Не моя это специфика, ты же знаешь, меня никогда не интересовали подобные аспекты. Прочесть я прочел, все вроде правильно, ничего такого особенного. Прошу тебя, пробегись и ты по ней — может, сделаешь реферат...
— Ну конечно, товарищ профессор! Вот только как нам встретиться? Нам тут, как снег на голову, комиссия из главка свалилась, так что отлучаться никак нельзя.
— Комиссия? — протянул Димитриу. — Меня только что просили участвовать в какой-то комиссии — не то от муниципии, не то из министерства, не знаю. Я назначил туда нашу ассистентку, Августу Бурлаку, твою партнершу по теннису. Она сказала, что вы знакомы еще с тех пор, как она проходила практику на заводе.
— Да, мы знакомы давно. А кто автор кандидатской работы?
— Пуйю Иордаке, сын товарища Иордаке из уездного комитета. Секретаря по экономике.
— Это что, гарантия качества работы? — не без иронии спросил Дан.
— Не надо, Испас. Сам понимаешь, ситуация, так сказать, деликатная. Плюс ко всему этот Пуйю еще и вратарь в футбольной команде мастеров. Представляешь, каково мне?
— Надеюсь, он не часто отбивал мяч головой — поберег ее для диссертации.
— Сам увидишь. В общем, диссертацию я тебе прямо сегодня с кем-нибудь перешлю.
«На кой шут понадобился им мой реферат? Что, у них в институте людей мало? А-а, сейчас же каникулы,— вспомнил Дан,— никого под боком нету. И тем не менее мог бы дать, например, Августе. А может, именно по ее подсказке он и обратился ко мне? — От этой мысли Дана бросило в жар, настолько унизительной она ему показалась. — Нет, не может Августа пойти на такое. Ни к чему это ей. А не женская ли это уловка — держать меня в поле зрения? Как бы то ни было, приятного мало».
Тут пришла комиссия, и Дану стало не до Августы. Члены комиссии разошлись по лабораториям проектировщиков, которых было теперь четыре — Дану удалось наконец осуществить свой замысел. Он показал комиссии несколько проектов, над которыми работал отдел. Потом, приятно удивив Димаке Оанчу, он рассказал о новых отношениях, сложившихся между проектированием и производством.
— Послушай, дружище, да вы же золотые ребята! А скажи, пожалуйста, на заказы, полученные от других организаций, вы какие ответы обычно даете?
«Ну, вот, начинается,— подумал Дан. — Что же я отвечу этому долговязому, если он умеет читать мысли? И как сдержать слово, данное Павлу?» Чтобы выиграть время, он старался отвлечь внимание комиссии содержимым многочисленных папок. Но Оанча терпеливо ждал, даже не взглянул на веер бумаг, развернутых перед ним. Надо было что-то отвечать.
— Вы знаете, мы не ведем переписку с другими организациями. Все задания поступают к нам из дирекции, через кабинет главного инженера.
— Но хотя бы читаете, обсуждаете в своем коллективе полученные заводом заявки?
Нет, вывернуться было невозможно. И Дан ответил:
— Что сказать вам? Я недавно принял отдел. Профессор Димитриу, работавший у нас главным конструктором, занимался этой проблемой. С момента моего назначения сюда, временного, как мне сказал директор, мы не получили ни одного запроса и к нам никто не обращался по поводу каких-либо отзывов или заключений. Так что я не в состоянии дать вам удовлетворительный ответ.
— Ну а если неудовлетворительный — можешь? — полушутя-полусерьезно спросил Оанча.
— Смотря в каком смысле.
— Ну, например, обсуждали вы в своем коллективе вопрос о возможности проектирования моторов для карусельного станка с обработкой деталей диаметром шестнадцать метров?
«Знал бы ты, сколько бессонных ночей мы провели, сколько мучились и спорили, сколько вариантов перебрали! — пронеслось в голове Дана. — Знал бы, как интересуют нас эти вопросы... От их решения зависит будущее завода! Но как я могу подводить Павла? Особенно после предупреждения. Это было бы некорректно».
— О станке мы читали в газетах и обсуждали в своем кругу. Так сказать, в частном порядке. Как, впрочем, и вопрос о моторах для гигантского экскаватора. Со строительства канала приезжал к нам один инженер... Никак не хотел уезжать, пока не обсудит с нами эту проблему.
— Ну и? — Голос Оанчи прозвучал жестко, повелительно.
— Идеи у нас есть. Есть даже кое-какие наметки, но текущие задачи не оставляют времени для серьезных разработок.
Испугались, значит? Велика шапка для твоей головы? — подначил его Оанча.
— Это мы-то испугались?! — возмутился Дан.
