апостола Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Св. Георгия второго класса, Св. Владимира первой степени и Св. Анны. Он скончался после тяжелой болезни в 1811 году, на тридцать пятом году жизни. Останки фельдмаршала и его младшего сына преданы земле у церкви принадлежавшего ему села Сабурово, что в Орловском уезде оной губернии.
Старший же сын успел обзавестись семьей и прижить сына. Именно этот самый Алексей Сергеевич, внук фельдмаршала, и интересовал меня больше всего. Насколько я знал, слыл тот Каменский вертопрахом, записным дуэлянтом и картежником, пустившим дедовское наследство по ветру. И все же я надеялся, что граф Алексей Сергеевич еще не совсем проигрался в пух и прах, кое-что приберег и для меня.
Моя встреча с внуком фельдмаршала произошла ранней весной 1862 года, когда он поставил на кон в карточной игре свою последнюю деревушку. Это было Сабурово, где находились могилы его предков...
...Нас было четверо за карточным столом, покрытым зеленым сукном. За окнами деревенского дома выкатилась полная луна, как рождественский блин со сковородки, но мы, увлеченные игрой в «очко», мало обращали на это внимания.
Я держал банк. Сдав всем по две карты, я не забыл и про себя. На этот раз понтеры ставили на кон не деньги, которых у них уже не было, а закладные документы на недвижимое имущество, принадлежавшее км.
Кстати, моими карточными соперниками оказались местные господа — граф Каменский и его приятель барон Дебург. Обыграть меня в карты им пришла охота после того, как до них дошли сведения, распространенные моим доверенным человеком, что я богач и плохо играю в карты. Понятное дело, они не могли пропустить случая, чтобы не обчистить до нитки проезжего миллионщика и тем самым поправить свое материальное положение.
Мы играли почти всю ночь напролет. Поначалу я и мой приятель мещанин Стародубцев стали проигрывать, как и было задумано. Когда же наши противники сорвали крупный куш, я пустил в ход «тузов из рукавов» и быстро возвратил свои деньги с лихвой. Тогда-то дворяне, вошедшие во вкус игры, начали делать Особенно высокие ставки. В тот вечер мы со Стародубцевым ободрали их до нитки, и, поставив на кон деревню, в которой мы играли, граф практически неимоверно рисковал — либо пан, либо пропал!
Я неторопливо раздал карты. В том, что у меня было «очко», я и не сомневался, ведь поменять две «8 разномастные восьмерки, доставшиеся мне при игре, на червонную даму и крестового туза из рукава мне ровным счетом ничего не стоило. А вот господин граф изнервничался, ажио побелел весь, бедолага.
— Я прикупаю! — заявил он. — Одну... Еще одну! Перебор!
Каменский в отчаяньи швырнул карты на стол. Село Сабурово больше ему не принадлежало.
— Отыграться желаю... — севшим голосом проговорил он.
— Опомнись, Алексей! — попытался образумить его барон. — Ты же рискуешь всем! Да у тебя и нет больше ничего...
— Врешь! У меня еще знаки ордена имеются. Я отыграюсь!
— Что за орден? — поинтересовался я, так как давно отчаялся увидеть на кону заветные награды.
— Это дедовский орден Святого Александра Невского... Это мое последнее достояние!
— Играем! — решил я. — Вы банкуете. Каменский раздал карты и, посмотрев на свои,
улыбнулся.
«Сколько там у него?» — подумал я. И тут же шлепнул по столу дамой пик и тузом бубен.
— Очко! — сказал я.
— У меня только двадцать... Ваша взяла! Орденские знаки вам принесут поутру. Прощайте, господа! Спокойной ночи...
Выстрел, раздавшийся из графских покоев, переполошил слуг. Когда я, ночевавший в комнате по соседству, вбежал в графские покои, то все уже было кончено — граф лежал на полу с пулей в виске, сжимая в правой руке рукоятку дуэльного пистолета.
Меня мало озаботило это самоубийство, гораздо больше интересовало то, принесут ли мне выигрыш. Но я напрасно тревожился, граф оказался верен данному слову. Ранним утром я получил из рук барона Дебурга орденские звезду и крест. Заодно прибавил к своим пока еще скромным капиталам графскую деревушку. Кстати, надо бы съездить туда на месяц, немного отдохнуть после суда...
* * *
...Такое со мной происходит не впервые. Стоит мне
только узнать о той или иной смерти, последовавшей
после тяжкой болезни, как мое подсознание само
собой, не ожидая приказа, проводит диагностическую
работу и выдает ответ на еще не заданный вопрос.
