Занималась эта комиссия реквизицией имущества богачей. Но во время изъятия ценностей купца Сундырева члены комиссии крепко поспорили между собой. Узнал об этом Ложенцов, заинтересовался и, заподозрив, что дело у них не чисто, на свой риск распорядился всех их арестовать. И что же? Арестованные оказались грабителями с подложными документами...
«Прав Никитич, если приехали помогать — помогайте... считайтесь с местной властью»,— согласился с Ложенцовым Ветлугин и, вспомнив Ксену, пожалел, что напрасно он порекомендовал Степанову остановиться у них на квартире.
Сразу после разговоров с Ложенцовым Степанов вернулся в штаб, который располагался рядом с исполкомом. Пройдя в угловую комнату с окнами, выходящими на перекрещивающиеся улицы, он бросил на стол планшет и вызвал к себе комиссара Хомяка. С полит-комиссаром Степанов был еще мало знаком. Познакомился с ним он в Москве. Хомак рассказывал о себе скупо, говорил, что он где-то на Украине до войны учился по коммерческой части, потом был призван в армию, ранен, а затем — послан на заготовку хлеба. И вот сейчас— комиссар продполка, Что это за комиссар, Степанов толком еще не знал, он только начинал к нему присматриваться. И теперь ему захотелось выслушать его мнение о разговоре с Ложенцовым.
Когда вошел Хомак, высокий и бравый, в синих, с широкими карманами галифе, Степанов встал и, скрывая волнение, окинул его взглядом. Из-под фуражки комиссара с приплюснутым лаковым козырьком лихо выбивался смолимой чуб. Задержав взгляд на рыжей кобуре, прицепленной к ремню, Степанов будто между прочим спросил:
— С заряженной обоймой?
— Конечно же, товарищ командир.
— Вот-вот, будьте начеку. Я только что из уиспол-кома... И скажу, комиссар, смотреть нам придется в оба...
— Я уже слышал о Шалайках.
— Шалайки — это только эпизод. По-моему, здесь и в исполкоме не все в порядке...
— Разве?
— В какой-то мере их можно понять, люди здешние и, конечно, судят со своей местнической позиции,— не спуская пристального взгляда со своего комиссара, пояснил Степанов.— Одного лишь они не понимают, что мы им не подчинены. Будете у Ложенцова — учтите. На цыпочках ходить перед ним не станем. Задача нам ясна: выкачать хлеб для спасения столицы. Этому нужно подчинить все. Весь хлеб, находящийся на территории уезда, нужно взять в свои руки. Даже, может, придется конфисковать и заготовленный другими отрядами.
— Но ведь здесь, как вы сказали, возражают...
— Не забывайте, комиссар, что у нас шестьсот штыков, восемь пулеметов, пятьдесят кавалерийских лошадей. Это же, полагаю, не игрушки,— он слегка усмехнулся, продолжая прощупывать глазами своего комиссара.— Их доверили не кому-нибудь, а нам с вами, мы должны их использовать и, если потребуется, подавить сопротивление военной силой.
— Согласен!
— Вот и отлично,— потеплел Степанов.— Я сегодня же даю распоряжение начать повсеместно заготовку, чтоб в кратчайшие сроки реквизировать в зоне нашей дислокации весь наличный запас хлеба.
— Что-то придется, вероятно, и оставлять на продовольствие?
— Об этом нечего нам беспокоиться. Об этом пусть беспокоятся мужики, пусть обмолачивают скирды... Обмолотят— посмотрим, что можно оставить, а что и взять из вновь обмолоченного хлеба. Так-то будем действовать, комиссар!..
День за днем быстро летело время. Вот уже остался и петров день позади — опало с берез по листу, придет Илья — опадет по два. Не успеешь управиться с сенокосом, а там, гляди, и страдник подойдет, самое жаркое время года. А нынче, по всему видать, лето будет особенно жарким...
Ложенцов только что вернулся из очередной поездки по уезду. Вернулся усталый и встревоженный. Последние две ночи он почти не сомкнул глаз. По деревням ползли слухи, вот-вот надо ожидать белочехов и на Вятке,— крышка тогда большевикам... Еще сильнее ухватились богатенькие мужики за свой хлеб, оживились эсеры, а бывшие офицеры — сынки купцов и попов — примялись тайком собирать по деревням винтовки и дробовики.
Ложенцов снял с себя патронташ, отцепил от ремня гранату и, расстегнув тужурку, подошел к карте, висевшей на стене. Отыскав жилу железной дороги, он прикинул расстояние от Казани до Арска и, покачав головой, тотчас позвонил по телефону военкому. Но того на месте не оказалось, и Ложенцов попросил зайти к себе своего заместителя Сипягина.
Сипягин— как все его звали в Уржуме, «матрос Сипягин»— был коренаст и угловат. Одет он был в матросскую форму — черный бушлат, бескозырку, ходил по земле так же, как, бывало, ходил по палубе корабля, немного сутулясь и раскачиваясь. Войдя в кабинет и взглянув в обветренное скуластое лицо председателя, поинтересовался, с какими новостями вернулся тот из уезда.