Все засмеялись, и Дан понял, что попался. Он принес толстую папку, набитую чертежами и расчетами. Лупашку с восхищением присвистнул, представитель Госплана вцепился руками в край стола, и было видно, что нет для него на свете ничего более интересного. Оанча изучал каждый чертеж сантиметр за сантиметром, извлекал из папки новый, обменивался замечаниями с посланцем министерства машиностроения, просил разъяснений у Испаса. А смущенный Дан отвечал, будто школьник на экзамене, который ждет от учителя все более каверзных вопросов. Как прошли три часа — никто не заметил. Наконец Оанча поднял глаза на Испаса, спросил:
— И почему, скажите, этот шедевр, который необходим стране, как воздух, пылится в шкафу? Почему вы не создали опытный образец?
— Это не в нашей власти. Дирекция сомневается, и не без оснований, справится ли нынешняя техническая база завода с серийным производством таких моторов.
— Как будто вы не знаете, что в данном случае ни о каком серийном производстве не может быть и речи. Это же уникальный экскаватор!
— Мы-то понимаем... Но пока это только эскизы...
— Кто автор? Или, может, их несколько?
— Это плод коллективных усилий всех наших проектировщиков...
Но тут вступил Георге Паску:
— Позвольте уточнить, товарищ начальник главка. Основные идеи разработаны инженером Испасом. Его замысел вдохновил нас, и мы всем коллективом работали над проектом. Несколько очень полезных модификаций внесла проек-тировщица Лидия Флореску. — Притворяясь, что не замечает убийственных взглядов Дана, добавил: — А в общем-то, наш руководитель прав: не от нас зависит, дать или не дать мотору зеленую улицу...
Оанче все стало ясно. Он спросил Испаса, нет ли у него телефона Димитриу. Дан неохотно протянул ему листок с номером, по которому несколько часов назад звонил сам.
— Ну ладно, разберемся,— сказал Оанча. — Я хочу всех поблагодарить, хотя каждое слово из вас надо было тянуть клещами. В самом деле, у нас полно изобретателей вечного двигателя и велосипеда, которые обивают пороги со своими «детищами», но таких, как вы, которые держат под замком настоящий клад и не показывают его никому, честное слово, вижу впервые. И ведь это не рядовое изобретение, а большое открытие. Я прекрасно понимаю, что воспользоваться зарубежным опытом вы не могли по той простой причине, что подобный тип мотора, думается, еще нигде не разрабатывали. Значит, перед нами идея принципиально новая, оригинальная.
Когда комиссия ушла, проектировщики столпились вокруг Дана. Поздравляли его, пожимали руки друг другу. Франчиск Надь бросил клич, что такое событие надо отметить бокалом шампанского. Предложение было единодушно принято. Молчал только Испас — на душе было скверно. Все, что произошло здесь, казалось ему чудесным сном, но вместе с тем он чувствовал отвращение к самому себе: он считал, что предал Павла Коему, с которым худо-бедно проработал на заводе столько лет. Проработал честно, плечом к плечу. Сославшись на головную боль, он отказался от приглашения и, понурив голову, отправился домой. Внезапно подняв глаза, он с удивлением обнаружил, что стоит перед домом Августы. «Да, после всего, что случилось между нами, после наших ссор, я должен непременно зайти к ней. Наверное, это единственный человек, который поймет меня!» На одном дыхании он взбежал по лестнице. Перед дверью остановился, прислушался. Ясное дело, Августа не одна, у нее гости. Дан застыл. «Вот как, принимаешь гостей в то самое время, которое раньше предназначалось только мне? Значит, уверена, что я больше не приду. Ну так вот, я здесь!» Он трижды нажал на кнопку звонка. Послышались быстрые шаги Августы, ее рассерженный голос:
— Кто там как на пожар?
Дверь открылась, и она замерла на пороге.
— Ты? — Ей не удалось скрыть триумфа, мелькнувшего в глазах. — Прекрасно. У меня как раз товарищи, которые едут в Голландию. Заходи, думаю, ты со всеми знаком.
Дан вошел. Стулья были заняты, и Августа принесла табуретку из ванной. В кресле — его кресле! — сидел, развалившись, Пападаке, вице-председатель теннисной федерации, на стуле — чемпион Клужа Джикэ Гортуз, а на кровати — Августа. Перед ними стояли две бутылки коньяка и коробка с печеньем.
— Мне очень жаль, дорогой Испас,— грассировал Пападаке. — Если бы часа на три раньше, мы еще успели бы. А теперь слишком поздно — документы ушли в Бухарест.
Дан недоуменно посмотрел на него, но тут же понял: они решили, что он передумал и хочет поехать...
— Да нет, вы ошибаетесь,— хмуро сказал он. — Я же объяснял: мне нельзя оставить завод.
— Да уж, завод ему и мать, и жена, и друг,— не без ехидства заметила Августа. — Вне «Энергии» никого и ничего не признает. Так и останется холостяком до глубокой старости, если, конечно, завод даст ему возможность состариться. Никак не может понять, что нет на свете женщины, которая бы согласилась делить своего мужчину с кем бы то ни было еще, пусть даже с самим циклотроном.
Джикэ Гортуз наивно встал на защиту Дана:
— Не скажите, Августа. У каждого своя страсть. У нас, к примеру, спорт, у него — завод...
