— Ой, прости, Дан! Сегодня весь день тебя искал Штефан. Просил позвонить, как только появишься. В любое время.
— Что-нибудь на заводе?
Академик, спустившийся в столовую из своего кабинета, пристально посмотрел на Дана.
— Похоже. Во всяком случае, к заводу это какое-то отношение имеет.
Дан подбежал к телефону. Несколько раз ошибся, набирая номер, потом услышал голос Петришора.
— Привет! Предки дома?
— Здрасьте, дядя Дан! Дома, конечно. Только мама прилегла. Еще бы, после такого дня...
— А что произошло?
— Вы ничего не знаете?.. Сейчас я вам папу дам. В трубке раздался голос Штефана:
— Дан, ты? Немедленно в машину — и пулей ко мне.
— Хорошо, но что все-таки случилось?
Ответ прозвучал подобно грому среди ясного неба:
— Виктор Пэкурару покончил с собой.
— Что?! — Дан не верил своим ушам.
— Междометия, вопросы и комментарии потом. Давай быстро!
ГЛАВА 5
Через десять минут Дан уже звонил в квартиру Штефа-на. Лицо у того было осунувшееся, бледное, глаза грустные. Необычно серьезно вел себя и Петришор. Они с Даном были закадычные друзья, на их боевом счету числилась не одна озорная проделка. Но на сей раз мальчик не бросился ему на шею, спокойно, как взрослый, пожал руку и сказал отцу:
— Пойду посмотрю, как там мама.
— Значит, правда? — спросил Дан. Штефан молча кивнул.
— Но как же так? — с трудом прошептал Дан. Штефан взял его за плечи, провел в кабинет, достал
бутылку коньяка, устало сказал:
— Садись и слушай.
Когда он закончил свой рассказ, наступила гнетущая тишина. Дан не выдержал:
— Черт возьми, откуда это невероятное английское хладнокровие? Тут волком хочется выть, а ты перечисляешь факты, словно винтики считаешь. А ведь ты, можно сказать, вырос на «Энергии»!
— Я с Виктором Пэкурару мало был знаком и знаю о его проблемах понаслышке. Это во-первых. А во-вторых, сейчас я просто права не имею на эмоции, так как расследование этого дела доверили мне, теперь это мой партийный долг.
— И что ты думаешь делать?
— Разобраться в обстоятельствах, выяснить причины, побудившие Пэкурару на этот шаг. Что могло заставить старого, опытного коммуниста уйти из жизни? Я бы очень хотел, чтоб ты рассказал, что знаешь.
Дан молчал, низко склонив голову, бессильно уронив руки. Штефан долго и терпеливо ждал. Налил ему рюмку коньяку. Прикурил для него сигарету — Дан жадно схватил ее. Казалось, его мучит приступ страшного недуга. Но это только казалось. Мозг Дана лихорадочно работал. История Пэкурару была ему известна, и прежде всего факты, связанные с деятельностью парткома. Все хорошо знали, что Испас, как черт от ладана, бегает от всяких собраний и заседаний, но все же и до его ушей кое-что доходило. Ползли по заводу всякие сплетни, слухи, явно отдававшие клеветой. Его давно уже удивляла непонятная пассивность дирекции и парткома, ведь Пэкурару был полноправным членом и того, и другого. И сейчас Дан пытался собрать разрозненные воспоминания в единое целое, воссоздать общую картину, которая бы раскрыла смысл случившегося. Он был уверен, что «дело Пэкурару» родилось в лабиринте коридорно-кабинетных кривотолков. У него просто в голове не укладывалось, что этот всеми уважаемый человек мог что-то нарушить, тем более пойти на явное беззаконие. Дан сам в трудных ситуациях неоднократно обращался к главному бухгалтеру, и тот, скрупулезно вникнув в детали, всеми силами стремился помочь, порой даже рискуя репутацией бережливого, рачительного хозяина. Ссужая проектному отделу нужную сумму, он внимательно следил за ее использованием, контролировал не только бухгалтерскую точность, но и эффективность начатого дела...
— Я давно знаю дядюшку Пэкурару и не могу поверить в его бесчестность, он бы скорее умер, чем подписал контракт, наносящий ущерб стране. Все эти слухи о финансовых неполадках, о разбазаривании фондов и растратах, о недопустимой халатности — чушь. Ты, конечно, прав, его смерть нельзя отделять от того, что в последнее время происходит на нашем заводе.
— А знаешь ли ты, что у него в течение двух лет делали вычеты из зарплаты за оказанную вам поддержку, хотя было известно о многомиллионной экономии, которую дал стране ваш новый трансформатор?
Дан вытаращил глаза от изумления.
— Вот это да! Наказывать за правое дело? Но почему я ничего не знал? И откуда узнал ты?
Штефан пожал плечами:
— Ни для кого на заводе это не секрет. Только такой блаженный, как ты, не высовывающий носа из «белого дома», мог об этом ничего не знать. Иначе ты бы открыто протестовал. Как Петре Даскэлу, помнишь? Его тогда быстренько выдвинули на учебу...
