— А вы чего стоите? — крикнул рыжеусый офицер, взглянув на ребят. — Помогайте!
— Вы степашки? — спросил Федярка. Офицер, усмехнувшись, ответил:
— Мы Народная армия, тебя защищать приехали... Поднимай подол! — приказал он.
Федярка нахмурился, нехотя загнул подол рубахи. Офицер быстро начал кидать ему патроны. Наполнив, скомандовал:
— Наверх!
Поднимаясь по узкой крутой лестнице, Федярка не заметил идущего за ним урядника, сказал:
— В нужник бы бросить...
— Чего, чего? — насторожился урядник.
— Да он так. Живот у него квелый, — заступился за Федярку идущий следом мальчишка.
Вечером, укладываясь на сеновале спать, мать ругала Федярку:
— Дурачок ты... Приехали беляки, а ты им — патроны таскать.
— Да это ведь Колька, я говорил, в нужник надо. Я и то одну бонбу в огород бросил.
— А вдруг она взорвется?
— Так она же на кобуре, как у дяди Егора...
На другой день на церковную площадь собрали народ со всей волости. Журавель поднялся на телегу и, размахивая длинными руками, стал призывать записываться к нему в книгу. Рядом с ним стоял урядник с брюшком и держал эту самую книгу в руках.
— Фига им, а не добровольцы! — крикнул кто-то.
Но Журавель не услышал, он говорил и говорил о какой-то власти, о Добровольческой армии... Говорил так долго, что не заметил, как из-за реки надвинулась туча, пошел дождь и люди бросились к волисполкому. За взрослыми побежали и мальчишки — интересно все же, что там будет.
В самой большой комнате исполкома набралось людей полным-полно. Мужик с повязкой на глазу притащил к дверям кресло и, взобравшись, уселся «а его спинку. Из-за него ничего не видно. Федярка низенький, а цепкий, изловчился — и тут же прилепился на подлокотник. Прилепился и смотрит: в одном углу — Журавель с уряд-, пиком, в другом вроде пушка стоит. Около нее возится рыжеусый офицер, он расправляет какую-то железную ленту, прилаживает ее. Федярка смотрел, смотрел — и оборвался. Хотел было подняться снова, как вдруг что-то в углу застрекотало, и сидевший на кресле мужик охнул, схватился за грудь и, как тяжелый мешок, грузно повалился на пол.
— Убили, убили! — всполошились люди и бросились к выходу.
Узнав о случившемся в волисполкоме, Глафа запретила Федярке отлучаться из дому. Днем стала брать его с собой на поле: так-то спокойней, а то мальчонку, того гляди, пристрелят.
Разыскав на подволоке старенький серп, Глафа показала сыну, как надо жать. Федярка нетерпеливо смотрел на ловкие руки матери и думал: чего же тут трудного, наклонись, забери в горсть стебельки и знай срезай их. Хруп-хруп-хруп — и горстка готова.
— Смотри, не торопись, — передавая серп, наказывала Глафа,— не обрежься.
— Не обрежусь. Я же большой, знаю как.
Федярка повертел в руках серп с гладким, отполированным до блеска черенком, плюнул себе на ладошку, как это обычно делал дед, чтоб черенок крепче в руке держался. Потом, забрав левой рукой жестковатые спелые стебли ячменя, дернул правой — хрустнули стебельки под серпом, повисли усатыми колосьями. Распрямился довольнехонькии Федярка и, осторожно положив горсть на землю, снова наклонился, снова хрустнули от серпа стебельки, и легко срезается, и спина не болит — напрасно бабка Мариша по ночам охает, жалуется на усталость.
С каждым разом Федярка старался захватить как можно больше стебельков. И вот новая горсточка набралась, Федярка дернул серпом — и, вскрикнув, схватился за руку.
— Я же говорила, не торопись,— подбежала Глафа.— Смотри-ка, чуть напрочь не отсадил, — и, оторвав от края старенькой косынки ленточку, принялась завязывать сыну палец, с которого капала густая алая кровь.
