Значит, необходимо внеочередное свидание с ним».
Я набрал номер телефона, который Хозяин велел использовать только в самом крайнем случае.
— Необходима встреча на высшем уровне, — сказал я электронному секретарю, стандартно отвечавшему: «Хозяина квартиры нет на месте. Оставьте вашу информацию на. магнитофонной ленте после третьего сигнала».
Еще я добавил:
— Повышенная срочность!
Тем же вечером Хозяин позвонил мне по заранее условленному коду — три звонка, а затем еще два звонка. На третий раз я снял трубку.
— Это я, — сказал Хозяин. — Встречаемся в 22.00 у входа в ночное кабаре «На Тверской». Знаете, где это?
— Разумеется.
— Тогда не опаздывать!
В назначенное время я остановил свою «девятку» у переливавшегося рекламными огнями кабаре и огляделся вокруг. Машина Хозяина подъехала чуть раньше и стояла теперь в нескольких метрах от места моей
парковки.
Выйдя из «жигулей», я неторопливо, будто прогуливаясь, подошел к иномарке и, открыв заднюю дверцу, уселся на сиденье.
_ Что стряслось? — нетерпеливо спросил Алексей Федорович, глядя на меня через зеркало заднего вида. Одет он был в шикарный черный костюм, видимо, готовился к встрече весьма основательно, да только не со мной.
— Опять Мозоль наследил. Перешел дорожку каким-то крутым кавказцам. Иначе как бы они смогли выйти на меня, вычислить мой телефон и всю систему нашего бизнеса...'
— Это становится любопытным. Посоветуйте официальному директору фирмы тряхнуть весь персонал на предмет связи с нацменами.
— Они грозятся завтра вечером устроить поджог нашего фирменного магазинчика на Котельнической набережной... Это для начала!
-Совсем обнаглели! Я попробую им помешать, но напоминаю поговорю,': «На Бога надейся, а сам не плошай».
Поговорка в данном конкретном случае мне совсем не понравилась. Получалось, что Хозяин был не уверен в своих силах и открещивался от нас.
Говорить больше было не о чем, и я тут же откланялся.
Ночь я провел в своей шикарной спальне без сна, но так ровным счетом ни до чего и не додумался, заработав лишь головную боль.
Выпив кофе без всякого аппетита, я поплелся на заранее договоренную встречу с американцем. Опять начнет давать разные дурацкие задания, размышлял я, вливаясь в поток уличного автотранспорта на своих «жигулях». Как же мне все это осточертело! Поневоле вспомнишь добрым словом золотые денечки моей прорабской житухи. Тоже, конечно, не мед, но такой головной боли никогда не было...
Джон Джонсон поджидал меня в центре ГУМа, у неработавшего фонтана.
— Почему не улыбаетесь, мистер Телегин? Надо улыбаться всегда, даже на электрическом стуле... — ощерился в вечном американском «чи-и-зе» Джонсон.
— Не до улыбок! Одни неприятности... — обреченно махнул я рукой.
— Тем более надо улыбаться. Что у вас случилось? Рассказывайте...
— Наехала на меня какая-то кавказская группа. Собирается весь бизнес порушить или взять под свой контроль.
— Конкретно! Кто?
— Если б знать! Звонивший мне сказал в самом начале: «Дважды Батоно не повторяет...» Точно! Их босса зовут Батоно!
— Но ведь так в Грузии обращаются к уважаемому человеку, насколько я знаю... Ладно, я попробую кое-что разузнать. Ждите моего звонка. Возможно, эти грузины просто не знати, что вы работаете на нас, а то бы не осмелились!
Что-то уж больно американец уверен в возможностях своей организации! Конечно, они могут многое, особенно теперь, но этих кавказских отморозков вряд
ли можно задавить авторитетом даже такой могущественной организации, как ЦРУ. Ну да посмотрим. Надежда умирает последней... Черт возьми, что-то я одними пословицами и поговорками начал мыслить! Не к добру...
Не очень-то я поверил Джонсону, что он сможет помочь приструнить кавказскую группировку, но вес же от его моральной поддержки стало как-то поспокойнее. Я даже смог продолжить занятия с Владом Стругом, которого решил подготовить на смену окончательно зарвавшемуся Мозолю.
Со Стругом я должен был увидеться во второй половине дня в той же пивной, в которой мы частенько беседовали с Пашкой. Туда я отправился на городском транспорте.
В метро я сразу почувствовал, что за мной наблюдают. Шел за мной, совершенно в открытую, молодой грузин в малиновом пиджаке. Он все время норовил держаться рядом со мной, нахально наступал на ноги, пихался, всячески вызывал на взрыв. Но я терпел...