— А Косма? Он-то что? Как он мог допустить подобную подлость?
— А вот это надо бы у тебя спросить, ты работаешь на заводе, а не я.
Испас вскочил, нервно заходил из угла в угол. Но Штефану нужны были не взрывы горького отчаяния, не угрызения совести, а точные, беспристрастные факты. Он по-прежнему отмечал все важное из того, что слышал.
— Ты говоришь, давно знаешь Виктора Пэкурару, откуда?
И Дан рассказал о том, что Пэкурару был старым другом его двоюродного дяди — Чезара Попеску, в прошлом паровозного механика, а после Освобождения ответственного работника Госконтроля. В детстве и юности Дан частенько наведывался в семью своего дядюшки и крепко дружил с его сыном Драгошем.
— А где этот Драгош теперь? — словно невзначай спросил Штефан.
— Еще в лицее он мечтал стать офицером, с отличием закончил юридический и теперь работает в госбезопасности. У него всегда было какое-то обостренное чувство справедливости, ложь он просто органически не выносил...
Штефан сопоставлял данные из рассказа Испаса с тем, что уже слышал ранее. «Это наверняка тот самый майор Попеску, о котором упоминает Пэкурару и на которого просил обратить внимание первый секретарь. Вот только неясно, что в этом деле заинтересовало госбезопасность. Встречусь с Космой — сразу же попробую разыскать и майора. В общем, посмотрим...» И уже вслух спросил:
— Ну а что на заводе? Санда говорит — как перегревшийся котел, вот-вот взорвется, хотя внешне мало что заметно. Мы-то, в уездном комитете, считали, что у вас все в порядке.
— В определенном смысле так оно и есть...
Дан пристально взглянул на Штефана, пытаясь понять, насколько хорошо он информирован. Штефан хоть и друг, но все равно из вышестоящей инстанции, а когда начинаются подобные расследования... За последние полгода они уже столько повидали всего этого! Дан колебался, говорить Штефану или нет, что он думает о Косме, о том, как провертывает свои делишки «заслуженный железнодорожник» Василе Нягу, получивший на заводе прозвище «старичок-добрячок» за свою податливость, обтекаемость, неуловимость. Сказать ли прямо об Антоне Димитриу, при котором отдел главного конструктора стал «государством в государстве», хотя рабочие планы он и обсуждает с Космой в предварительном порядке. Не подумал бы только Штефан, что Дан пристрастен к Косме, ведь они оба так его и не простили...
В ожидании ответа Штефан нетерпеливо барабанил пальцами по подлокотнику. «Смотри-ка,— с удивлением подумал он,— не успели выдвинуть, а начальственный тик уже появился!.. Вот сидит рядом мой давний и верный друг, а я все пытаюсь проникнуть в его мысли, как будто можно сомневаться в его искренности или смелости. Разве Дан не тот человек, на плечо которого я могу всегда опереться? Ну почему не скажу ему прямо: помоги мне, Данушка, разобраться в этой нелегкой ситуации, ведь здорово напутали у вас на заводе, а распутывать теперь нам». И он сказал решительно:
— Объясни же мне наконец, что у вас происходит? Сейчас я не хочу взывать к твоей партийной сознательности — я обращаюсь к тебе как к своему старому другу, которому верю, как самому себе, а кое в чем даже больше.
И Дан заговорил, словно отчитывался перед собственной совестью. Да, завод сильно изменился. Даже внешне. И в этом, несомненно, заслуга Павла Космы, какие бы субъективные побуждения ни руководили им. Все считали его обыкновенным карьеристом, стремящимся занять высокий пост. Косма достиг своей цели, но и завода не забыл. Он оказался очень хорошим организатором, наделенным тем особым чутьем, которое позволяет ему удивительно рационально распределять имеющиеся силы. Не секрет, что фонды для завода приходится выжимать, как влагу из камня. Так он сплел себе сеть из высоких связей, и если что-нибудь не клеится в уезде, он выигрывает дело в министерстве. В критических ситуациях, когда другие опускают руки, Косма разбивается в лепешку, стоит на-- смерть, придумывает самые невероятные комбинации, и крайне необходимое сырье, материалы, оборудование словно из-под земли появляются на заводе. В одном месте он обещает, в другом угрожает, в третьем использует личное обаяние, против которого мало кто может устоять. Весь завод знает, что если уж Косма вбил себе что-нибудь в голову, то назад ни шагу... Ну а каков коллектив на заводе, Штефан знает и сам. Шесть тысяч человек, шесть тысяч толковых, квалифицированных рабочих. За последние годы завод очень разросся, действуют школа профобучения, специализированный лицей, курсы для среднетехнического персонала. «Энергия» сегодня — это передовое предприятие, имеющее правительственные награды. И люди видят в этом прежде всего заслугу Павла Космы. Это реальность, от которой никуда не денешься.