— Я не сам, — оправдываясь, морщился Федярка.— Это серп взял да и соскользнул.
— Ладно уж, до свадьбы далеко — заживет, — успокаивала его мать. — Нет вот сахару, натолочь бы да присыпать рану. Теперь уж тебе не жатье, иди вон в лесок, собирай ягоды. Да смотри, далеко не забирайся, держись дороги.
К полудню Федярка уже насобирал полное блюдо голубики, сколько еще сам съел, — ягод-то здесь видимо-невидимо уродилось. И никто, видно, не знает...
Выйдя на поляну, Федярка услышал, как кто-то о сос-
ну постукивает. Подошел поближе к дереву: да ведь это дятел. Еще дед ему рассказывал о дятле. Где ты теперь, дедушка? Говорят, степахи силком забрали тебя к себе в армию... Да только правда ли, не пойдет он к ним.
— Браток, а браток, где тут дорога на Прислон? — услышал Федярка позади себя чей-то голос и оглянулся.
На лесной тропке стоял широкоплечий мужик в лаптях, а рубахе пестрядинной. И баба какая-то с ним...
— Дорога-то здесь, рядом, — ответил Федярка.— Только не пройти тут. Мостик-то дальше, с той руки, с правой...
— А ты, видать, все знаешь: и мостик, и ягоды где собирать.— Мужик подошел к Федярке и, взяв из блюда щепоть ягод, попробовал. — Ягоды у тебя сладкие, — похвалил он и, присев на мшистую кочку, принялся переобуваться.
— А вы откуда, дяденька?
— Издалека, сынок, — ответила за мужика женщина.— Хлебушка ищем, — и тряхнула пустым мешком,— Мучки, не знаешь ли, где раздобыть?
— На мену? Так тут на мену не променяют. Тут беляки...
— Да ну? — удивился мужик. — И много их?
— Много не много, а есть... На тройках в воскресенье наехали, с оружием.
— Перепугался, наверно?
— Еще бы не перепугаться... Ведь с пушками. — Да ты и не видел, пушки-то?
— Как тебя не видел — видел. Когда мы прибежали к каменному дому, тройки те и подкатили. Все на тарантасах. А в коробах-то до верхов оружие. И пушка была тут... Еще потом, когда собрались мужики в волисполком, так она как трахнет в дядю Матвея! Наповал...
— Отчего бы так-то?
— А кто ее знает. Собрание шло, Журавель-то ихний, самый главный, выступал. А в другом углу — пушка... И вдруг разрядилась, тр-р-р — и в дядю Матвея.
— Ну, а сельсоветчики ваши что?
— В советчики-то, говорят, урядник затесался да Борька-межевик. Вышли на крыльцо, милости, мол, просим. А на другой день пушка-то возьми да и бабахни. Испугались все, кто куда побежал. Теперь никто к Журавлю и не идет — за смертью разве?
— А где у Журавля пушка-то?
— Которая?
— Не одна, что ль?
— Какое тебе одна. Одна-то на колокольне, чу... Сторож Микешка-кривой обседлал ее. Другая на городище, в капусниках стоит... Да у школы вон, что строится, в срубах...
— По-твоему, получается — у них три пушки?
— Может, три, а может, и больше. Вот и боятся наши. Они-то красных ждут. Вон с той стороны и ждут, с верхов. Не оттуда идете? А может, видели уж их?
— Да где их увидишь, они по своим дедам, а мы по своим. Семья-то у нас большая, а работников мало... Разорили большевики-то.
— Нет, врешь, они не зорят, — обиделся Федярка.— Это беляки зорят.
— Конечно, и от беляков достается, — примирительно согласился мужик и, поднявшись, снова спросил:
— Так муки-то не достать, думаешь? — Теперь не достать.
Федярка проснулся от неожиданного гула. Вверху, над самой крышей, будто что-то разорвалось. Где-то в стороне, за амбарами, громыхнуло. Потом раскатилось: та-та-та...