На переходе на кольцевую линию я было решил, что мне удалось оторваться от плотной опеки, однако ошибся. На станции «Таганская» мой преследователь опять оказался рядом. В этот момент я как раз подошел к самому краю платформы и заглянул в тоннель, проверяя, не идет ли поезд. Когда я оглянулся, грузин стоял рядом и, издеваясь, уколол меня в зад острым концом пилки для ногтей. Больше я сдерживаться не мог. Хотел наорать на него, ударить, но тут послышатся лязг приближающегося поезда, и я еще раз пересилил себя, подумав, что смогу избавиться от преследователя, выскочив из вагона перед самым закрытием дверей. К этому маневру мне, однако, прибегать не пришлось.
Поезд уже влетел на станцию и, замедляя ход, готовился к полной остановке, когда тот, на кого я раньше вовсе не обращал внимания, блондин невысокого роста, подскочил к грузину сзади и сильно толкнул его на железнодорожные пути, прямо под колеса первого вагона.
Визг тормозов, ужасный вопль, людское многоголосье — на все это я не обратил внимания, отыскивая взглядом своего блондина, но того уже и след простыл. Тогда я решил перейти на противоположную сторону станции и ехать до «Парка культуры» по более длинному маршруту. Так было надежнее.
Встречей со Стругом я остался доволен. Он устраивал меня, к тому же как на духу выложил всю подноготную о тех делишках Пашки, которые тот проворачивал без моей санкции. Так я узнал о хищении парадного кителя с наградами у генерала Пономарчука. Жаль, что Пашка находился далеко, а то бы я его и У грузинам выдавать не стал, просто пристрелил бы как собаку. Ну да его счастье, что не попал мне под горячую руку...
Вечером мне опять позвонили. На этот раз говорил другой голос, более интеллигентный.
— Господин Телегин? Мы больше не имеем к вам претензий. Просим извинения за доставленное беспокойство... Всего доброго!
Вот так-так! Похоже, господа американцы слов на ветер не бросают и действительно многое могут в нашей стране.
Орден Белого Орла
В последующий час никаких новых находок оперативниками сделано не было. Именно тогда следователь Стороженко еще раз предложил хозяину добровольно сдать то, чего пока еще не нашли. На это Телегин только пожал плечами и развел руками. Он оставался верен тактике, избранной в самом начале, которую можно было сформулировать следующим образом: «Все, что найдете, ваше!»
— Ничего не поделаешь! Придется поднимать паркет, ломать стены, уродовать потолок... А что делать? Вы сами вынуждаете нас... — как бы невзначай проговорил следователь, ожидая ответной реакции подозреваемого. Не дождавшись, приказал: — Поднимайте паркет!
Тут же в руках у усатого опера и двух его коллег откуда-то взялись ломики, и они начали действовать прямо в гостиной, подняв целый столб пыли.
— Стойте! Погодите! — возопил хозяин, не выдержав зрелища разгрома своей жилплощади. — Я все скажу, что знаю, про те чертовы ордена... Надо было мне с ними связываться!.. Жадность!
Стороженко мановением руки приостановил ретивых помощников и предложил им пока перекурить. Затем пододвинул бланк протокола допроса, приготовившись писать.
— Рассказывайте, — разрешающе кивнул он Телегину, усевшемуся рядышком с историком.
— В коллекции был один орден, который назывался орденом Белого Орла, но лично я его не видел. Тот человек, который достал для меня эту коллекцию, Белого Орла мне не отдал...
— Орден Белого Орла?.. — перебил Телегина историк, вскакивая со своего стула. — Это прелюбопытная вещь! Он является старейшим польским орденом. А с 1815 года...
— Извините, Илья Филиппович, но об этом о позже, — поднятием руки остановил профессора исследователь. — Сейчас меня больше интересует то, что 1:3 скажет в свое оправдание гражданин Телегин...
Не знаю почему, но откровения хозяина квартиры меня в настоящий момент совсем не занимали. Гораздо с большим интересом я вновь прислушался к тому, что нашептывало мне собственное подсознание, державшее «прямую связь» с некогда жившей личностью с неблагозвучной фамилией Мазурин...
...Даже меня начинало утомлять многословие моего адвоката, но, наверное, так было нужно. На то он и Плевако... Что он там сейчас вдалбливает присяжным заседателям?
— ...Задача защиты и ваша — идти далее, еще поискать в этом деле ошибок и возвратить его на строго законную почву. Мазурину же, а чрез него и всему обществу, да послужит его привлечение уроком!
Мало быть честным человеком в сознании своей совести. Нет, надо заботиться, чтобы в наш дом, в наш круг не взошли люди недостойного образа жизни, и сближением с ними не надо вводить в соблазн и сомнение карающее общественное мнение и представителей закона.
Вот она какова неразборчивость связей!
Шесть лет как привлечен Мазурин к делу, и шесть лет будущее было для него загадкой.
Ни одной ночи, ни одной зари пробуждающегося дня не покидала тяжелая мысль о страшном судном дне душу молодого человека, отравляя счастье, усугубляя горе обыденной жизни.
Пора положить конец!
