На этом заводе я вырос и чувствую себя здесь как дома,— отрезал Штефан.
— Да что вы, товарищ инструктор, просто для меня большая честь пройти с вами по цехам, показать, чего мы достигли, объяснить...— заюлил Нягу. — И потом, у нас, знаете, существует свой внутренний распорядок. Никто не имеет права ходить по заводу без сопровождения. Имеется в виду — посторонние.
— Это меня-то вы считаете посторонним?
— Как бы то ни было, но на заводе вы не работаете.
Глядя ему прямо в глаза, Штефан произнес раздельно:
— Вот что, товарищ Нягу, на «Энергии» я никогда не буду посторонним. И в нагрудном знаке не нуждаюсь: меня тут все знают, хотя и не виделись давно. Насколько мне известно, у вас масса дел в парткоме, в первичных организациях. Так что займитесь ими. А в партком я загляну позже.
— Вы не представляете, как много у нас перемен! — не отставал Нягу.— Работают новые цехи, мастерские специального назначения. Осуществлена комплексная реорганизация завода...
— Знаю, а чего не знаю — увижу. Без гидов и комментаторов.
— Хорошо, дорогой товарищ, как скажете. Но вы забыли, что, согласно распоряжению генерального директора, необходимо иметь...
Попэ смерил его презрительным взглядом.
— С этого бы и начинали... Разумеется, мандат. Вот он, держите, товарищ Ласку. Я оставляю его вам, покажете потом товарищу Косме.— И вышел.
Секретарь бросился к Мариете, вырвал из ее рук бумагу.
«Тов. Попэ Штефану, инструктору уездного комитета, поручается расследовать дело о самоубийстве бывшего главного бухгалтера завода «Энергия» Виктора Пэкурару. Просим соответствующие учреждения, партийных и государственных работников оказывать ему всяческое содействие в выполнении задания».
Тяжело опустившись в кресло, секретарь задумался. «Так и есть! Предчувствие не обмануло. И ведь, как назло, директор уехал. А этот как танк — ничем не прошибешь! И я тоже хорош, чего ввязался? Еще неизвестно, что они тут раскопают...»
Мариета, не скрывая удовлетворения, разглядывала его встревоженное лицо. Только эта невинная месть ей и оставалась, с тех пор как, отлученная Космой от всех секретов, она утратила свой авторитет. А ведь раньше, зная все входы и выходы, все тайные пружины, прекрасно ориентируясь в обстановке на заводе, она была абсолютно необходимой и для директора Форцу, и для многих работников, вынужденных прибегать к ее помощи в разрешении срочных проблем. Этой потери Косме она простить не могла.
В вестибюле Штефан увидел гигантский, во всю стену, план завода. Цехи раскрашены в яркие цвета, мастерские заштрихованы, а лаборатории обведены синим контуром. Все как на ладони.
Войдя под своды токарного цеха, он был поражен царившим здесь образцовым порядком, глубоко продуманной расстановкой станков, которая оставляла достаточно места для каждого рабочего, а вместе с тем полностью использовала возможности помещения. С тех пор как Штефан покинул завод, количество станков тут, пожалуй, утроилось. И каких станков! С трудом отыскал он несколько старых машин, выпущенных когда-то в Араде. «Последние из могикан», от них как будто даже нафталином пахнуло. А рядом сверкали никелем французские, английские, американские, японские станки... Не было забыто и освещение. Мощный пучок лучей падал точно на резец, а вокруг мягкая подсветка, сочетающаяся с матово-зеленой окраской стен. Штефан не спеша переходил от станка к станку. И вдруг сквозь широкие стекла диспетчерской увидел инженера Иона Саву с телефонной трубкой в руке и очками на лбу. Сава кричал что-то неведомому собеседнику, яростно жестикулируя свободной рукой. «Сейчас его лучше не трогать»,— подумал Штефан и шагнул в сторону. Но вдруг чьи-то мозолистые руки закрыли ему глаза. Знакомый голос спросил:
— А ну, угадай!
Штефан не сомневался ни секунды:
— Дед Панделе, кто же еще! — и с сыновней почтительностью обнял старика. На всем заводе не было, наверно, рабочего, который бы не знал этого знаменитого деда. Многим вложил он в руки инструмент, научил ремеслу, вывел в люди.— А ты все на посту, дедушка Панделе? Как говорится, вперед, и только вперед?
Какая-то странная тень промелькнула во взгляде старика, но это длилось лишь мгновение. Поглядев на Штефана снизу вверх — инструктор был на целую голову выше,— он проговорил с укором:
— Хорош ученичок, нечего сказать. Забыл своего учителя — и как с гуся вода!
Штефану опять стало стыдно. На него смотрели еще не поблекшие голубые глаза, в которых светилась неподдельная радость. «Ну и осел я, право, настоящий осел,— подумал Штефан.— Забыть, может, не забыл, но и помнить не очень-то вспоминал».
— Я в курсе всех ваших событий, мне Санда рассказывает,— ответил он извиняющимся тоном.
