— Дрелевский? — воскликнул радостно Ветлугин.— Губкомиссар. Этот поможет. Он в Вятке, говорят, так саботажников прижал, что те его, как огня, боятся.
— Еще бы не бояться. Недавно шайку воров там на вокзале схватили, ни один не увернулся.
Введя Ветлугина в просторную комнату, в которой стояли стол и две кровати, заправленные .серыми солдатскими одеялами, Вихарев спросил:
— Ну, рассказывай, что у вас там?
— Такая у нас там началась заваруха, Андрей,— вздохнув, начал Егор.— Степанов белой сволочью оказался. Всех подряд наших арестовывает... Отца моего даже схватили, черти. Не знаю, где он теперь. Вчера еле разыскал Ложенцова. Все, понимаешь, ушли в подполье. Придется обращаться в Вятку. Без помощи — не справимся...
В это время открылась дверь, и Егор сразу узнал на пороге Дрелевского. Ом был, как всегда, в желтой кожаной куртке, в дымчатых очках. Почему-то теперь он показался ему выше ростом.
— Знакомьтесь, Юрий Антонович, это мой друг из Уржума,— представил Вихарев Егора.— Когда-то из одного котелка кашу ели. Теперь вот он, Ветлугин, прод-комиссар.
— Ах, это Ветлугин,— мы уже как-то встречались? — и, обменявшись крепким рукопожатием, Дрелевский снял очки и взглянул на Егора воспаленными от бессонницы глазами.— Скажите, неужели и моряки пошли за Степановым?
— Да много ли у него моряков-то осталось, товарищ Дрелевский? — всматриваясь в комиссара юстиции, от-
вет.ил Ветлугин.—- Большинство к Азину подалось. У Степанова теперь собрался разный сброд. Сынки купеческие, да офицерье, да богатье разное...
— И что же делает Степанов?
— Все вверх тормашками перевернул. Советы в волостях разгоняет. Восстанавливает земские управы.. Землю передает кулакам да богатеям. Объявил военный набор....
— Значит, сведения наши подтверждаются,— взглянув на Вихарева, посуровел Дрелевский.— Пока не поздно, надо спешить...
— Сил-то у нас нет,— признался Егор.— Правда, Сормах у нас тут есть... военрук волисполкома. Сколотил дружину. Разыскал в деревнях оружие. У кого нашлась винтовка, у кого дробовик... Наготове стоит. Но этого мало. Не скрутить Степанова.. Пробираюсь в Вятку, за подмогой.
— Вятка уже знает обстановку. Надо здесь, на месте, собирать силы, товарищи,— и, взглянув на Ветлугина, Дрелевский спросил: — Вы откуда родом?
— Из-за Прислона, товарищ Дрелевский.
— Вот и поезжайте-ка туда. Там, в тылу, есть наши товарищи. Помочь им надо. Ну, а мне, пожалуй, пора... Говорите, через Петровское ехали? Как там, еще не добрались степановцы?
— Пока что не слышно. Но село-то больно ненадежное... Прямо скажу: кулацкое село.
— Кулацкое, говорите, Ветлугин? — рассмеялся Дрелевский.— По-вашему, нет там ни бедноты, ни среднего крестьянина?
— Беднота есть, конечно...
—- Однако будьте осторожны, Юрий Антонович,— предупредил Вихарев.—Я согласен с товарищем Ветлу-гиным.
— Ничего, ничего, найдутся там и наши друзья. Я однажды был уже в этом селе, знаю кой-кого.
— Минеич там есть...
— Встречался и с ним, мужик верный. Дрелевский встал и, надев очки, легкой энергичной походкой прошел по комнате.
— Послушай, Вихарев,— сказал он.— Может, на твоей лошадке меня подвезут до Буйского перевоза? А там я пешочком... Пешочком-то лучше.— И, вздохнув,
подосадовал: — Сколько все же у нас нерешенных дел в губернии, сколько дел...