Случай со смертью графа Николая Михайловича Каменского не стал исключением. Несмотря на минио мум объективной информации, полученной от Алекр сандра Мазурина, касающейся смерти Каменского младшего, я уже через минуту обладал диагнозом бо лезни, унесшей молодого генерала в расцвете сил в гроб. То был туберкулез! Или как раньше называли эту болезнь — чахотка.
Сразу за этим диагнозом последовал вроде бы немотивированный контакт с психофизической сущностью фельдшера Валерия Булавина. На самом же деле контакт произошел, видимо, из-за того, что Булавин, находясь совсем рядом со мной, думал или вспоминал о каком-то эпизоде из медицинской практики. И это сыграло решающую роль...
...Как-то мне попалась на глаза тонюсенькая книженция, носившая название «Диагностика кармы». Она принадлежала перу экстрасенса Сергея Николаевича Лазарева. Первые же фразы из нее захватили меня целиком и полностью, покорив довольно точными ответами на те вопросы, о которых я и сам давно размышлял. Он писал: «Сейчас перед человечеством стоят очень серьезные проблемы, и от того, решит оно их или нет, зависит наше будущее. Принято считать, что основные проблемы порождены неблагополучной экологией, угрозой ядерной войны и десятками других внешних причин. В действительности главная причина неблагополучия заключена в самом человеке, ибо для того, чтобы изменить мир, сначала должны измениться мы сами. Изменить себя намного сложнее, чем окружающий мир, мы не имеем сейчас рычагов, средств, систем для радикального изменения своего мышления, мировоззрения, своей духовности. Пути, предлагаемые сегодняшними философами и учителями, являются, в лучшем случае, попыткой переосмыслить багаж накопленных знаний, в то время как главные силы необходимо направить на понимание мира, на поиски путей саморазвития. Чтобы изменить мир, воздействовать на него, его нужно понимать, ибо понимание мира — это начало его изменения».
Как ни странно, но именно эта книжка помогла мне найти общий язык с одним из моих пациентов.
Дело было так. Вызов от больного поступил в диспетчерскую телефонной службы «03» в ночь с воскресенья на понедельник.
— Вызываю «девяносто пятого»! — прорычала рация почему-то мужским басом.
— «Девяносто пятый» слушает! — тут же ответил я. — Говорит главный врач подстанции «Скорой помощи» Новиков...
— Внимательно слушаю вас, Евгений Васильевич!
— Придется вам, Валера, срочно выехать на вызов по адресу улица Профсоюзная, дом 10, квартира 81.
Пономарчук Федор Петрович, 1918 года рождения. Боль в области груди, инградиирующая под левую лопатку и в левую руку. В анамнезе имеется недавно перенесенный инфаркт миокарда.
— Все ясно, уже летим!
Мой водитель и сам все слышал, поэтому тут же развернул машину и, включив сирену и мигалку, помчался по указанному адресу.
— Это очень известный боевой генерал в отставке, — все еще не отключился главный врач. — Так что вы с ним там поаккуратнее...
— А что, Евгений Васильевич, нельзя заслуженному человеку специализированную кардиологическую бригаду послать? — деланно наивным тоном спросил я.
— Валера!.. Все нарасхват. Вы же знаете, что сегодня день и ночь повышенной солнечной активности...
— И даже ночь?
— ...и люди с сердечно-сосудистыми заболеваниями мрут как мухи.
— Я в курсе, Евгений Васильевич!
— Ну так не задавайте глупых вопросов! Не будем перегружать эфир. Скажу только, что кардиологическую бригаду я направлю по указанному адресу при первой возможности. А пока вся надежда, Валера, на вас.
— Все ясно! Постараюсь оправдать оказанное доверие. Отбой!
«Ишь ты, — подумалось мне, — наверное, пациент весьма серьезный, раз сам главный им занимается лично». То, что Новиков оказался на рабочем месте в столь поздний час, меня удивило меньше всего, поскольку я знал, что он готовит докторскую диссертацию на тему «Воздействие ПСА (повышенной солнечной активности) на обострение хронических заболеваний». Конечно, практические данные ему были просто необходимы, и потому наверняка он не отстанет от меня и непременно будет расспрашивать о моих ночных пациентах после дежурства. Так бывало уже не раз. Будет и теперь.
На звонок в дверь тут же ответил женский голос
— Кто там?
— «Скорую» вызывали? — привычно спросил я. Дверь тут же распахнулась, и передо мной представляла молодящаяся женщина в роскошном халате.
— Проходите! Федор Петрович в комнате налево.
Седой как лунь старец был в сознании.
— Проклятая кардиофобия! — проговорил он, тяжело дыша. — После инфаркта я так страшусь любых В неполадок в работе своего «мотора», что даже незначительные сбои принимаю чуть ли не за катастрофу...
