло сын-Бюни, тот, что у нас жил, помните? - рядом с ним
просто щенок, и говорили, что это Бирс, родственник Уисса в'Алёра, но
точно не поручусь И четыре пленника, - чтоб мне лопнуть, если они не были
раздеты догола! Госпожа, вот ей-ей, они были голые, как цыплята, которых
сейчас бросят в кастрюлю.
- Как это гнусно! - вспыхнула Элистэ. - Какие скоты эти экспры! К
чему им такая мелкая бессмысленная жестокость?
- Точно не скажу, госпожа, но я прямо еле на ногах устояла. Не знала,
куда смотреть, да и другие тоже. Некоторые захихикали - знаете, как вот
ежели человек сбит с толку, но не хочет показать. Но смеялись недолго, и,
я думаю, пленники даже не услышали - такие они были убитые, что ничего не
замечали. Мне стало жалко их, госпожа, и не только мне. Я слышала, кто-то
шепнул, что они хорошие депутаты и хорошие люди и так с ними поступать
негоже. Но кругом рыскали народогвардейцы, и вслух говорить было страшно.
Ну, выстроили всех четверых перед этой штуковиной, - продолжала Кэрт, - и
они там стояли, пока читались обвинения. Но если они и вправду во всем
этом повинны, тогда они, само собой, заслуживали смерти.
- А они виновны на самом деле? - спросила Элистэ.
- Не могу сказать, госпожа, да или нет, а только разговоры
закончились, и перешли к делу. Палач схватил первого пленника и зашвырнул
его прямо в этот шкаф. И тут вышло, что вроде как эта штука живая. Двери
захлопнулись сами по себе, а огни делались все ярче и ярче, а шум громче и
громче, а потом большая вспышка - прямо больно глядеть, и все было
кончено. Двери сами открылись - и, госпожа, там внутри ничего не было.
Только кусок веревки. Я не могла глазам своим поверить. Да и никто не мог
- слышали бы вы, какие начались вопли и крики! А палачу словно и дела нет.
Он взял вилы и, как ни в чем не бывало, вытащил веревку наружу. А потом
остановился и будто погладил этот шкаф - провел по нему рукой, даже по
шипам, и, клянусь, он разговаривал с этой штукой. Я не слышала, но видела,
как у него губы двигались. И выражение у него было такое, словно он с
родственником разговаривает. Чудно это мне. А потом три остальных пленника
- бум, бум, бум - один за другим, как и первый. Все заняло несколько
минут, вы не поверите, до чего все это быстро, и как... как чисто там
после этого, ни кусочка не остается, словно никого и не было.
- В некотором смысле это даже хуже, чем... - Элистэ, вздрогнув,
замолчала.
- Ну, тем и кончилось, - заключила Кэрт. - Солдаты, начальник тюрьмы
и палач, сделав свое дело, ушли, а шкаф так и оставили во дворе. Мы
потолкались еще на улице, посмотреть, что будет, но больше ничего не было,
и я пошла домой. Вот почему я так поздно, госпожа.
Элистэ молчала, не зная, что сказать.
- Да, и вот еще что, - припомнила Кэрт. - Пока все это происходило,
из окна тюремной башни глядели два каких-то человека, и люди в толпе
говорили, что один из них - это сам Уисс в'Алёр.

Со своего наблюдательного поста у окна в верхнем этаже центральной
башни "Гробницы" Уисс в'Алёр - или просто Валёр, как он недавно
переименовал себя из соображений скромности - видел все происходившее. Он
отметил превосходную работоспособность Кокотты, несгибаемость
народогвардейцев, похожих на автоматы, извращенное поклонение кузена
Бирса.
А публика? Чародейные пассы, неохотно произведенные его отцом,
позволили с одного взгляда оценить реакцию зрителей. Уисс увидел, что
горожане были напуганы, сбиты с толку и взволнованы. Первозданная
жестокость Кокотты казалась им отталкивающей и приятно возбуждающей.
Многие были довольны зрелищем, но боялись признать это, некоторыми владели
смешанные чувства, а кое-кто испытывал подлинное отвращение. Ну, это,
разумеется, пустяки. Удовольствие можно усилить, тошноту подавить - по
поле Уисса. Его собственные таланты, при поддержке чар отца, давали
достаточно власти для этого, даже больше, чем нужно.
Разве нет?
Но сомнения оставались, подрывая его уверенность в себе и расшатывая
нервы Ему необходимо избавиться от них ради себя самого и блага страны. Он
обязан защитить себя Это его долг перед Вонаром.
К счастью для страны, Уисс мог положиться на преданность и
сотрудничество Народного Трибунала, где ведущие юристы с готовностью
подчинялись мудрым решениям Комитета Народного Благоденствия. Кого порицал
Комитет, тех приговаривал Трибунал, а сам Комитет состоял из преданных
экспроприационистов, истинных патриотов, хороших людей (была, правда,
парочка исключений, которыми стоило заняться), и Уисс всегда мог на них
рассчитывать.
Он возвратился в свой кабинет в Комитете Народного Благоденствия и
отдал соответствующие приказы, после чего Трибунал оказался завален
делами. Самые глубокие и сырые казематы старой "Гробницы" впервые за века
увидели людей, потом оказались заполнены до отказа, а затем чуть не
треснули от количества обитателей. Избыток арестованных распределялся по
двум тюрьмам поменьше - в "Остроге" и "Сундуке", находившихся в
противоположных концах города. Скоро были заполнены и они, и тогда начали
использовать не слишком надежные камеры в окружных жандармских участках.
Задействованными оказались также некоторые погреба и склады, а в одном
примечательном случае - даже пересохший колодец. Это было просто постыдно.
Требовалось или больше места, или меньше арестованных. С точки зрения
Уисса, решение этой задачи сомнений не вызывало.
У Кокотты было много дел и забот, и она хорошо питалась. Вначале ее
рацион состоял из политических противников Уисса Валёра - реальных и
воображаемых. Упрямые и непокорные члены Конституционного Конгресса попали
к ней самыми первыми, в ряде случаев в сопровождении друзей и членов
семьи. За ними последовали непримиримые журналисты, недовольные и слишком
открыто выступавшие с критикой. Почти каждый день во дворе "Гробницы"
происходили казни - одна, две, три. Жители Шеррина вскоре привыкли к виду
Кокотты, ее голодным шипам и обнаженным жертвам. Первоначальное потрясение
от ее внешнего вида и способа уничтожения людей быстро улеглось, и
публичные казни стали для многих излюбленной формой бесплатного
развлечения.
Как-то дождливым осенним утром Уисс сидел один в кабинете, читая
донос секретного агента, работавшего под кодовым именем Чечевичная
Похлебка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115