Он вспомнил о своем письме, недавно посланном в губисполком, в котором настойчиво просил подготовить ему замену: ведь его, как командира «летучего отряда», в любой момент могут отозвать на фронт. Однако сколько еще тут дел... Надо провести реорганизацию тюремных мастерских... Подготовить проект нотариата... Проект реорганизации сыскного дела... А продовольственный вопрос? Одни мешочники сколько времени отнимают...
— В самом деле, куча всяких забот,— снова вслух сказал он.— И везде не успеваю... А тут еще эти степановцы, черт бы их взял. По всему видать, опасный это нарыв, товарищи. Вскрывать нам придется этот нарыв.
— Не прислушались тогда к нам,— сказал Ветлугин.— Ведь мы просили товарища Капустина: пошлите, мол, к нам отряд. Обещал он. А ныне, смотрим, на пароходах вниз отряд-то спустился, даже и не привернул..
Дрелевский снова сдернул с носа очки и, взглянув на Ветлугина усталыми глазами, подумал: «Не все так просто, товарищ Ветлугин, как вы представляете себе с Ложенцовым».
— Вы, вероятно, имеете в виду батальон Азина? — спросил он.— Но учтите, этот батальон, как никогда, нужен Вятским Полянам. Мы должны преградить дорогу белочехам. Вы, надеюсь, знаете обстановку.— Дрелевский подошел к карте, висевшей на стене.— Смотрите,— он ткнул в середину карты тонко отточенным кончиком карандаша,— вот Ижевск... Ижевск-то теперь в руках белогвардейцев. А здесь Пермь, сюда тоже подступили уже белые. А вот тут, по Северной Двине, к Котласу рвутся англичане,— и он испытующе посмотрел на Ветлугина.— Вы представляете, что Советская Россия, в том числе и наша губерния, оказались в огненном кольце? И с каждой неделей это кольцо сжимается. Если не принимать мер, не посылать нам воинские части на дальние рубежи, от Вятки останутся одни головешки... Так ведь?
— Согласен с вами,— отозвался Ветлугин.
— Вот потому и послали мы товарища Азина в низовья Вятки. И вынуждены кое-куда еще наших посылать. Взять хотя бы Котлас... Там сосредоточены большие запасы взрывчатых веществ и боеприпасов. Защита
Котласа, как указал нам товарищ Ленин, во многом зависит от Вятской губернии. И мы вынуждены были послать туда вооруженный отряд во главе с товарищем Капустиным. А Пермское направление? Разве мы можем оставить его открытым? Восточный фронт не только для нас, а для всей республики стал главным фронтом. Но нам не следует забывать и о тыле... Кулацкое восстание в Яранске.,.. Или вот этот Степанов... Это, поймите, тоже имеет непосредственное отношение к планам белогвардейцев. Они давно уже целятся на Котельнич, чтоб взорвать железнодорожный мост через Вятку, отрезать север России от центра... Но это им не удастся. Если возьмемся дружно, осилим не только Степанова, осилим и белоче-хов. Не пустим их на вятскую землю...
— Само собой, не допустим, товарищ Дрелевский.
— Похоже, и договорились,— слегка улыбнулся Дрелевский и, взглянув на ручные часы, сказал: — Ну, что же, мне пора и в путь.
— А может, все же кого-нибудь послать с вами, Юрий Антонович?
— Ну, что вы, товарищ Вихарев! — возразил Дрелевский.— В своей губернии — да с охраной? Чем меньше вначале буду привлекать к себе внимание — тем лучше., Не беспокойтесь, все будет в порядке, черт не выдаст, свинья не съест,— и, немного помолчав, сказал: — Только слушай, браток, куртку-то я свою, пожалуй, у тебя оставлю. Дай что-нибудь попроще, не так в глаза бросаться стану.
— Надевайте мою гимнастерку,— предложил Вихарев.— Как раз вам по плечу должна быть.