— Тогда в чем причина такого положения в коллективе? — настаивал Штефан.
— Как тебе объяснить? Павел обращается к проектировщикам только тогда, когда речь идет о решении какой-нибудь срочной технологической проблемы, от которой впрямую зависит выполнение плана. Тогда он сама предупредительность: и поможет, и обсудит все аспекты проблемы, порою и сам внесет какое-нибудь толковое предложение. Но этим дело и ограничивается. Лишь бы не сорвать план. Что и говорить, на заводе сделано немало: поднялись новые цехи, смонтировано импортное оборудование, повсюду образцовая чистота. Но стоит только задуматься о будущем, поневоле одолевают тревожные мысли — сможет ли завод идти в ногу со временем? А Косма спокоен — абсолютно, непробиваемо, бездумно. К новой технике проявляет интерес лишь при условии сиюминутной отдачи. Идей, требующих серьезных, длительных изысканий, не воспринимает, когда заходит в «белый дом», еле скрывает раздражение, может и нагрубить, а Антон Димитриу, вместо того чтобы поставить его на место, только поддакивает. Результат — деморализация людей. Самые смелые и талантливые растрачивают свой энтузиазм попусту. А Косма становится все более несдержанным. Заводской коллектив для него всего лишь инструмент, обязанный слепо исполнять его указания. У нас о недостатках и заикнуться не смей. А они есть, правда замаскированы хорошо. Уж в чем, в чем, а в камуфляже он разбирается, как никто другой. Именно на этой почве у него возникли конфликты с Овидиу Настой и особенно с Виктором Пэ-курару...
— Какие недостатки ты имеешь в виду? — спросил Штефан, немного помолчав.
— Во-первых, бракованные детали и даже целые моторы он скрывает с помощью хитрой, хорошо отработанной системы. Во-вторых, так манипулирует цифрами, что общая картина выполнения плановых показателей получается настолько впечатляющей, будто и не было заданий по ассортименту. Но это только один аспект.
— Постой-постой, один-то один, но очень важный.
— Ну, если уж ты всерьез решил взяться за это дело, то ответь мне: каким образом удалось Косме подольститься к твоему коллеге по отделу Таке Мирою? Ведь он даже не удосужился ответить на коллективное письмо наших рабочих и техников.
— Этого я не знал. Разберусь обязательно. Но почему вы не обратились к заведующему экономическим отделом? А первый секретарь, Виктор Догару? Он ведь не раз бывал на заводе, присутствовал и на общих собраниях, и на заседаниях парткома. И, насколько мне известно, приезжал к вам запросто, без предупреждений.
Дан взглянул на Штефана с жалостью:
— Протри глаза, дорогой мой. Ты что, ослеп или просто дурачка валяешь? Или вы там и вправду не знаете, что такое эти неожиданные визиты, к которым готовятся по трое суток? За это время можно знаешь какой глянец навести!
— Не может быть, чтобы первый секретарь...
— Да при чем тут первый секретарь,— перебил Дан.— А Мирою на что? Он не сможет, так другие доброхоты найдутся.
— Узнает Догару — душу вытряхнет.
— Если узнает.
Не забыть бы этот факт, подумал Штефан, а Дану сказал:
— Так, говоришь, Павлу важно только, на какую сумму произведено продукции, а показателей по номенклатуре он всячески избегает?
— Еще бы! Его вполне устраивает вал. Тогда все как по маслу — и выполнение, и перевыполнение.
— Ну, не так уж это плохо — перевыполнять план.
— Да ведь сами себя обманываем! Потому что в конечном продукте стоимость его компонентов можно учитывать по нескольку раз. Таким образом отчетность по валу становится ширмой для приписок. Ходим в передовиках, получаем премии, завод награжден орденом Труда, давно удерживает знамя лучшего предприятия в подотрасли. Поговаривают, что Косма скоро станет Героем социалистического труда. А то он как увидит золотую звездочку на груди Марина Кристи, так весь кровью наливается.
— Это какой Кристя? Такой худощавый паренек из токарного?
— Помнишь, значит, еще родной завод! Только «паренек» этот теперь депутат уездного народного совета, гордость завода — наш первый Герой. А сам Марин нисколько не загордился, такой же энтузиаст и трудяга.
— Ну, хорошо. Однако, мне кажется, не об этом сейчас речь. Темнишь ты что-то, приятель.
Дан улыбнулся своей открытой, молодой улыбкой.
— И да, и нет! А насчет Космы — хоть он и без того у тебя как на блюдечке — могу добавить: нам, проектировщикам, он уделяет меньше времени, чем, скажем, уборщицам или дворникам. И не потому, что мы не нуждаемся в этом. Я понимаю, очень важно, что построены четыре многоэтажных дома для наших рабочих. Но довести мозг крупного предприятия почти до полного истощения — это, по-твоему, как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50