Он был сам на
себя не похож.
- Дурные известия? - тревожно спросила она.
- Да. Вы лучше присядьте.
Она села. Судя по всему, дурные известия имели к ней самое прямое
отношение. С нарастающим беспокойством Элистэ следила, как он вынул из
кармана бумагу, развернул, разгладил и положил на стол.
- Полюбуйтесь. Вечером расклеили по всему городу.
Элистэ осторожно взяла бумагу и прочитала:
"Распоряжение Комитета Народного Благоденствия: НАГРАДА В СТО РЕККО
за сведения, которые помогут задержать..."
Это превзошло ее самые мрачные опасения. Два портрета, два врага
народа, два имени: бывший Возвышенный Кинц во Дерриваль, бывшая
Возвышенная Элистэ во Дерриваль. Описание внешности разыскиваемых верно до
последней мелочи. Изображения: две гравюры на дереве грубой работы -
дядюшки Кинца, весьма неточное, и ее, удивительно похожее - лицо
сердечком, широко расставленные глаза, изгиб губ, все как есть.
Недоумевая, Элистэ долго изучала бумагу.
- Нам никогда не установить наверняка, откуда у них ваши имена и
изображения, но кое о чем я догадываюсь, - ответил Дреф на ее
невысказанный вопрос. - Помните, в Дерривале отряд собратьев добрался до
домика вашего дяди? Их не остановило наваждение, скрывающее тропинку, они
прекрасно знали, куда идут.
- Я тогда так и не поняла, в чем дело. Дядюшка Кинц говорил, что за
нами, должно быть, следили, но я не представляю, каким образом.
- Я тоже, но зато догадываюсь, кто именно. Сестрица тогда заявила мне
на прощанье: "Но погоди, может, и мне известно такое, о чем ты не знаешь".
Боюсь, она не шутила.
- Стелли? Но что она могла узнать и что сделать? И почему вы ничего
мне не сказали?
- Я тогда не придал ее словам большого значения. Возможно, тут я
ошибся. У вашего отца не было устройства, с помощью которого она могла бы
нас выследить? Скажем, подзорной трубы, изготовленной одним из ваших
талантливых предков?
- Не знаю. Страшно подумать, что они рылись в наших вещах.
- Ну, это еще полбеды. Безусловно, однако, что ясновидение, которое
так помогло нашим обремененным заботами друзьям в Комитете, не проникает
дальше столичных ворот, а то с чего бы им заваривать всю эту кашу? Вы
понимаете, какая вам грозит опасность?
Элистэ разглядывала свое изображение. Невероятное, просто
удивительное сходство. "Награда о сто рекко..." Ей с трудом в это
верилось. Она молча кивнула.
- Не вздумайте выходить на улицу. Отныне вам предстоит скрываться в
этих стенах.
Скрываться. Здравая мысль. Она словно очнулась.
- А как же дядюшка Кинц? Он только что ушел. Откуда ему знать про
плакат? Нужно его догнать, предупредить...
- Спокойнее. Во-первых, ваш дядя не слепой, и раз уж он вышел, то
наверняка увидит плакат - их расклеили по всему городу.
- Но он такой рассеянный, он просто не обратит внимания...
- Во-вторых, у нас нет причин бояться за мастера Кинца - способности
надежно ограждают его от обычных опасностей. Волнуюсь я главным образом за
вас. Не следовало вам возвращаться в Шеррин.
- Тогда у нас не было выбора.
- Теперь есть. Я вам устрою побег. Мы переправим вас в Стрелл.
- Ничего подобного. Я не поеду, и на сей раз вам придется с этим
смириться. Прошу - оставьте при себе ваши бесконечные доводы и не
называйте меня неразумным ребенком. Сперва выслушайте, что я хочу сказать.
Поймите, именно сейчас я не хочу бросать дядюшку - бросать одинокого
беглеца в незнакомом городе, который, вероятно, кажется ему чужим
враждебным миром. Со мной ему спокойнее, а вам ведь нужно, чтобы он
чувствовал себя спокойным и довольным, верно? В противном случае он не
сможет помочь вашему Нирьену. Кстати о Нирьене. Разве вы сами не
просиживаете с единомышленниками дни и ночи, обсуждая планы вызволения
наставника? Знаю, отвечать вы не станете, тогда я задам другой вопрос: у
вас есть лишнее время на организацию моего побега? Времени потребуется
немало, а у вас хлопот выше головы. Не лучше ли подождать, пока судьба
мастера Нирьена решится в ту или иную сторону?
- Напрасно боитесь, что я назову вас неразумным ребенком. Вы
меняетесь прямо на глазах.
- Нет, всего лишь взываю к здравому смыслу. Я останусь в этой
квартире и затаюсь как мышка. Соседи видели меня редко, да и то мельком,
теперь же не будут видеть совсем. Я сменю прическу, чтобы не так походить
на портрет. Во всяком случае, сходство не столь уж полное - разве у меня
такой острый подбородок? Я буду вести себя так, как нужно, но из Шеррина
не уеду. Это мое последнее слово.