— Чего это, мам? — схватился Федярка за ее руку и вскочил.
— Это стреляют, сыиок, лежи.
— Наши?
— Кто их разберет, — сердито ответила мать и схватила Федярку, который уже натягивал на себя штаны.— Куда ты?
На поветку тем временем поднялась бабушка и, увидев проснувшуюся дочь и внука, вполголоса зашептала:
— Слава те, господи, покатились ведь... — Это которые, беляки-то?
— Они, внучек, они самые... Выхожу нынь к колодцу, слышу, гремит где-то. И ясно кругом, и небо без облачка. Выглянула из-за дверей и вижу: с берегу-то, от волисполкома, только земля шуршит. Смотрю, в одних
подштанниках скатываются с берегу. Вот как турнули наши, дай бог им здоровья да силы...
Не дослушав бабушку, Федярка стремглав сбежал с повети.
— Куда ты? — крикнула вдогонку Глафа.
— Я на минутку, мам.
Выбежав па крыльцо, Федярка оглянулся и бороздой—к черемухе. Мокрая от росы трава хлестала босые ноги. Ухватившись за сук, од ловко подтянулся и, перебирая цепкими руками, пополз на верхушку дерева. Раздвинув руками ветви, увидел на середине реки лодки. И вдруг скрип уключин заглушило с берега громкое, раскатистое «ура».
— Мам, наши! Ура-то наши кричат!
По реке уже плыли на тот берег не только лодки, но и бревна, и доски — за них судорожно цеплялись беляки, стремясь к противоположному берегу, а река упрямилась, относила их вниз все дальше и дальше.
Но тут подбежала к черемухе мать, сломила прут и, пригрозив отхлестать Федярку, заставила его опуститься. И хлестнула даже, однако Федярке нисколько не больно, зато интересно: он видел сам, как красные гнали на тот берег беляков. Беляки плывут, а река их относит. Карабкаются они, карабкаются — и на дно идут. Винтовки-то да гранаты на поясах у них тяжелые, должно, вниз тянут. Так им и надо...
Вскоре выстрелы смолкли, и Федярка снова выбежал на улицу. У волисполкома уже было полно людей. Побежать бы туда, да маманька не велит, опять грозится, черемуховый прут подоткнула под притолоку.
— Я недалечко, мамань... до амбарчика.
— Ну, чего это я с тобой буду делать? — словно пожаловалась она и, подойдя к воротам, выглянула и сама.
Федярка понял — согласилась. Однако и без разрешения убегать нельзя.
— На минуточку толенько я, — попросил он, — только гляну...
— Знаю твою минуточку.
— Так ненадолочко,—и Федярка не вытерпел, подпрыгнул да так припустил, что мать только покачала головой.
Смотрит она, —батюшки, да что же это такое, какой-то мужик хватает Федярку — и на руки, прижимает к себе. Уж. не Егорша ли наш? Да нет... А вот второй-то, что рядом, чуть ли не он. Точно, он, братец Егор!
Глафа поправила на голове платок, одернула фартук и побежала в избу, чтоб сказать о госте. А гость уж тут как тут, на дворе. Худой, загорелый, с черными усами. Кожанка внакидку. И рука из-под кожанки выглядывает перевязана.
Глафа подбежала к двери, прижалась к груди, заплакала.
— Зачем плачешь, Глафа?
— О тятеньке-то ни слуху ни духу. И тебя вот ранило.
— Скоро, Глафа, все узнаем, о бате и о других,— и взглянул на свою подвязанную руку: — А это ничего, немножко царапнуло.
— И я палец тоже поранил,— сообщил Федярка.— Вчера поранил, а сегодня вон сбросил тряпку-то...
— Ты у нас, Федярка, герой, — похвалил дядя и взъе-рошил рукой его русые, выгоревшие на солнце волосы.— Вчера разведчики наши с тобой разговаривали. Матрос Сипягин... Ты здорово нам помог...
— Да когда он успел увидеть-то их?—удивилась. Глафа.