— Пусть рассказывает, на то она в пропаганде и работает. На ней и партпросвещение, и наглядная агитация, и культработа. Вон и Ликэ тоже усердствует в стенгазете. Каждый на своем месте, как в книжках учат... Но, скажу тебе прямо, наше рабочее слово не всегда доходит до них. Что где чего — они, конечно, знают...
— Ну вот я, к примеру, знаю,— попытался пошутить Штефан,— что наш уважаемый Пан деле вышел на пенсию, что сын его — бухгалтер на хорошем счету, а дочурка, та самая вертушка, что у меня когда-то на коленях прыгала, теперь в ударниках ходит и заводским комсомолом заправляет.
Деду шутливый тон, однако, не понравился. Он испытующе посмотрел на Штефана, как бы желая прочесть его мысли.
— Это разве секреты? На то у нас радиоузел есть. Захотят — ославят, захотят — прославят, им неважно, что ты за человек. Взять хоть меня. Когда уходил на пенсию, тут только и вспомнили, что у деда Панделе есть фамилия — Думитреску.
— Что, обидно?
— Да на работе обо всем не переговоришь. Заходи как-нибудь вечерком. Новоселье мы не справляли, живем там, же — в собственном доме с садиком. Да что я говорю, ты ведь и дорогу-то к нам, наверно, позабыл.
— Неправда! Вот увидишь, загляну на днях в твой дворик. И, как бывало, без предупреждений, чтобы стола большого не накрывал.
Дед засмеялся:
— Врасплох меня не застанешь. Заходи, я ведь понимаю, времени у тебя нет, а так бывал бы ты у нас часто. По глазам вижу, нашенским остался.
— Как же я могу забыть, дедушка Панделе, кто мне давал рекомендацию в партию! Хотелось бы надеяться, что оправдал я твое доверие.
Панделе вдруг замолк, поднял на Штефана погрустневшие глаза.
— Ты-то — да, а вот нашлись некоторые, опозорили мою седую голову.
— Кто же это?
Панделе беспокойно оглянулся.
— Не место здесь...
— Значит, и пенсионером на завод ходишь? — сменил тему Штефан.
— Дело такое. Завод, глядишь, и без меня обойдется, да вот я без завода не могу. Даже если помру в собственной кровати — хоть мне и не верится,— все равно меня отсюда, из токарного, на кладбище понесете. А хожу сюда, так сказать, за свой счет. Помогаю, советую, подсказываю кое-что... В партийной организации, значит, с учета не снялся...
Прибежал Марин Кристя, обнял Штефана и только после этого сообщил, что его просят срочно прийти в дирекцию. Но Попэ не торопился. Стал расспрашивать Марина о здоровье, о работе, о жизни. Тот заулыбался, подняв руки:
— Подожди, дружище, времени — ни секунды. Бегу к бригаде, горим синим пламенем. Чертов план...
— План? Да вы самые лучшие в городе! Дай бог всем такие плановые показатели.
Кристя переглянулся с дедом.
— Наверно, так оно и есть. Вот только начальство погоняет — то в рысь, то в галоп. Сам, что ли, не видишь? Все, побежал. Еще заглянешь к нам?
— Что за вопрос?! Непременно встретимся. Нужна твоя помощь. Послушай, а что, если...
К удивлению Штефана, Кристя, точно так же, как дед Панделе, осторожно оглянулся по сторонам. Старик обнял их за плечи.
— Вот что, ребятки. Договоримся так: когда Штефан соберется ко мне, я предупрежу Марина. У меня и встретимся.
Когда Штефан позвонил в дирекцию, голос Мариеты Ласку дрожал. Она набросилась было на Штефана, но тот вежливо осадил ее, и она разрыдалась.
— Извините меня, пожалуйста, товарищ Попэ, я сама не своя. Шеф орал на меня как сумасшедший за то, что я пустила вас на завод. А «добрячок» наш сразу — «моя хата с краю», будто и не говорил, что под его ответственность. Ну кто я такая, чтобы задерживать товарища из уездного комитета? А он выгнать меня грозит...
— Я сейчас приду. Вот только еще кое-что улажу...
— Ой, умоляю вас, не задерживайтесь, он точно меня уволит!
— Ну, теперь уж отвечать буду я. В хату с краю прятаться не стану...
— Да! Но вы-то потом уедете, а мне оставаться. Штефан хотел было уже идти, чтоб избавить Мариету от
лишних неприятностей, но тут снова увидел за стеклом инженера Саву, который отчаянно махал ему рукой. Зашел поздороваться. Сава был мокрый, как из бани. Ручейки пота стекали по щекам.
— Ох и устроил мне шеф головомойку за вас, товарищ Попэ! Как нашкодившему мальчишке! Заявил, что зря назначил меня начальником цеха. Не знаю, что под носом происходит, кто входит и выходит, кто с людьми разговаривает...
— При чем здесь вы? У вас и так дел невпроворот — хоть на части разорвись. Покурить некогда. А ответственность какая!
— Точно! Горячку порют неизвестно чего. В конце концов боком выходят все эти авралы. Оставаться бы мне лучше в проектном, заниматься своим делом. Или начальником смены — тоже голова ни за что не болит. А тут трясет как в лихорадке.
