они подкупали, льстили, уговаривали, предостерегали или
угрожали - в зависимости от обстоятельств. Уисс управлял их действиями с
осторожным рвением и врожденным искусством; и вот теперь, благодаря этой
тайной лихорадочной деятельности, его оппозиция, он чувствовал,
относительно надежна. Члены партии экспроприационистов, разумеется, все
как один были преданы ему. Можно положиться и на членов возглавляемого
Уиссом Комитета Народного Благоденствия, а также Комитета по регламенту,
председатель которого, педераст Шенев, боялся шантажа, что было Уиссу на
руку. Да и члены Лиги Красного Ромба, представлявшие самые крайние
элементы шерринской толпы, тоже рьяно поддерживали Уисса. Среди пестрой
компании не вполне определившихся депутатов нашлись слабые души, на
которые удалось воздействовать лестью и запугиванием, - с ними дело пошло
быстро. В эти дни сумятицы и беспорядка только нирьенисты и их союзники
единым фронтом сопротивлялись распускавшейся, как бутон, власти Уисса
в'Алёра, и их сопротивление необходимо было подавить в колыбели, если не в
зародыше. Особых трудностей это не представляло, так как нирьенисты, с их
нарциссическим благородством, не потрудились изучить искусство интриг.
Уисс же был мастером по этой части, но у него хватало ума не полагаться на
одни лишь слова. Если интриги провалятся, у него в резерве остается
Народный Авангард.
Решающий для Уисса день начался теплым и ясным рассветом, под стать
его надеждам. Рано поднявшись, он тщательно оделся, скрупулезно счистив
каждую соринку со своего ставшего знаменитым черного костюма, зачесал
назад прямые волосы с высокого желтоватого лба и перевязал на затылке
крепким тройным узлом, словно опасаясь, что упадет хоть один волосок.
Закончив туалет, он проглотил небольшой завтрак и удалился в свою комнату,
чтобы провести последний час перед выходом в спокойном раздумье - таковы,
во всяком случае, были его намерения. Но вскоре Уисс обнаружил, что
спокойствие ему не дается. Нервное напряжение - возбуждение, ужас, крайняя
неуверенность - стучало в висках и сжимало все внутренности. Пульс был
бешеный, желудок трепетал, как пойманная рыба. Он попытался напоследок
повторить речь, но фразы сливались и путались, отдаваясь в ушах безумным
эхом. Все было, как тогда, много месяцев назад, когда он впервые готовился
обратиться к народу в помещении склада на улице Водокачки: то же самое
лихорадочное возбуждение, тот же тошнотворный страх перед подмостками. Но
речь на улице Водокачки стала его триумфом, напомнил себе Уисс.
Доказательством служило разрушение жандармского блокгауза Восьмого округа.
С тех пор он выступал бессчетное число раз, и всегда поразительно удачно,
судя по последующим разрушениям. Выступления, несомненно, сопровождались
таким успехом благодаря его природным талантам и отчасти чарам отца,
которые поддерживали, усиливали, помогали. Уисс не желал думать о том, что
было бы, если бы он был лишен этой помощи. Да и зачем ему думать об этом,
ведь он всегда сможет рассчитывать на нее.
Вот только... Нельзя было не заметить недостаточное рвение Хорла
Валёра, его колебания - нет, более того, ощутимое нежелание. Уисс,
расхаживавший взад-вперед по лишенному ковров полу, вдруг замер. Хорл не
хотел ему помогать, и так: было всегда. Он ничего не делал для сына от
души, вечно нужно было давить на него. Так было, и так продолжается
теперь. Узкое лицо Уисса вытянулось. Обиды, унижения всей жизни ожили в
его памяти, и ярость, которая всегда была наготове, дошла до
взрывоопасного предела. К его облегчению, она вытеснила из души все прочие
чувства. Что такое ярость, Уисс хорошо знал и умел обращаться с ней. Он
знал ее возможности, пределы, а главное, последствия. Энергия ярости
придавала дополнительную силу его риторике, силу, почти равную вкладу
угрюмого Хорла. Это было нечто вроде чародейного снадобья, ибо теперь он
чувствовал себя полным жизненных сил и непобедимым, словно, ослабив
самоконтроль, обрел совершенство.
Уисс подошел к маленькому потрескавшемуся зеркалу, висевшему над
умывальником, и увидел свое лицо - неимоверно бледное, если не считать
двух воспаленных пятен на щеках, раздувшиеся ноздри, посеревшую узкую
полоску рта, горящие глаза. Он выглядел сильным, решившимся на все
человеком, непредсказуемым и опасным - выглядел именно так, как хотел,
чтобы произвести впечатление на слушателей. Он был к этому готов и, поняв
это, решил больше не откладывать.
