Хотелось не В
много подработать. Я и троих иконщиков, приехавших к нам зимой на белом «форде», встретил. Рассказал им, как закреплены иконы и что лучше сделать, чтобы нужную «доску» снять, а новую на ее место укрепить. Впрочем, иконщики в моих советах особенно и не нуждались. Однако я своего добился, и они мне за труды неплохо заплатили. Позже я пошел к Семиречному и напомнил ему о должке. Так он меня с лестницы спустил, скупердяй чертов. Ну да на том свете ему все зачтется...
С Сергеем Никитичем Павлышевым меня свел случай еще несколько лет назад. Как-то, возвращаясь после сбора грибов в деревню, я увидел на берегу лесного озера разноцветную палатку. Опять, думаю, в наших лесах цыганский табор остановился. Надо всех деревенских предупредить, чтобы они за своим скотом приглядывали, особенно за лошадьми.
Подошел ближе, смотрю, нет, не цыгане. Трое молодых парней и две симпатичные девушки на костре шашлык жарят.
— Эй, человече! — крикнул один из них, заметив меня. — Ты чего там по кустам прячешься? Иди к нашему огоньку, у нас и закуска имеется, и прочее...
Чего ж не подойти к добрым людям, коли приглашают. Я и подошел.
— Илья, налей грибнику чарку. А ты, Николай, подай шашлык, — скомандовал высокий красивый парень в стройотрядовской куртке. — Много грибов набрал?
Я выпил водочки и взял в руки шампур с шашлыком.
— Как вам сказать, бывало и получше. Сейчас же в наших лесах грибников больше, чем грибов. Но десятка два боровиков нашел. Есть и подосиновики, и подберезовики. А вы кто, туристы?
— Можно и так, — ответил парень в стройотрядовской куртке, которого друзья почему-то называли Режиссер. — А если уж откровенно, то мы студенты из Института культуры. Ходим по деревням, собираем фольклор, ищем добрых людей, сохранивших старинные книги, утварь всякую, иконы...
— А старыми кастрюльками, мисочками не интересуетесь? Опять же старой обувью? У меня этим добром весь подпол завален. Матушке маринады да
а соленья ставить некуда.
— Так вы бы выбросили то барахло на свалку, — посоветовала девушка.
— Выбросить недолго, а вдруг еще пригодится. В прошлом году ремонт в храме Божьем делали, так В много чего из моего подпола сгодилось...
— Значит, в церкви работаете? — спросила девушка.
— Служу, милая, — поправил я ее. — На мне дьяконский чин рукоположен...
— И иконы у вас в церкви старинные имеются? — поинтересовался Режиссер.
— Есть и иконы, — ответил я. — Одна икона «Архангел Гавриил» чего стоит! Говорят, очень древняя...
— Илья, наливай еще по чарке! — повеселевшим голосом приказал Режиссер. — Ваше здоровье, человече!..
Потом Режиссера и его друга Николая я несколько раз встречал в нашей церкви. Они любовались иконостасом...
Дослушать рассказ Игнатия Северьяновича мне так и не удалось. Объявившаяся на берегу его благоверная, Клавдия Степановна, напомнила мужу, что уже пора отправляться в церковь на вечерню.
* * *
Прихожан в церкви было не очень много. Я, как и во время утрени, занял место неподалеку от алтарного иконостаса, предварительно поставив свечку перед образом Николы Чудотворца. Уж я-то знал, за что благодарил небесные силы... Если бы Господь не сподобил отвести глаза этому бандиту Режиссеру, мне бы не сдобровать. Не знаю, где и кто отыскал бы мои останки...
Оказавшись рядом с изображением архангела, я постарался отрешиться от дум о себе и вновь наладить контакт со своими «информаторами» из небытия.
На этот раз желаемого я достиг не сразу, что-то мне очень мешало. Но вот наконец знакомо зазвенело в ушах, и сеанс начался. И сразу же развернулась передо мной вся картина, и я услышал нервический тенорок Константина Филатова...
* * *
Несносный племянник мадам Бродле приехал за мной в два часа ночи. Вытащив меня из постели, он весьма невежливо заехал мне кулаком в физиономию.
— Что это вы себе позволяете?! — заорал я, размазывая льющуюся из разбитого носа кровь по всему
лицу. — О вашем пьяном самоуправстве будет доложено Нине Евгеньевне!..
Изловчившись, я попытался садануть Андрея Бродоле ногой в пах, но этот гаденыш успел увернуться и прорычал:
— Я тебя убью! Но в другой раз... А сейчас собирайся! Тетушка велела приволочь тебя к ней живого и здорового, а я ее почитаю, как родную маму-покойницу.
Одевшись и кое-как остановив кровь из носа, я поплелся за Андреем к его машине. Когда-нибудь я сломаю хребет этой семейке, но пока вынужден подчиниться...
Меня привезли не в хоромы Бродле, а на тот самый склад, возле которого я недавно беседовал с финнами.