Пападаке молчал, но его маленькие барсучьи глазки быстро перебегали с одного на другого, на губах блуждала хитрая улыбка. В клубе, разумеется, не могли не заметить дружбы этой пары, которая явно выходила за рамки приятельских отношений. Ни у кого, правда, не было доказательств, однако ссора между Августой Бурлаку и Даном Испасом наверняка стала уже предметом разговоров и комментариев, пожалуй, даже сплетен, ведь такая эффектная женщина, как Августа, всегда была в центре мужского внимания.
Августа прищурилась — признак сдерживаемой ярости,— резко бросила, словно бичом стегнула Дана:
— В таком случае зачем же ты пришел сюда?
Мгновение Дан не знал, что ответить, но неожиданно нашелся:
— Мне позвонил профессор Антон Димитриу и попросил отрецензировать одну кандидатскую работу. Говорит, это ты подсказала мою кандидатуру. Текста я до сих пор не получил и вот подумал, не у тебя ли он.
Августа взглянула на него с некоторым сомнением.
— Работа Пуйю Иордаке? Да, она у меня. Но я не знала, что должна передать тебе свой экземпляр. Подожди, я поищу ее, мне, право, некогда ею заниматься. — Она покопалась в ящиках стола, извлекла обыкновенную ученическую тетрадку и протянула Дану: — Пожалуйста. Блестящее произведение! Желаю приятного чтения.
Дан коротко попрощался и вышел. А когда спускался по лестнице, подумал: «Не сон ли все это? Двое мужчин в комнате, где они с Августой были только вдвоем! И коньяк на столе. И злой, чужой взгляд...»
Он шел домой во власти тяжелых переживаний. Нет, это не оскорбленное достоинство, не удар по мужскому самолюбию, просто-напросто он не верил, был не в состоянии поверить, что его Августа могла вот так из упрямства и тщеславия разрушить все то, что было им дорого, что связывало их в течение стольких лет. «А может, это дорого только мне? — размышлял Дан. — Откуда такая внезапная вспышка гнева? Или, быть может, она слишком долго подавляла в себе обиду, раздражение, и вот теперь все, что скопилось в ее душе, привело к этому взрыву? Или же она пошла ва-банк в надежде, что я сдамся, уступлю, превратившись в послушного щенка?»
Домой он пришел поздно, разбудил стариков. Мать сказала, что звонила Ольга Стайку.
«В самом деле, как же я мог забыть? К кому мне пойти за советом, как не к старым своим друзьям — Штефану, Санде и Ольге?» Он набрал домашний телефон Космы. Но никто не ответил. «Что это с ними? Ни Павла, ни Ольги в такой поздний час...» Позвонил в редакцию. Дежурный сказал, что Ольга ждет его звонка и просила соединить прямо с наборным цехом. Через несколько мгновений он услышал голос Ольги:
— Это ты, Дан? Мне нужно тебя увидеть.
— Я могу подъехать — в редакцию или к вам?
— Нет, Данушка, «нас» больше не существует.
— Не надо так шутить, Ольга!
— Ошибаешься, дружок, я не шучу. Давай так сделаем: у меня служебная машина, дождусь сигнального номера и сама махну к тебе. Тебя я своим визитом не скомпрометирую, ты у нас холостяк, а о моем моральном облике теперь заботятся лишь кадровики из уездного комитета. Все, договорились.
Дан пошел предупредить маму, но та нисколько не удивилась. Он попросил ее приготовить комнату для Ольги, конечно измученной тяжелым рабочим днем и неприятностями, о которых он уже догадывался. И еще легкий ужин и кофе побольше.
— Пожалуй, лучше сделай целый термос, мамуля... Я сам сегодня всю ночь глаз не сомкну. Мучаю я тебя, и ни в чем ты не отказываешь...
— А какие у меня еще заботы на этом свете, кроме вас двоих? Оба как дети малые. Отец твой всю жизнь был рассеянным привередой, так им и остался. Ты тоже хорош! Так я надеялась, что наконец нашел себе голубку по душе; так нет же, снова в родительский дом тащишься, как раненый волк в свое логово.
— Почему раненый, мам?
— Материнское сердце все чует! Это неважно, что я помалкиваю, такая уж привычка: не спрашивают — не говорю. А только знаю: у тебя ведь и большая радость была, мальчик мой!
— Все верно, мама. Только боль от этого еще острее. Завтра я тебе все расскажу...
— Смотри не паникуй, сынок. Сердце женщины точно заповедный лес: если не знаешь, куда идти, сразу заблудишься.
В дверь позвонили. Это была Ольга. Дан взял у нее портфель, помог снять дождевик и только после этого взглянул ей в лицо. И не смог скрыть удивления. Ольга заметила это, устало провела рукой по растрепанным волосам и как-то безразлично сказала:
— Да, вот так я теперь выгляжу. Пугаю старых знакомых.
Как она изменилась! Тот нежный цвет лица, которому так завидовали все женщины, изчез бесследно, словно его и не было никогда. Кожа отливала желтизной, под глазами синева, а в уголках сеточка мелких, но заметных морщинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50