Схватив кожаную папку с бумагами, Уисс опрометью выбежал из комнаты и
спустился по лестнице в переднюю, где его уныло дожидался кузен Бирс.
Хорла нигде не было видно. Равнодушный, отчужденный, незаметный, - как
всегда! Охваченный внезапно нахлынувшей обидой, Уисс сорвал шапку и
швырнул ею в ближайшее окно. Звон разбитого стекла показался ему чересчур
громким. Бирс взглянул на кузена с испуганным восхищением. Уисс, дрожа,
смотрел прямо перед собой. Через секунду появился Хорл. Старик ни о чем не
спросил, да в этом и не было надобности - он хорошо изучил припадки
сыновнего гнева. В таких случаях лучше промолчать, потому что одно
неудачное слово способно ввергнуть Уисса в крайнее неистовство, а этого
Хорл по-настоящему боялся.
Все трое молча вышли из дома. Молчание продолжалось весь краткий путь
от улицы Нерисант к Старой Ратуше, перед которой собралась необычно
большая толпа необычно золотушных граждан. Они радостно завопили при
появлении Уисса, многие подскочили поцеловать ему руку, словно
Возвышенному. Зал уже был забит до отказа - такое редко случалось с
Уиссом, который обычно на всякое сборище являлся первым, ибо обнаружил,
что это самый легкий способ доказать свое усердие. Сегодня он хотел выйти
с помпой. Его приверженцы и ученики - некоторые приблизительно
представляли себе его намерения, другие были тщательно проинструктированы
- ожидали более или менее весомой демонстрации возможностей
экспроприационистов. Их надеждам сегодня суждено сбыться сверх всяких
ожиданий.
Родственники расстались у дверей. Хорл и Бирс направились в сторону
галереи для почетных гостей, чтобы занять места, позволяющие им обозревать
собравшихся, на которых Хорлу предстояло оказать воздействие. Ему придется
повиноваться - другого выхода нет. Хорлу, однако, все меньше хотелось
расточать свой дар в угоду амбициям сына, хотя эти амбиции были в высшей
степени патриотичны и человеколюбивы, - так, во всяком случае, он
неустанно твердил себе в надежде, что нагромождение повторений одного и
того же сокрушит все его сомнения. Как бы то ни было, если все пройдет
хорошо, это будет в последний раз. Может, после сегодняшнего выступления
Уисс наконец-то будет удовлетворен, если это вообще возможно. Хорл
украдкой огляделся по сторонам. На галерее собралось много народу. Сегодня
люди, преданные Уиссу, стали силой. Без сомнения, сын созвал всех своих
приверженцев, чтобы укрепить аудиторию. Среди обычных частных граждан тут
и там виднелись вкрапления коричнево-алой формы народогвардейцев. Хорл
дрогнул, ему очень хотелось уйти отсюда, но отступление было невозможно -
рядом сидел Бирс, вселяя тревогу своим близким соседством и пристальным
вниманием.
Наконец появился Уисс в'Алёр. Среди депутатов пробежал шум, в рядах
зрителей раздались аплодисменты. На секунду задержавшись в проходе, Уисс
бросил взгляд вверх, в сторону галереи, словно отзываясь на приветствие,
но на самом деле для того, чтобы приметить, где его отец, затем прошел
вперед и занял место среди своих соратников. Председательствующий призвал
собрание к порядку, и очередное заседание Конституционного Конгресса
началось.
Началось, как обычно. Были зачитаны протоколы предыдущего заседания,
затем последовало их обсуждение и развернутая дискуссия по частностям
процедуры. Деревенщина Бинэр, депутат от Во Гранса, встал и долго нес
какую-то чушь по мелким вопросам представительства, касающимся главным
образом бродячих торговцев, музыкантов и их малопочтенного сословия. Пока
Бинэр высказывал свои соображения, парировал пустяковые возражения и
усаживался на место, ничего существенного не произошло. Последовала
короткая пауза, а затем на трибуну поднялся Уисс в'Алёр. Задремавшие было
депутаты оживились. Вдохновенный оратор, Уисс всегда приковывал к себе
внимание. К тому же ходили слухи, что сегодня он собирается выступить с
чем-то особенным. Но и без слухов он был всеми замечен. Хотя Уисс держался
достаточно сдержанно, щеки его горели, глаза метали искры.
Все молча и с любопытством смотрели, как он поднимается на трибуну.
Заняв место, Уисс медленно оглядел зал; его тигриный взгляд, в котором
было что-то сверхъестественное, переходил с одного лица на другое, по
некоторым лишь скользил, на некоторых задерживался надолго и со значением,
к неописуемому беспокойству выбранных жертв. Покончив с затянувшимся
осмотром, Уисс начал говорить, и хотя его прославленный разговорный стиль
уже не опускался в капрологические бездны улицы Водокачки, но, во всяком
случае, и не утратил былой грубой напористости.