В самом глухом помещении подвала, в котором я никогда раньше не бывал, потому что обычно оно было закрыто на замок, меня уже ждала Нина Евгеньевна.
— Андрюшенька! Тащите этого предателя на дыбу! — крикнула она, натягивая на себя синий халат. — Мы его немножко попытаем...
Это было уже что-то новенькое. Неужели я недооценил свою хозяйку?..
Андрей втолкнул меня в темное помещение, и я увидел двух амбалов, лица которых закрывали капюшоны.
— Нина Евгеньевна! — заблажил я. — Какая еще дыба в наш просвещенный век? Это же подлинное средневековье и варварство!
— Приступайте, ребятки! — приказала она, пропустив мои слова мимо ушей.
Я попробовал защищаться, но они вывернули мне руки, связали их и подвесили меня на железный крюк под самый потолок. Потом началось избиение резиновыми милицейскими дубинками...
Я уже терял сознание, когда услышал голос хозяйки:
—Хватит, хватит, ребятки! Он мне нужен живой. Ну что, Костик? Как ты там, наверху?
Я ответил стоном.
— Опустите его вниз, а то мне трудно с ним разговаривать...
Меня опустили, и она продолжила допрос:
— Куда вы дели икону, за которой я вас посылала?
— Она... Она у художника Феоктистова. Он должен был ее вам привезти, — соврал я, понимая, что только ложь может меня спасти.
— Верю, верю... Второй вопрос. С вами должен был отправиться наш общий друг Игорек. Где он?
— Дауна с нами не было. Наверное, струхнул впоследний момент. Мы ждали его с художником до последнего, а потом уехали.
— Где же он может прятаться? — пожата плечами Нина Евгеньевна. — На работу не вышел... Неужели опять запил, мерзавец?.. Ладно, Костик, будем считать, что я тебе поверила. А сия экзекуция — урок на
будущее. Будешь знать, что я женщина терпеливая, но и у меня бывает предел терпению. Если обманешь еще раз, я прикажу жечь тебе пятки раскаленным железом... Андрюшенька, заводи машину! — крикнула она племяннику. — Мы сейчас все вместе прокатимся до мастерской Феоктистова.
Только тут до меня дошло, что мне каюк. Теперь-то уж я никак не смогу отбояриться, Николай продаст меня с потрохами...
Феоктистов, как и я час назад, сонно хлопал глазами, не понимая, зачем его разбудили. Но он, надо отдать ему должное, был половчее меня, умел выкручиваться. На требование Нины Евгеньевны срочно выдать ей икону «Архангел Гавриил» он, не задумываясь, брякнул:
— Так она же у вашего Игорька! Он ко мне вчера вечером прибегал, сказал, что от вас. Я ему икону и отдал. Все чин чинарем. А что случилось-то?
У Нины Евгеньевны задрожали губы.
— Анрюшенька, мальчик мой, найди эту гниду в человеческом образе и доставь ко мне в любом состоянии.
— Я его убью! — рыкнул племянник; других слов из богатого русского языка он, похоже, просто не знал.
— Извините, господа, за беспокойство. — Нина Евгеньевна сделала реверанс. — Но в наши сволочные времена никому нельзя доверять. Особенно когда речь идет о большой поживе. Прежде чем откланяться, я хотела бы сразу же оговорить и наше второе дело... Что там у нас с партией ваших фальшивочек? — обратилась она к Николаю.
— Все готово, Нина Евгеньевна! Завтра, как и договорились, у ресторана «Ботик Петра» вы отдаете десять тысяч долларов, настоящих, а послезавтра вам привозят наши фальшивки на десять миллионов. Все остается в силе.
— Не совсем, милый Коля. Будет баш на баш! Я вам привожу деньги, вы сразу же отдаете мне вашу «моченую капусту». Только так!
— Ну хорошо, хорошо! Будь по-вашему. Только тогда придется и место встречи изменить. Как вы смотрите на гостиницу «Метрополь»?
— Вполне респектабельное заведение, — согласно кивнула Бродле, а Феоктистов удовлетворенно потер. — Вас подвезти домой? — обратилась она ко мне.
— Не стоит утруждаться, — ответит я, держась за побитые места. — Как-нибудь сам доберусь...
— До завтра, господа!
Нина Евгеньевна опять сделала реверанс и вышла
за дверь.
— Ты просто гигант, Николай! — проговорил я и без сил опустился в кожаное кресло. — Если бы не твоя сообразительность...
— Я всегда говорил, что ты меня плохо знаешь. Смотри, на какую прелесть я вышел...
Феоктистов принес красочный журнал по изобразительному искусству на английском языке и показал мне иллюстрацию на целую страницу. Я взглянул и буквально потерял дар речи.
— Это же... Это же наш «Архангел Гавриил»! — наконец воскликнул я.