Мазурин ждет вашего слова, вашего разрешающего слова, как возмездия за отравленную жизнь и за безвозвратно погибшую юность!..
Ах, чертушка! Хорошо излагает! Вот я и ни при чем! Другого и быть не может до тех пор, пока существует власть денег. Она сильнее любой законодательной, исполнительной и судейской власти, вместе взятых. Она правит!..
Итак, что там с пятым орденом, доставшимся мне от графа Салтыкова?.. Эта история сама по себе могла бы стать сюжетом для целого романа, но я вспоминаю ее в кратком изложении... Около ста лет назад, а точнее в холодный декабрьский день 1772 года, из Санкт-Петербурга в Москву тащился длиннющий обоз. Среди прочих саней в самой середине находились три повозки, особенно охраняемые десятью вооруженными людьми. Они спешили, а обоз тащился еле-еле. Им же необходимо
было срочно доставить имущество графу Салтыкову. Ведь, посылая своих людей, граф Петр Семенович уже был прикован к постели тяжелой болезнью и мечтал только об одном — еще раз перед смертью подержать в руках драгоценные награды, заслуженные им за долгие годы ратных трудов.
Командовавший охраной егерский поручик, не выдержав медлительности мужиков-обозников, плюнул в сердцах на безопасность и приказал охране вывезти повозки из общего строя и гнать в Москву как можно быстрее.
Вскоре обоз остался далеко позади, зато впереди смелого поручика ждала разбойничья ватага, скрывавшаяся за придорожными деревьями.
Бой был смертельным. Молодой поручик успел застрелить двоих заросших косматыми бородами грабителей, а с третьим схватился на саблях. Он бы с ним справился, если бы главарь шайки — здоровенный, обрюзгший от беспробудного пьянства мужик, подкравшись сзади, не раскроил ему череп бандитской булавой.
Вскоре и вся охрана оказалась перебитой, и разбойники, славя атамана, поворотили лошадей с дороги в лесную чащобу...
Как уж там делили добычу лиходеи, я не знаю. Известно было одно, что не прошло и ста лет, как деревенские мальчишки из Торжокского уезда откопали разбойничий клад на заброшенном лесном кордоне, где когда-то скрывалась ватага знаменитого в тех местах атамана по кличке Хомут.
Мальчишки, разумеется, проболтались взрослым, а те, в свою очередь, прибрали драгоценный клад, к рукам, что в понимании российских простолюдинов является синонимом слов «прогулять, пропить»...
Я долго шел по следу орденов, но все они, кроме одного, затерялись. А вот знаки ордена Белого Орла, похоже, должны были оказаться у меня.
Хранил знаки ордена некий еврей Финкельштейн, которому досталась сия награда в наследство от отца — Матвея Ароновича, державшего в Твери ювелирную лавку. Отец рассказывал Мойше, что драгоценный орден заложил ему какой-то дурной сиволапый мужик за «синенькую», хотя стоила такая вещь куда как дороже.
К закромам Финкельштейна я нашел простую отмычку — предложил ювелиру «мильён» рублей. От такой суммы любой уважающий себя иудей никогда не откажется. Тем более что никто и никогда не предлагал Финкельштейну за орден больше. И все же он немного посомневался: стоит ли расставаться с отцовским наследством? Пришлось мне припугнуть его тем, что я донесу на него в полицию, и за незаконное хранение царского ордена бедный Мойша отправится по этапу. В общем, орден перекочевал в мои руки, а «мильёна» Финкельштейн все еще дожидается...
Хороший человек купец Матвей Автандилович Троицкий! Слову своему купеческому завсегда верен. Сказал, что не постоит за деньгами, — сколько захочу, столько и даст за орденскую коллекцию, — и точно, дал.
Теперь я человек очень даже обеспеченный, хватит и мне, и моим потомкам, если таковые появятся. Вот только выпутаюсь из неприятной истории, связавшей меня с группой старых знакомых, «червонных валетов», и заживу по-королевски. Первым делом поеду проведаю, как там живет заграница. А дальше видно будет... Денег хватит на все!
Но вот и последнее слово присяжных заседателей. Все двенадцать признали меня невиновным, что и требовалось доказать...
...Наш медицинский «рафик» выехал на узкую улицу под названием Большая Дмитровка и, задерживаясь на светофорах, покатил в сторону Страстного бульвара. Меня почему-то клонило в сон, так что водитель принялся теребить меня свободной рукой за плечо и рассказывать пошлые анекдоты, но они что-то плохо доходили до моего сознания, и я, стараясь быть вежливым, смеялся невпопад.
Знакомое лицо я подметил у пивного погребка на углу Столешникова переулка и тут же, вздрогнув, окончательно проснулся.
— Это же один из грабителей, которого я видел дважды. Первый раз на лестничной клетке у квартиры отставного генерала Пономарчука, а во второй раз этот тип вместе с подельником ограбил мою собственную квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55