- Многие из нас, - начал Уисс, - думают, что наша работа почти
закончена. Скоро будет готов первый черновой вариант Вонарской
конституции. Когда он пройдет все виды отделки и шлифовки, останется
только избрать совет Двойной Сотни в соответствии с нашим знаменитым
Параграфом Восемьдесят Семь, и дело завершится. Конгресс будет распущен.
Мы вправе поздравить друг друга и отправиться домой - во всяком случае,
так нам хочется думать. Перспектива приятная, но, знаете ли, в ней есть
несомненная фальшь. От наших обязанностей так легко нам не избавиться.
Работа наша здесь не закончена и не будет закончена, пока в этом собрании
сохраняется засилье роялистов и реакционеров. Недавно стало известно, что
в нашем Конституционном Конгрессе угнездились измена и коррупция. - Уисс
сделал паузу, чтобы до всех дошел полный смысл этого разоблачения.
Среди депутатов послышался растерянный ропот. Уисс застиг их
врасплох. Что бы они ни думали об Уиссе в'Алёре, такого они не ожидали.
- Все мы знаем, что сбежавший за границу герцог Феронтский
раболепствует перед иностранными монархами, открыто заручаясь помощью
наших врагов для реставрации абсолютизма в Вонаре. Феронт - фанатик,
сатир, мастер гнусной интриги, изощренной жестокости, человек, который
даже во время своих развлечений проливает чужую кровь, - безусловно
заслуживает звания Архиврага Свободы. Стыдно сознавать, что это - наш
соотечественник. Но гораздо более стыдно наблюдать его преступное влияние
даже здесь, в Конгрессе. Среди нас есть люди, которые заодно с предателем
Феронтом. Существуют подтверждения этого заговора - материальные
доказательства в виде документов. Эти документы попали ко мне в руки, и в
надлежащее время я сделаю их достоянием общественности. А пока виновные
должны быть наказаны, предатели вышвырнуты вон! Конституционный Конгресс
необходимо подвергнуть чистке.
Уисс сделал паузу и оглядел слушателей. Чтобы заметить их
растерянность, не требовалось никакого чародейства. Лица присутствующих
явно оцепенели от ужаса. Пока он смотрел на них, по залу прошелестел
ветерок, депутаты заколыхались, как призраки, и он ощутил теперь уже
знакомую болезненную судорогу, которая свидетельствовала о том, что Хорл
Валёр подключил свои Чары. Дурнота почти сразу прошла, и Уисс начал
улавливать настроения слушателей. То был разнообразнейший набор чувств:
выдававший полное неведение - к его выгоде; гибкий и податливый - к его
радости. Уиссу понравился вид и запах этих чувств, их вес и состав, а
более всего - покорность его воле. Он взглянул на галерею, на отца,
изнемогшего, обмякшего, и успокоился. Все под контролем.
Уисс продолжил свою речь, в деталях расписав природу заговора,
замаравшего Конституционный Конгресс. Он рассказал о предательстве
отдельных его членов, о продажных кликах, заботящихся только о своих
интересах, о растущей угрозе недавно завоеванной свободе. Он предположил
вероятность ответного удара роялистов. Говорил об измене, вероломстве,
позоре. Использовал такие выражения, как "сосуды бесчестья", "порочные,
погрязшие в мерзости рабы Возвышенных", "носители гнусной заразы в теле
государства". Еще несколько минут он говорил в том же
экстравагантно-разоблачительном духе, и в речи его сквозила вся
накопившаяся в нем и искусно управляемая злобная страсть. Он говорил и
видел, как сворачиваются и густеют туманные дымки, как они становятся
тяжелыми и плотными по его команде. Через полчаса туман был, как никогда,
плотен и весом, однако полного овладения залом, как того желал Уисс, не
произошло. С этим приходилось мириться, ибо он был вынужден признать, что
депутаты Конгресса, по большей части зрелые, образованные и вполне
интеллектуально развитые люди, не слишком стремились к бездумному
подчинению, во всяком случае, некоторые из них. С экспроприационистами,
разумеется, все было в порядке. Он видел их на низких скамьях, прижатых к
трибуне. На их лицах лежала одна и та же печать обожания, и дымка,
окутывавшая их, закручивалась темными спиралями. Тем же энтузиазмом горели
фанатики Красного Ромба, заполнившие верхние ярусы зала. Их аура была
глубокой и отзывчивой, как послушная лошадь, откликающаяся на слова
команды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115