— Плохо заготовляем хлеб,— ответил устало Ложенцов и сказал, что эсеры вместо помощи потворствуют кулакам, подрывают основы завоеваний пролетариата.
— Ну, вы в этом напрасно нас обвиняете,— вспыхнул Сипягин.— Еще не известно, товарищ Ложенцов, кто больше положил сил для революции. Матрос Сипягин из-под Лажа знает, за что расстреливал прогнивший старый строй, и готов отстаивать завоевания революции до последней капли крови.
— Похвально, похвально,— ответил обычной скороговоркой Ложенцов.— Но мы должны подумать о том, готовы ли уже сегодня отразить белочехов?
— Белочехов? — Сипягин недоуменно пожал плечами.— Особой тревоги, по-моему, они пока не вызывают...
— Ты так думаешь? — уставился маленькими цепкими глазами на него Ложенцов.— А знаешь, кое-кто тут уже пироги печет...
— Но ведь и мы, Алексей Никитич, не дремлем,— по-прежнему спокойно заметил Сипягин.— У нас есть караульный отряд. Плюс — полк продово.льственников.
Это же реальная сила. Да к тому же — добровольные дружины...
— Не повернули бы караульщики оружие против нас,— ответил Ложенцов и стал набивать табаком трубку.— Помнишь, как встретили в Пенькове Ветлугина?
— Так это ведь тозар-то на хлебообмен кулаки тогда отняли...
— А давно ли вы, социалисты-революционеры, утверждали, что у нас нет классовой борьбы? — не без иронии заметил Ложенцов и снова, подойдя к карте, ткнул в нее изогнутым чубуком.— Надо учитывать, Сипягин, что обстановка в стране с каждым днем осложняется. Читал сообщение с фронта? Белые банды подходят к Казани. А там недалеко и до нас,— он прочертил чубуком по карте к Вятке и перевел взгляд на своего заместителя.— Вы вот возлагаете надежды на продовольственный полк... А не подведет нас этот Степанов?
— Не думаю, чтобы подвел. Среди них есть и наша братва. Уж кто-кто, а моряки-то с нами заодно должны быть...
— Должны-то, конечно, с нами,— пощипывая длинными пальцами мягкую темную бороду, согласился Ложенцов.— Но состав-то у них, по-моему, пестренький подобрался. Я присматриваюсь к ним и вижу, там такие отпетые элементы есть, что, пожалуй, не уступят нашим врагам.
— Будем призывать таковых к порядку...
— Но как? Они же не под нашим началом,— заметил Ложенцов.— И к тому же... мне не нравится их поведение. Не я один замечаю. Ветлугин то же говорил,—>к, взглянув в окно, увидел всадника.— А вот и сам Егор! — обрадовался он. Оглядывая, как тот подъехал к крыльцу, подумал: «И ловок же в седле, точно впаянный. Я вот не могу так... Годы сказываются, что ли? Хотя какие еще мои годы — сорок лет».
Минуту спустя в кабинет вошел порывистый Ветлу-гнн.
— Это же черт знает что такое! — воскликнул Егор взволнованно.— Это же дневной разбой, товарищи! — и, выхватив из кармана гимнастерки бумагу, бросил ее на стол.— Читайте, чем тут занимаются степановские про-довольствснники! Дошли до того, что даже, не стесняясь, анархистами себя называют...
— Вот видите, мои опасения подтверждаются,— Ложенцов потянулся к бумаге.— Что они там натворили? Да ты, Егор, сядь, успокойся...
— Не могу спокойно, Алексей Никитич. Я ведь с ними на пароходе ехал, а потом нахваливал вам, мол, боевой народ, а они вон что творят,— и дрожащими от возбуждения пальцами принялся свертывать цигарку.
— Мы же вам говорили, не надо эти отряды посылать к мужику,— сказал Сипягин.
— А хлеб? Кто хлеб для Петрограда заготовлять будет? — спросил строго Ложенцов.— Вы, социалисты-революционеры, и тут руки умыть собираетесь, что ли?
Натянув на нос очки с металлическими дужками, он принялся читать про себя, но вскоре, будто спохватившись, сказал:
— Слушайте, да тут и впрямь черт знает что! Вот: «По прибытию моему из разъезда по делам службы, ввиду назначения на сие число выдачи продовольственного пособия солдатским семьям и разложившись за своим столом с названными деньгами, которые были в незакрытой шкатулке на столе, я приготовился выдавать вышеуказанное пособие. Ко мне является солдат в белой папахе. Подал записку, в которой требовалось доставить немедленно: хлеба, мяса, яиц и молока. На этой записке я написал, что ежедневной торговли как мясом, так и молоком в нашем селе не производится, то я удовлетворить вашего требования немедленно не могу. Солдат с этой запиской ушел и через несколько минут вваливается в канцелярию комитета целый отряд солдат вооруженных, которые с винтовками, а некоторые с револьверами и шашками, с карабинами, с ручными гранатами за поясами. Выдающий себя за командира отряда показал мне записку и говорит: «Это ты написал?» Я признался, что записка подписана мной. Тогда он, стиснув зубы и не говоря ни слова, ударяет меня по щеке, другие во весь голос закричали «бей его», и в тот же момент подскочили несколько солдат и начали наносить удары кто ручкой револьвера, кто стволом, а кто ложею от ружья, так что я потерял сознание, а вынутые мною деньги остались на столе в шкатулке».