В том, что у пациента была острая сердечная недостаточность, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовало и его полусидячее положение в кровати. К тому же я довольно быстро установил, что вены шеи переполнены, количество циркулирующей крови повышено, но при этом наблюдается понижение артериального давления, сочетающееся с повышением венозного. Дыхание учащено, усилено и затруднено...
Узнав, что в течение нескольких дней больной не принимал препаратов наперстянки, я медленно ввел внутривенно строфантин с сорокапроцентным раствором глюкозы. Затем сделал подкожную инъекцию кардиомина.
Облегчение у больного наступило почти сразу же после уколов. Теперь я мог спокойно дождаться приезда специализированной бригады «Скорой помощи» и передать пациента им.
Разговор о трудах Лазарева возник по инициативе Пономарчука.
— Мне кажется, что я сам виноват в своей болезни, — сказал он, беспокойно оглаживая одеяло поверх груди правой рукой. — Недавно прочитал книжку Лазарева и выписал для себя причины, которые, по его мнению, приводят к тяжелым недугам. Вот они: обида на кого-то, убийство любви, злословие в адрес родственников. Всего этого в моей жизни было предостаточно. Отсюда делаю вывод, что все это и явилось причиной моего наказания высшим разумом...
— Основная мысль в трудах Лазарева сводится к одной очень весомой фразе: «Человечество подошло к тому рубежу, за которым либо духовное возрождение, либо гибель», — заметил я, укладывая свой медицинский инструментарий в переноску, и тут же добавил: — Спасаться будет каждый в одиночку. И спасти нас может только осознание того, что каждый ответствен за судьбы всех людей и даже за всю Вселенную.
— Красиво! — с трудом улыбнулся Федор Петрович. — Стоит только об этом подумать, туг же становится как-то легче дышать и сердце болит куда меньше...
Так мы беседовали около часа, пока меня не сменили у постели больного приехавшие кардиологи. Когда я уходил, Пономарчук попросил:
— Знаете что, от госпитализации я все равно откажусь... Навестите меня как-нибудь! С вами очень интересно разговаривать...
Спускаясь вниз по лестнице, я неожиданно столкнулся с каким-то подозрительным типом с бегающими глазками. Он явно интересовался тем, что происходило в восемьдесят первой квартире, и в то же время старался этого интереса не показывать...
К старому генералу я смог заехать через неделю, но его уже не было в живых,
— Он убит, — просто сказала мне та же молодящаяся дама, впустившая меня в первый раз.
— Как убит? — не понял я.
— Из-за его боевых наград... — пояснила она, горестно покачав головой. — Убийцы забрали три ордена Ленина, орден Великой Отечественной войны первой степени, три ордена Боевого Красного Знамени и орден Красной Звезды... Там были польский крест и еще несколько ценных наград...
«Постой-постой, — подумал я тогда, — уж не тот ли парень с бегающими глазками повинен в смерти старого генерала? Ведь он явно следил за квартирой По-номарчуков...»
...Я вспомнил того парня, которого приметил на лестничной площадке в доме отставного генерала. Он же участвовал и в нападении на меня, когда в моей квартире находились старинные ордена... Все сходится! Как же я не подумал об этом раньше?..
* * *
...Переход в моем восприятии от рассказа фельдшера к исповеди Пашки-Мозоля на этот раз произошел настолько незаметно, что я даже спутал их поначалу и только чуть позже переориентировался...
...Думать никогда не мешает. Но со мной иной раз происходит черт знает что, я сначала делаю, а потом думаю... Примерно так же получилось и во время моего недолгого пребывания в провинциальном Ельце.
С командой Костомарова я познакомился по распоряжению Телегина. Именно для встречи с ними я и отправился в глушь на самом медленном в России пассажирском поезде Москва — Елец, который останавливается почти у каждого телеграфного столба.
Мало того, что я из-за бессонной ночи, проведен
иной в обществе беспокойных попутчиков, которые Я зачем-то тащили с собой грудного младенца, пребывал в полной прострации, так еще и ранним утром поезд простоял битых два часа на каком-то забытом Богом о полустанке и прибыл в Елец в полдень с приличным опозданием.
В общем, в городском Дворце культуры, где по воскресным дням собирались на посиделки члены местного военно-исторического клуба, я оказался в тот момент, когда все уже расходились по домам.
— А мы вас ждали-ждали... — проговорил высокий детина с бритой головой и серебряной серьгой в ухе, встретивший меня у входа. — Вы Павел Прохоров? Нам сообщили о вашем приезде из Москвы...
— Где бы нам пообщаться? — спросил я, намекая на то, что не против был бы пообедать в каком-нибудь местном ресторанчике, и тут же задал второй вопрос: — Вас как звать-величать?
— Фамилия моя Костомаров. Зовите просто Игорем...
— Игорек! Эй, Игорь! — позвал женский голос из зрительного зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55