Дорога тянулась глухим сосновым лесом и, как назло, была не ходкая, песчаная, колеса то цеплялись за переплетавшиеся меж собой узловатые корни деревьев, то глубоко врезались в перемолотый колесами песок. Лаврушка, подросток лет тринадцати, в выцветшем картузе, из-под околыша которого выбивались рыжеватые волосы, стараясь побыстрее доставить до перевоза седока, поторапливал лошадь.
— Тяжело ей,— сойдя с телеги и поправляя на лошади взмокшую шлею, с сочувствием сказал Дрелевский.
— Она ничуть... она ведь, Рыжуха, привыклая,— заступился возница.— Она вон какие воза возит. А что промокла насквозь, так это не от натуги, это от жары боль-же,— и, смахнув рукавом пот с лица, добавил: — Доедем, а там к вечеру и высохнем...
— А далеко еще?
— Ехать-то? Так, чай, не шибко далеко. А быват, и далеконько еще, если не поторопимся.
«Забавный малый»,— подумал Дрелевский и, свернув на пешеходную тропинку, опять вспомнил мать, своих сестренок...
«Шесть лет как не виделись. А теперь неизвестно, когда и встретимся... Только б они живы остались — немцы сейчас там свирепствуют... Как оккупировали они в феврале Латвию, так и начали ее терзать. А мать больная— выживет ли. И сестренки еще малы... Уходил на фронт — старшей только девять исполнилось.,..»
Это было в девятьсот двенадцатом. И не думал, что так затянется военная служба... Всех одногодков из ближних хуторов собрали тогда в пехотную часть, а его на флот. Потому — выше был ростом и пограмотнее других— церковноприходскую школу кончил с похвальным листом. Ушел из дому на флот на подводную лодку, да так и остался там. Хотел на побывку ехать, но началась война. А потом — вспыхнула революция, потом вот гражданская... Одни моряки встали на оборону Питера, другие отправились на восток. Поехал в составе «летучего отряда» на защиту Урала и он. Знал: и здесь, в далеком лесном краю, борется он за счастье своей Курляндии... На пути остановились в Вятке. Здесь было тоже неспокойно. Местные власти запросили подмоги. А тут еще в Вятке, кроме местных контриков, появились и приезжие гости: на поселение прибыли «великие» князья — Константиновичи, Кирилловичи, александровичи, да еще приехал епископ Исидор, тот самый Исидор, который тайком с царицей хоронил Гришку Распутина. Появился он в ветхой одежде, в стоптанных старых сапогах, в наскоро сшитой камилавке. Юродивый, да и только... Когда он выходил на улицу, за ним увязывалась толпа нищих. С приближением белогвардейцев начали поднимать головы бывшие царские офицеры, стали группироваться вокруг эсеровского центра.
Положение было не из легких. И Дрелевский с груп-
пой моряков, — их было восемьдесят пять,—остался в Вятке. Восстановление электростанции... Налаживание работы почты и телеграфа... И вот он — комиссар юстиции. Теперь едет в Уржум... Едет и удивляется: «Ведь там есть моряки... Как же они примкнули к белым? Большинство не пошло, говорят, за Степановым, но кое-кто и остался. Надо с них и начать. Поговорить по душам — не может быть, чтобы мы не поняли друг друга...
Дрелевский оглянулся на возницу. Тот, подстегнув лошадь, поравнялся с ним и, кивнув на телегу, сказал:
— Садитесь, дорога-то под уклон пошла. Дрелевский вскочил на облучок, снял очки и, дохнув на них, протер платком.
— А отец у тебя где? — спросил он.
— Отец-от? — переспросил мальчишка и нехотя ответил: — Нет отца-то...
— Погиб, что ли?
— Не-е... Не погиб... Ушли мы с мамкой от него.
— Это почему же?
— Так уж получилось... Мамка-то у меня хорошая. А он звонарем тут... На колокольне. С попами водится. А попы ведь те —какие живоглоды! Ну, мы с мамкой и отстегнулись от него. Мамка-то в сторожихи ушла, а я вот так, то вестовым бегаю, то отвожу кого-нибудь., Люблю на лошадях, твердая у меня рука, потому и слушаются...