— По ягоды когда ходил,—ответил Федярка. — Мужик-то, который в лаптях был, даже сегодня узнал меня.
— Вот и говорю, герой ты, Федяра.
— Не-е, это ты герой, дядя... Я видел, как беляки-то от вас удирали. Бабка говорит, в одних подштанниках с берега в лодки.совались.
Ворвавшись в Прислон, Вятский батальон захватил два пулемета противника, сто пятьдесят винтовок, несколько тысяч патронов... Степановский Журавель, застигнутый врасплох, видимо, так спешил, что даже оставил на кровати под подушкой свой планшет, туго набитый штабными бумагами.
Пока председатель чрезвычайного штаба Иван Васильевич Попов раосматривал оставленные Журавлем бумаги, губвоенком Петр Симонов, командовавший батальоном, решил вызвать по проводу Нолинск, но тот не
отвечал. Симонов настойчиво крутил ручку громоздкого телефона, висевшего на стене.
— Попробуй связаться с другим городом, — посоветовал Попов, и, взглянув на только что вошедшего человека в морском бушлате, перехваченном пулеметной лентой, сказал:
— Так вот, товарищ Сипягин, вы крепко нам тут помогли, оставляем вас здесь с комендантом Монаховым.., Возьмите в помощь человек двадцать бойцов.
— А как Уржум?
— До Уржума еще далеко. Пока освобождаем Но-линск и Медведок, а вы восстановите здесь Советскую власть. Потом и туда подоспеете. Видите, у власти здесь были сплошь чужаки. Дело тут не простое...
— Ну, что ж, — согласился Сипягин. — Хорошо бы еще придать нам «максимку»...
— «Максимка», товарищи, нам самим нужен., а вы постарайтесь все же третий пулеметик-то, о котором подсказывал мальчишка, разыскать.
— Есть отыскать пулемет!
— Что же касается людского состава, предлагаю в течение суток за счет крестьян утроить ваш отряд.
— Постараемся и это выполнить.
— Но главное, немедленно с Монаховым восстановите Советскую власть. Вы местные, знаете людей, и вас здесь знают. Вот так... Тотчас же приступайте к исполнению обязанностей.
— Есть приступить к исполнению обязанностей,— приложив руку к бескозырке, ответил Сипягин и, повернувшись, раскачивающейся походкой вышел.
Тем временем губвоенком поймал чей-то голос на проводе и, насторожившись, отдернул от уха трубку.
— Кажется, на самого Степанова напал,— полушепотом сообщил он Попову и снова стал прислушиваться.— Вы спрашиваете о положении в Прислоне? — вдруг переспросил спокойно Симонов и так же спокойно ответил: — Положение великолепное, но у нас мало сил... Что, что? Вы говорите, к нам должен подойти снизу пароход с подкреплением? Так я вас понял? Когда же? Завтра? Не позднее, как послезавтра? Спасибо,— и, переглянувшись с Поповым, в свою очередь, поинтересовался:— А как дело обстоит у вас, господин Степанов?
Губвоенком Симонов услышал, как на другом конце провода обладатель басовитого голоса недовольно кашлянул и, видимо поняв свою оплошность, спохватился:
— А это кто говорит?
Губвоенком усмехнулся и, не ответив, повесил трубку.
— Пока Степанов не послал свое подкрепление, надо опередить его, — сказал Попов. — Может, нам вначале спуститься до Медведка?
— Сумеем ли мы взять эту пристань? — ответил вопросом на вопрос губвоенком. — У нас же мало сил.
— Сил, верно, у нас маловато, — согласился Попов и, подперев рукой голову, задумался. «А не зря ли мы поделили батальон? — спросил он сам себя, думая об отряде, направленном на Нолииск по тракту. — Не рассредоточили ли мы этим свои силы? Да, надо поспешить соединиться... Но прежде чем идти на Нолииск, может быть, и а самом деле спуститься до Медведка?» — и, протерев платком пенсне, принялся разглядывать лежавшую на столе карту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48