— Наш, да не совсем... — улыбнулся Николай. — Я тут кое-как перевел с английского. Автор статьи пишет о биографии Рублева. Оказывается, наш великий иконописец избрал иноческую жизнь не в ранней молодости, а в зрелом возрасте, когда ему исполнилось сорок пять лет. Летописец называет Рублева чернецом в 1405 году. Чернец — самая низшая ступень в монашеских чинах. К тому же автор утверждает, что иноческая жизнь иконописца протекала не в стенах Троице-Сергиевой лавры, как думали раньше, а в Андрониковом монастыре, где был также его старший друг иконник Даниил.
— На кой черт ты мне все это рассказываешь? — не вытерпел я. — Меня интересует только наша икона!
— Погоди, не горячись. Все это очень важно... Андроников монастырь был основал лично митрополитом всея Руси Киприаном в память Куликовской битвы. Там была учреждена своеобразная академия «изящных искусств». И там же Андрей и Даниил почили в бозе, почти одновременно, около 1427 года. Там же они погребены. А теперь слушай и запоминай. Икону «Архангел Гавриил» Андрей Рублев писал дважды. Один раз для церкви Петра и Павла в болгарском селе Велико-Тырново, а позже для Успенского собора во Владимире.
— Ты что, спятил? Как мог Рублев оказаться в Болгарии?
— Очень просто. Киприан-то был болгарином, родом из этого самого Велико-Тырнова. В 1392 году он посещал родное село во время поездки в Цареград. В его свите, по-видимому, и находился Андрей Рублев. Он-то и принял участие по просьбе митрополита всея Руси в расписывании церкви Петра и Павла. — А как второй вариант подлинника угодил в церковь села Берестово Торжокского района, черт бы тебя побрал?! — воскликнул я, продолжая сомневаться в доводах Николая.
— А эта икона из Успенского собора города Владимира, — ответил он. — В 1411 году Владимир был разграблен и сожжен татарским царевичем Талычем. При этом изрядно пострадал и Успенский собор. Чтобы его восстановить, из одноименного собора в Москве позаимствовали некоторые работы художников рублевского круга и отправили во Владимир. А в 1653 году, когда там был создан новый иконостас, рублевские иконы могли разворовать, растащить по другим церквям. Возможно, так и появилась икона рублевского круга в храме деревни Берестово...
— Значит, вторую икону писал не сам Рублев, а его коллеги?
— Ну, этого никто не знает. Хотя манера написания и первой и второй икон одна и та же.
— Значит, существует два варианта «Архангела Гавриила», причем оба подлинные?
— В том-то и дело, что нет.
— Как это? — развел я руками, теперь уже вообще ничего не понимая.
— В церкви Петра и Павла случился пожар в восемнадцатом веке, многие росписи были безвозвратно утрачены. В их числе и интересующая нас икона.
— Нет худа без добра... — облегченно вздохнул я. — Если бы икон было две, они стоили бы сейчас гораздо дешевле.
— Какой же ты меркантильный человек, — укоризненно заметил художник. — Когда-нибудь Бог тебя накажет...
— Это мы еще поглядим, кого он накажет первым! — выпалил я.
* * *
Почувствовав на своем плече чью-то руку, я быстро оглянулся. Передо мной стоял, улыбаясь, отец Сергий.
— Извините, что не смог уделить вам надлежащего внимания, ведь воскресенье — это Всенощное Бдение и требует от нас, Божьих слуг, особого усердия и тщания в исполнении своих обязанностей.
— За ужином встретимся и поговорим, — сказал я.
— Что-то удалось разузнать? — насторожился священник.
— Мне необходимо еще кое в чем разобраться, — ответил я. — Пока не все ясно.
— Что же, дай Бог вам просветления и истины. А сейчас я должен снова покинуть вас...
— Не беспокойтесь, делайте свое дело, а мне предоставьте заниматься своим.

* * *
Выходя из церкви, я намеревался еще раз посетить сторожа Кузьмича в его «жилой гробнице», но, совершенно случайно прочитав на покосившихся металлических дверях церковного храма написанное от руки объявление, так заинтересовался им, что встречу отменил. Собственно, это было не объявление, а «Православный календарь». В нем, в частности, говорилось: «2 июля — неделя 3-я по Пятидесятнице. В этот день православный люд поминает апостола Иуду, брата Господня, а также святителя Иова, патриарха Московского и всея Руси...»
Далее в календаре рассказывалось о том, чем прославились апостол и святитель. Но главной информацией, натолкнувшей меня на определенные размышления и действия, было сообщение о Иове.
«...Первый патриарх Русской Православной Церкви, св. Иов отличался редкостными дарованиями, позволившими ему, например, совершать чин многих церковных богослужений по памяти. Св. Иов был последовательно отмечен царями Иоанном Грозным, Феодором Иоанновичем, Борисом Годуновым. Во время Смуты патриарх Иов обличал Лжедмитрия как самозванца и расстригу Гришку Отрепьева и предал его анафеме как злодея и еретика, замыслившего упразднить православие на Руси. После низложения Лжедмитрия св. Иов, ослепший от плача по гибнущей Родине, принял в Кремле всенародное покаяние от соблазненных и обманутых самозванцем людей.
После кончины святого у него осталось 15 рублей, несколько икон и личные вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55