Я поинтересовался, что за служба. Он загоготал: «Эх ты, провинция! Начальство надо знать. Вот уже два месяца как я замминистра в министерстве транспорта». Ну что ты на это скажешь? Лично мне жаль транспортное министерство. И ведь таких, как он, много.
— Хорошо, но разве при решении вопроса о Косме ты сам не призывал к пониманию и гуманности? — перебил его Дан, хитро улыбаясь.
— Сравнил! Косма — это человек одержимый, неистовый, хоть и тщеславный. Но, надо отдать ему должное, работник он способный, честный, энергичный. А Иордаке — это моллюск. И в руководящие кадры он прорвался только потому, что когда-то был железнодорожником и участвовал в реорганизации профсоюзов дразу после Освобождения. Великое дело! Тогда весь рабочий класс валом валил в общественные организации. Этот Иордаке в сорок девятом и пятидесятом немало людей опорочил, заседая в проверочных комиссиях, потом в кадровиках княжествовал, а уж затем и экономику «осчастливил». Он просто нахватался правильных слов и знает, когда говорить, а когда и промолчать лучше. На все руки мастер: и начальству угодит, и дельце, какое надо, провернет, а в случае надобности мигом отыщет козла отпущения. И ведь до чего бездарен! Вот истинный дезорганизатор. Каким чудом — не знаю, но ведь уселся же в кресло заместителя министра! Смотришь и думаешь: да неужели нет у нас действительно способных и честных работников?.. Так что будет еще немало трудностей.
— Еще бы! Ничего в мире не делается само собой. Ты только последний год возьми, сколько всего пришлось преодолеть!
Они смотрели друг на друга с такой искренностью и теплотой, какую рождает только долгая, преданная дружба. И Дан не удивился, когда Штефан вдруг спросил:
— Скажи, ты счастлив?
— Не знаю,— помолчав, ответил Дан. — Смотря что понимать под этим словом. Если счастье в труде, тогда я счастлив, несмотря на проблемы, которых всегда хватает на «Энергии». Говорят, что счастье — в творчестве. И здесь я не могу пожаловаться: на моем счету разработка уникальных проектов, несколько принципиально новых решений. Между прочим, сейчас дописываю книгу о моторах будущего. Вот, значит, еще одно основание для утвердительного ответа.
— А в личной жизни? — осторожно спросил Штефан.
— Видно, так уж мне на роду написано — остаться холостяком. Хоть и завидую тебе и Санде, завидую вашему семейному очагу, сцементированному так прочно, что никакие невзгоды его не разрушат. Знаешь, я частенько вспоминаю высказывание Толстого о том, что все семьи счастливы одинаково, но каждая семья несчастлива по-своему. В отношении несчастья я согласен, оно действительно всегда индивидуально. Но вот прав ли он, когда говорит о семьях счастливых? Разве можно сравнить счастье вашей семьи и счастье семьи Косма?..
На горизонте появилась первая полоска рассвета. Ночь блекла. Лампочки в ветвях деревьев потухли. Санда вдруг встала из-за стола и, подойдя к Барбэлатэ, ласково и настойчиво попросила:
— Сыграй нам что-нибудь, Ликэ, дружочек!
Барбэлатэ неловко приподнялся, выставил, будто защищаясь, ладони. Санда побежала в дом и быстро вернулась, протягивая ему скрипку и смычок.
Для всех это было полной неожиданностью. Если бы кто-нибудь сказал, что Ликэ назначен редактором литературного журнала или директором театра комедии, никто бы так не удивился. Но Барбэлатэ, играющий на скрипке?
Сначала робкие, потом все более уверенные звуки слились в мелодию. Она полетела над домом, над садом, над лесом. Деревья, как и люди, казалось, замерли. Никогда еще за всю свою жизнь не играл Ликэ столь вдохновенно. Это была «Баллада» Порумбеску.
Когда последние звуки растаяли в воздухе, Овидиу Наста заговорил, ни к кому не обращаясь или, может быть, обращаясь к каждому в отдельности — к тем, кто сумел выстоять, кто не сдался и готов был пройти свою дорогу сначала, с самого первого шага:
— Сколько душевной боли, сколько тоски! Все страдания народные с незапамятных времен сплавились в этой мелодии: здесь и первый крик новорожденного, и последний предсмертный вздох. Не знаю, кому еще из румын удалось вложить в музыку столько души. Но эта тоска, эта горечь не ожесточили нас, не убили веру в человека и в будущее людей. Как ни удивительно, боль этой музыки сродни радости...
Ликэ стоял, устало опустив руки. Лучи взошедшего солнца неожиданно брызнули в сад, превратив его рыжие кудри в золотую корону. Штефан, а за ним и Дан подошли к Ликэ и крепко его обняли.
Наступил новый день.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50