- Будь в моих силах заставить вас уехать, не сомневайтесь, я бы это
сделал. Оставаться в столице для вас - чистое безумие, неужели не ясно?
Как вам объяснить...
- Ох, Дреф, не стоит драматизировать. Здесь я в сравнительной
безопасности; тем более что ждать недолго - как только дядюшка управится
со своим делом. Так будет лучше для всех.
- Для всех, но не для вас. Ваше безрассудное упрямство...
- Лучше позаботьтесь о Шорви Нирьене, он нуждается в этом больше, чем
я. Как идет суд?
- Как и следовало ожидать. Шорви и остальные слишком хорошо
защищаются, их красноречие весьма досаждает Государственному обвинителю,
судьям и присяжным Народного Трибунала. Я думаю, этому положат конец -
обвиняемым скоро заткнут рты.
- Вы хотите сказать, что Нирьена с друзьями убьют до окончания
процесса?
- И лишат Кокотту ее законного лакомства? Вряд ли. Куда вероятнее,
что под каким-нибудь надуманным предлогом Шорви просто лишат права
защищаться, и это решит исход дела.
- Что вы тогда предпримете, Дреф? Я ведь знаю, вы что-нибудь да
сделаете.
- Я? Если уж сам Кинц во Дерриваль признался, что бессилен одолеть
молчание "Гробницы", то на что надеяться мне?
- Ложная скромность вам не к лицу; ваши надежды не имеют границ, как
и ваша смелость. Я знаю, вы с друзьями обязательно попытаетесь помочь
Нирьену, и бессмысленно вас от этого отговаривать. Вы твердили о моем
безрассудном упрямстве. Ха! Я уповаю лишь на то, что вы не дадите себя
убить. Своей смертью вы отнюдь не послужите Шорви Нирьену, а без вас на
свете станет скучнее.
- Вот уж не чаял, что моя персона вызовет столь глубокое сочувствие!
Что ж, я постараюсь, не обрекать вас на скуку.
- Постараетесь? И только-то? Вы, если захотите, способны на большее.
- Возвышенная дева, я начинаю подозревать, что вас волнует моя
судьба.
- Разумеется, волнует, - вырвалось у нее против воли. Как некстати!
Глупо. Обидно. Но слова сказаны, и она запнувшись продолжила: - Вы слишком
умный и занимательный собеседник, чтобы умереть молодым. Я не выношу
расточительства.
Так небрежно, так бесстрастно могла бы сказать только сама Цераленн.
Элистэ покосилась на Дрефа - интересно, заметил ли он ее невольный ляпсус?
Ей показалось, что он на миг помрачнел - от разочарования? Впрочем, скорее
всего именно показалось.
- Вот как? Совсем не в стиле Возвышенных, но годы и жизненный опыт,
несомненно, избавят вас от этого недостатка.
Как всегда, он побил ее своей невозмутимостью. У нее должно было бы
полегчать на душе, однако не полегчало.
- А пока что, - продолжал Дреф, - не стоит из-за меня волноваться.
Куда большего внимания сейчас заслуживает совсем другое.
- Например?
- Ваш дядя. Если не ошибаюсь, в самое ближайшее время он намерен
освободить Евларка Валёра.

В столичном Арсенале царил вечный полумрак. Дни и ночи незаметно
сливались, переходили друг в друга, и в ровном однообразии жизни их было
не различить. Евларк Валёр потерял счет дням заключения - время для него
застыло на месте. Он уже не вспоминал о Ворве, родной провинции с ее
заболоченными лугами, высоким небосводом, мирной и вольной жизнью. Все это
кануло в прошлое, вероятно, навсегда. Теперь он существовал в мире
каменных стен и дверных засовов, железных оков, жестокосердных тюремщиков
и огненных видений Заза, к которой был прикован цепью. Постылое постоянное
общение с Чувствительницей привело к возникновению между ними особых уз,
которые были ему в высшей степени тягостны. Он проник в сознание Заза - и
так основательно, что расстался с душевным покоем. Стремление убивать
снедало Заза денно и нощно, и Евларк все время ощущал гнет ее кровожадного
вожделения. Он был изнурен и подавлен, пребывал в отчаянии, однако не
решался протестовать. Огромные кулаки кузена Бирса напрочь выбили из него
саму мысль о бунте. Раз Уисс решил, что ему, Евларку, надлежит оставаться
здесь, значит так тому и быть до тех пор, пока Защитник не передумает.
Сломленный и раздавленный, Евларк искренне полагал, что все остальные
чувствуют себя точно так же. Вот почему он удивился не меньше своих
тюремщиков, когда Арсенал загорелся в самом прямом смысле слова. Правда, в
отличие от стражей, Евларк сразу распознал чародейную природу огня.