— Вот сволочи,— не сдержал возмущения и Сипягин.— Мы же давно говорили, что из мужика жилы тянут... Да таких надо стрелять на месте!
— Обожди, обожди, ты еще мужика не знаешь, мужик неоднороден,— и Ложенцов, перевернув страницу, поинтересовался: — Кто же это пишет-то?
— Председатель волисполкома,— попыхивая цигаркой, ответил Ветлугин.—Под этим актом вся деревня, от мала до велика, подписалась.
— Бе-зо-бра-зие,— протянул Ложенцов и, поправив на носу очки, снова уткнулся в письмо.
«...Меня как бы арестовали, увели к кулаку и посадили в голбец, па отсидку,— продолжал он вслух.— Затем приходят ко мне несколько солдат, требуют от меня ключи от кассы, я им оказал, что ключи вам отдать не имею права, так как деньги не мои, а казенные. Тогда они мне стали наносить разные угрозы, наставляли револьвер в упор, говоря, что сейчас тебе пулю в лоб, но я невзирая на это истязание все-таки сказал, что ключи могу отдать только кому-нибудь из членов исполкома или кому поручит народ. Тогда они схватили меня самым небрежным образом, повели обратно в здание исполкома, там уже членов исполкома никого не было, только видно было, всюду разбросаны пещи, и секретарь исполкома Масленников принимал от них оставшиеся от меня суммы. Затем я выложил ключи от сундука, находящегося в канцелярии комитета, на стол и имеющийся в кармане брюк бумажник с казенными деньгами. Вероятно, некоторые подозревали, что у меня в другом кармане находится револьвер, и поэтому солдат без всякой церемонии залез ко мне в карман, где находился кошелек с собственными деньгами в сумме шестидесяти пяти рублей, и взял себе. И затем повели меня обратно в кулачий голбец под ружейной стражей.
Когда меня отпустили на волю из-под стражи, то в жилом помещении оказалось, что вещи все мои разбросаны по комнате, машинка для стрижки волос похищена, а также похищены две бритвы с приборами, одна моя, другая товарища, члена исполнительного комитета Гурия Редькина, а также похищены все запасенные для себя и членов комитета съестные припасы, в том числе немного распочатого кирпичного чаю, затем в сторо-жевской комнате сломан наружный замок у шкафа и из шкафа похищены находящиеся в таковом деньги четыре рубля пятьдесят копеек, принадлежащие сторожу Димитрию Вшивцеву, каравай хлеба и яйца, так как все
члены и рассыльные из здания комитета от испуга разбежались, а солдаты разгуливали по всем комнатам и что подходящее брали себе, ни с чем не считаясь, причем забраны четыре казенные волостные револьвера с патронами, винтовка и три дробовика. У писца Федора Прилукова из членской комнаты взят жилет с находящимися в кармане такового серебряными часами. Быть может, похищены и еще какие вещи, но которых пока еще не хватились или нет их владельцев здесь.
Со стороны торговцев последовали заявления: Иллариона Шишигина, что у него взято четыре пуда ржаного хлеба. Новоселова — мяса два пуда четыре фунта, конторы местного кооператива кредитного товарищества — взят ящик яиц в количестве четыреста сорока штук, десять четвертей молока выпито, за что не уплачено ни одной копейки, невзирая на то, что все вышеизложенные продукты были доставлены членами исполкома, которым было дано распоряжение под страхом смерти собрать молоко от обывателей села для отряда, за что также обещаны деньги. Многие приносили молоко, не оставляя для собственного пропитания, но деньги не получали, а кринки из-под выпитого молока разбивались солдатами вдребезги. Некоторые солдаты ходили по селу и требовали белья и полотен и получали таковые, но на каких условиях, пока не выяснено, а потому постановлением вышеизложенное записать в акт и выразить командиру Оленеву со всем его .отрядом гнусное порицание».
— Ну, как? — нетерпеливо спросил Ветлугин, когда Ложенцов закончил читать.
— За такие проделки, браток, их надо теперь же к стенке,— сжимая от возмущения кулаки, ответил Си-пягин.— Поручите мне, я быстро разведаю.
— Спокойно, спокойно,— остановил его Ложенцов,— Прежде всего, этот акт должен стать предметом серьезного разговора на исполкоме. Надо вызвать на заседание не только Оленева, но и Степанова и комиссара Хомака. Хомак—вроде коммунист и должен немедленно пресечь это мародерство.
— Народ волнуется, Алексей Никитич,— сказал Ветлугин,.—Надо экстренно разобраться и привлечь виновных. Рассказать правду мужикам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48