— Тяжко? — осторожно спросил Штефан. Сава ответил в сердцах:
— Это теперь называется новым стилем. Не давать человеку дух перевести, а то еще, чего доброго, начнет соображать собственной головой. Уж если шеф соблаговолил отдать приказ, будь добр исполнять до последней буквы.
Штефан понимал, что у инженера накипело, но виду не подал:
— Давно я у вас не бывал, похоже, многое изменилось за это время. Разросся завод, прямо не узнать. Новые цехи, новое оборудование, зелень кругом... Красота необыкновенная!
— Ну, тогда вам надо осмотреть нашу необыкновенной красоты столовую с дешевыми обедами. Посетить четыре жилых дома для рабочих и инженеров. Повосхищаться размахом... А заодно и этим новым стилем — полный идиотизм!
Штефан остановил Саву:
— Разберусь, Ион, во всем разберусь, дайте только время. Вы ведь знаете: я и работу токаря знаю, и начальника цеха. Вот только объясните, почему все тут у вас как будто чего-то боятся, оглядываются, как бы кто не услышал, а вы — нет, кричите на весь цех.
Сава засмеялся:
— Просто мне нечего терять. Кроме разве служебных цепей. И все об этом знают. Я так и заявил на активе: «Оставьте лучше меня в покое и забирайте свой токарный цех, опостылел он мне хуже горькой редьки».
— Чем же он опостылел?
— Да всем!
Лицо Савы помрачнело, глаза стали злые, неистовые. Штефан примирительно сказал:
— Ну, хорошо, Ион. Мы еще побеседуем. Эх, сколько добрых друзей осталось у меня здесь!
Сава криво усмехнулся:
— Как же, знаем. Трое мушкетеров: Косма, Попэ, Испас. Да только, как вы ушли, они тут такого наворотили!
— Но, надо полагать, не Испас является автором нового стиля?
Сава взял себя в руки и сказал уже спокойно:
— Нет, не он. У него другая крайность. Неисправимый романтик, все строит воздушные замки, а толковые изобретения утекают как вода между пальцев...
— Слушайте, вот на эту тему нам бы и потолковать. Правда, тут неудобно.
— Мне скрывать нечего. Что на уме, то и на языке.
— А как цех? Дали зама?
— Обещали. Только увижу я его, когда рак на горе свистнет. А насчет места вы, пожалуй, правы, здесь не совсем удобно.
Штефан записал телефон Савы, попрощался и пошел к зданию дирекции.
Он улыбнулся Мариете, постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел. Павел Косма вышагивал из угла в угол по персидскому ковру. Он хмурился, левое веко дергалось — знакомый признак крайнего раздражения. После короткого приветствия Попэ удобно расположился в одном из кресел, стоявших перед массивным рабочим столом. На столе, накрытом хрустальным стеклом, были аккуратно расставлены календарь, письменный прибор и обязательный для подобных коллекций высокий стакан с идеально отточенными цветными карандашами. Тут же лежал огромный блокнот. Сбоку — столик с четырьмя телефонами.
Косма пытался взять себя в руки. Он хорошо знал Штефана, чтобы вот так, очертя голову, пойти на скандал. Тем более что из уездного комитета он вернулся с пустыми руками. Ведь секретарь по экономике его не вызывал, Косма сам просил срочно принять его. С досадой он узнал, что «дело Пэкурару» на секретариате не обсуждалось. На вопросы пришлось отвечать ему самому, и очень подробно, поскольку перепуганный Мирою, забыв об инструкциях Космы, наговорил секретарю много лишнего. Между прочим Иордаке поинтересовался, каким образом готовится завод к решению задач следующей пятилетки. Косма ответил, что все в стадии изучения, но одно можно с уверенностью сказать уже сейчас: без крупных закупок импортного оборудования не обойтись. По крайней мере на первом этапе. «Сомнительное это дело, товарищ Косма,— возразил секретарь,— особенно сейчас, после съезда, который с такой остротой поставил вопрос о сокращении импорта и быстром налаживании производства машин отечественных конструкций, об отказе — в пределах разумного — от зарубежных лицензий». Косма парировал, как ему казалось, неотразимо: «Так-то оно так. Но ведь у нас нет опыта в производстве уникальных моторов. Если «Энергия» останется в рамках нынешней специализации и будет продолжать серийный выпуск с конвейера, то даже я не осмелюсь просить зарубежную технику. Только сырье да некоторые сорта пластмасс и изоляционных материалов. Однако все это при условии, что лавина заказов на уникальные моторы, которая обрушилась на нас за последнее время, будет остановлена». Секретарь перелистал малюсенькую записную книжку, в которую вносил микроскопическим почерком свои соображения, и спросил: «А выполнения этих заказов от вас кто-нибудь требует? Скажем, главк или министерство?» — «Нет. Но поток запросов идет к нам с самых разных заводов. Вот недавно поступила заявка и от штаба строительства канала». О чем-то задумавшись, секретарь сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50