— Твердая, говоришь,—улыбнулся Дрелевский.— А отца-то как звать?
— Звать-то? Больше Прошкой Моралом зовут... Потому—от Мораленков он... Теперь уж мы врозь с ним, нынче и совсем уедем.
— Куда же уедете?
— К деду... в Ржаной Полой..,. Там хорошо, просторно.
— Видать, ржи-то у вас там много? — услышав необычное название деревни, поинтересовался Дрелевский.
— Не-е... У деда овес больше, горох... Стручистый горох... Я уж там живал., Федярка там есть... Дружок мой.
Лаврушка махнул кнутом, и Рыжуха, почуяв твердую руку, пошла рысцой.
Соснячок, идущий возле дороги, сменился ольховником, мелким кустарником. Вскоре, за поворотом, из-за ивняка показалась свинцовая полоса реки.
— Ну вот мы и доехали,— остановившись, сказал Лаврушка.
Захватив охапку сена, он по-хозяйски подбросил ее лошади и, повернувшись, посмотрел на реку.
— А не покупаться ли нам? — вытирая с лица пот, сказал Дрелевский и спустился с берега на песок.
— Река-то здесь как море,— сказал Лаврушка.
— Море не такое, Лавруша,— стягивая сапоги, заметил Дрелевский.— Море как увидишь — и не расстанешься...
— А вы-то ведь расстались.
— Надо было, ничего не поделаешь,— ответил Дрелевский и, сбросив с себя полосатую тельняшку, прыгнул в воду и начал отмеривать саженками.
Лаврушка тоже плавал, но саженками он не умел. Однако он не сдавался, плыл, кряхтя и отдуваясь; на полпути повернул обратно — за моряком разве уплывешь? На половине реки Дрелевский перевернулся на спину и поплыл обратно к берегу.
— Река не море, а все ж приятно,—ухватившись за свисавшие в воду кусты, сказал он.— Как только утрясем дела, браток, снова к себе поедем.
— Куда?
— На море-океан...
— Эх,— вздохнул Лаврушка.— Вырасти бы мне, я тоже б туда,— и он принялся прыгать на одной ноге, чтобы вылить из уха воду.
— Приезжай, браток, приезжай...
Выйдя на берег, Дрелевский принялся растирать ладонью широкую грудь с вытатуированным на ней якорьком, потом снова вошел в воду и, смыв с ног песок, стал одеваться.
«А не задержаться ли мне на денек в Петровском? — вдруг подумал он.,— Однако переправлюсь — увижу...»
На берегу у причала уже толпились люди: какие-то бабы с корзинами, в домотканых сарафанах, мужики с котомками.
Когда к берегу подошла лодка-завозня, старик перевозчик, сидевший на корме, скомандовал:
— Кому ехать — давай в лодку. Ишь, на том берегу сколь дожидается.
Как только два дюжих мужика взялись за весла, перевозчик крикнул:
— А ты, гражданин в очках, присядь. Парусить будешь супротив ветру...
Дрелевский присел на борт и оглянулся, чтоб попрощаться с Лаврушкой, но вместо него увидел спускавшегося с берега розовощекого мужика. Добежав, мужик прыгнул в лодку. Лодка качнулась и чуть не зачерпнула бортом воду.
— Ты чумной аль спятил? — сердито крикнул перевозчик.— Только что с того берега приехал...
— Надоть,— сипловато ответил розовощекий и, втиснувшись меж людей, будто сам себе повторил: — Надоть...
«Уж и этот не супротив ли ветру?» — вспомнив слова перевозчика, подумал Дрелевский и взглянул на мужика.
Лицо у него было холеное, круглое, обрамленное черной курчавой бородкой, маленькие, глубоко запрятанные глазки настороженно блестели из-под лакового козырька картуза.
Дрелевский взглянул на берег и увидел Лаврушку: он стоял и помахивал рукой. А внизу ворковала вода, жадно лизала просмоленные бока лодки. Противоположный крутой берег становился все ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48