Он спал, так что время, надо полагать, было ночное. Ему снился
пламень, зеленый огненный выдох дракона в самую гущу толпы, - обычные
видения помешанной на насилии Заза. Пробудили его истошные вопли
народогвардейцев. Евларк разлепил веки и ужаснулся. Ему показалось, что он
все еще барахтается в огненных грезах Заза. Со всех сторон взлетали языки
пламени и рассыпались искрами, дым валил удушливыми клубами, метались
обезумевшие народогвардейцы. Евларк жалобно вскрикнул, но тут выработанное
суровыми упражнениями мастерство пришло ему на помощь, и он распознал
действие чар, разом увидел наваждение во всей его силе - работу поистине
великого мастера, соединившего обман зрения с безупречным воздействием на
слух, обоняние и осязание. Евларк слышал треск пламени, вдыхал едкий дым,
ощущал его привкус на языке и горечь в горле, чувствовал на коже
обжигающее дыхание огня. Отменный спектакль, но кто же его поставил?
Народогвардейцам, однако, было не до художественных изысков. Они
видели самый настоящий пожар. Что двигало поджигателем, кто он и чем
завершится этот ужас - уж не гибелью ли незаменимой Заза? - над этими
вопросами у них не было времени задуматься. Как и над диким бешенством
Защитника, который наверняка разжалует, а то и арестует офицеров караула.
В мыслях у народогвардейцев было только одно - спасаться, и как можно
скорее, ибо в подвалах Арсенала хранилось достаточно пороха, чтобы поднять
на воздух весь округ, если огонь доберется до бочек. Задыхаясь и кашляя,
ослепленные народогвардейцы ринулись к деревянным дверям, которые тоже
начали заниматься огнем.
Но элементарная человечность, не говоря уже о прямых должностных
обязанностях, требовала спасти пленника. Не мог же несчастный просто так
сгореть заживо, тем более что он приходился родным братом самому
Защитнику? Поэтому начальник караула и капрал бросились к Евларку. У
начальника имелись два ключа: один - от ножных оков, которыми пленник был
прикован к Чувствительнице, другой - от ошейника, прикрепленного цепью к
вделанной в стену скобе.
Евларк с любопытством следил за собственным освобождением. В его
глазах наваждение было одновременно и жизнеподобным, и призрачным. Оковы с
ошейником щелкнули и упали, народогвардейцы же видели совсем другое -
замки заело. Начальник караула, ругаясь на чем свет стоит, перебирал
ключи, пробовал то один, то другой, совал в скважины, дергал, поворачивал
- все без толку: замки не открывались. Капрал выстрелом из пистолета
перебил цепь в том месте, где она крепилась к скобе, однако в его
восприятии цепь осталась невредимой. А призрачное пламя тем временем
разгоралось; языки его взлетали по стенам, плясали на потолочных балках и
уже лизали серебристые бока Заза. От чудовищного жара трещали волосы,
одежда начала тлеть, кожа пошла волдырями. Народогвардейцы не выдержали. В
последний раз с жалостью глянув на обреченного, они молча рванулись к
выходу.
Евларк проводил их взглядом, и не подумав встать. Они бежали, кидаясь
из стороны в сторону, подскакивая и как-то нелепо горбатясь. Все это
напомнило Евларку ужимки клоунов, потешавших народ на сельских ярмарках в
Ворве. За спиной у него беспокойно завозилась и загремела Заза, испустив
из обоих рыл по тоненькой струйке вполне настоящего ядовитого дыма.
- Она, похоже, слегка взволнована, - раздался мягкий неуверенный
голос, несомненно принадлежавший Возвышенному. - Неужели ее могло испугать
наваждение?
Евларк обернулся и увидел пожилого кавалера - тот как бы выступил из
завесы огня. Незнакомец был невысок, худ, сед, очень хрупок и к тому же в
очках. В распахнутых его глазах сияла детская безмятежность. Но именно от
него - тут не могло быть никакого сомнения - исходила великая чародейная
сила.
- Наваждения на нес не действуют - она их попросту не воспринимает, -
объяснил Евларк. - Но ее взбудоражило необычное поведение людей.
- Что за удивительное создание, просто поразительно. С каким
удовольствием я бы с ней пообщался! Но, увы, сейчас не время и не место.
Быть может, как-нибудь вечерком, в другой раз. Теперь же нас ждут дела
поважнее. Вы готовы, мастер Валёр?
- Готов? К чему?
- Уйти отсюда.
- В самом деле? Я могу уйти?
- Разумеется, мой бедный друг. Отныне вы свободны.
- Уиссу это не понравится.
- Ничего, как-нибудь переживет.
- Но каково придется моим родным - брату, сестре и отцу?
- Ваш брат Улуар уже покинул Шеррин. И вы, если решитесь, можете
сегодня же ночью отправиться в Ворв.
- На родину...
- Вслед за этим я намерен вызволить вашу сестру и отца.
- Да? - Евларк совсем растерялся.
- Мне неприятно, что моих коллег по тайному знанию заставляют
профанировать высокий дар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115