.. — сказал я и сунул в руки финна пачку цветных фотографий размером девять на двенадцать.
— Эти фото мы возьмем с собой. — Улыбка исчезла с лица очкарика. — Сколько бы вы желали за нее иметь?
— Миллион! — брякнул я и затаил дыхание.
— Миллион чего? — уточнил финн.
— Не «деревянных», разумеется, — буркнул я, сожалея о своей несдержанности.
— Мы подумаем, — кивнул очкарик.
— Но я не хотел бы, чтобы мадам Бродле знала о моем предложении...
— Не волнуйтесь, мы умеем хранить коммерческие тайны!
Идя домой, я уже физически ощущал в своих руках тяжесть кейса с миллионом долларов. При этом я вновь и вновь взвешивал свои возможности: ведь мне предстояло перевести весь бизнес Бродле на себя...
Главный мой козырь — выигрыш во времени. Я опережал Бродле в этой игре. Она еще только собиралась продать икону, а я уже договорился о ее сбыте.
Как моя хозяйка вышла на эту икону? Однажды в ее загородном доме отдыхал давний приятель — генеральный директор акционерного общества «Поляны» некий Семиречный. Он любил сюда заезжать после «посиделок» в областном законодательном собрании. Мне удалось подслушать следующий разговор.
— Почему бы нам с вами, драгоценная моя, — предложил Семиречный, — не воспользоваться деньгами, которые сами идут к нам в руки... Есть у нас небольшая церквушка с уникальной иконой, которую толком никто не охраняет, кроме придурка сторожа, живущего в склепе графского рода Жеребятниковых. Продадим икону и махнем на Канарские острова! Я там еще не был.. А что?
— Я — за! — ответила Бродле. — Завтра же начнем готовить операцию.
«Махнете, только после меня!» — подумал я тогда.
Мороз крепчал, идти по набережной из-за пронизывающего ветра было просто невозможно. Хотелось поскорее добраться до дома.
У подъезда меня встретил человек, с которым мне
меньше всего хотелось видеться. Это был племянник
мадам Бродле, числившийся в фирме «подносчиком
снарядов», как он любил сам себя называть.
— Тетушка желала бы с вами повидаться, — сказал
он. — Карета, граф, торчит уж у подъезда...
«Будет строить планы в отношении реализации фальшивых долларов», — подумал я и не ошибся.
А через несколько дней вместе с художником Феоктистовым и прихвостнем Бродле Игорьком по кличке Даун я уже катил на том самом «форде» в сторону Торжка, где нас ожидало приятное свидание с подлинником «Архангела Гавриила»...
* * *
Филатов, несомненно, обладал волей огромной силы и большим зарядом энергии зла, и все же эта энергия, клубившаяся грязно-серым облаком вокруг моего сознания, не могла противостоять освежающей и оздоравливающей энергии добра и любви, исходившей от божественных слов, произносимых священником:
— «Верующий в Меня не в Меня верует, но в Пославшего Меня. И видящий Меня видит Пославшего Меня... Ибо Я говорил не от Себя, но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить. Итак, что Я говорю, говорю, как сказал Мне Отец».
Божье слово подействовало на меня, как родниковая вода на томимого жаждой в знойный полдень, освежила и прибавила сил.
Утреню я отстоял до конца.
Выйдя из церкви, я отправился бродить по аллеям ухоженного кладбища. Я шел и думал о даре, которым наградил меня Всевышний.
Я давно пытался понять собственный феномен, разобраться в нем. Однако беспокойный характер никогда не позволял довести исследования до логического конца. Я все время отвлекался на какие-то сиюминутные дела, помогал страждущим и болящим. В понимании же самого себя и собственных возможностей продвинулся мало.
Гораздо больше, чем я сам, понимал меня знакомый психиатр, Виктор Николаевич Блохнин. Его уволили из одного престижного научного института за то, что он якобы «занимался всякой чертовщиной». А он просто-напросто самостоятельно пытался разобраться в некоторых странностях. Например, почему обыкновенный и ничем не выдающийся инженер-строитель начинает вдруг мудрить, громогласно заявляя: «Вектор эволюции: от самосознания через самопознание для самосоздания». Этот человек никогда не занимался философией. Больше того, он утверждал, что и словто таких не знает... А как объяснить феномен так называемой психографии? Когда далекий от изящной словесности человек неожиданно для окружающих начинает создавать замечательные литературные произведения. Американский летчик Ричард Бах, к примеру, как-то услышал незнакомый голос, убеждавший его
взяться за перо. Он сел за стол и записал все, что ему нашептывал голос. «Чайка по имени Джонатан Ли-вингстон» — так были названы эти уникальные записки — произвела фурор среди читающей публики и сделала бывшего летчика довольно известным писателем.
То же говорила про себя Г.Бичер-Стоу. Когда она создавала роман «Хижина дяди Тома», информация постулата к ней через некоего рассказчика, которого сама она видеть не могла.
Психиатр Блохнин часто повторял при наших встречах:
— Я изучаю автоматическое письмо, или, если вам так больше нравится, психографию, упоминания о которой восходят к далекой древности. Люди, получающие информацию от «невидимых корреспондентов», не склонны афишировать свои способности, и потому их мало изучают.
— А что, психография проявляется только через литературное творчество?
— Конечно же, нет! Голландец Мансвелд, который никогда не занимался изобразительным искусством, войдя в определенное состояние, начинал рисовать одновременно правой и левой рукой. И, заметьте, разные картины. А один бразильский живописец рисовал даже в кромешной тьме... А что вы скажете про способности американки Тейлор Колдуэлл? В своих романах она очень точно и со знанием дела описала методы лечения больных средневековой медициной, которой она не увлекалась и никогда специально не занималась... Другая же писательница, Кржижановская-Рочестер, создавшая с помощью психографии более сорока романов, столь точно описала древнеегипетские церемониалы, что ей была присуждена научная премия Международной ассоциации ученых-египтологов.
— Виктор Николаевич, выходит, что все «провидцы» и «психографы» существуют только на других континентах? — как-то спросил я у Блохнина.
— Нет! — с самым серьезным видом ответствовал знаток «запредела». — Я знаю нескольких психографов и в нашей стране. Это и девушка-почтальон, и студент физтеха, и мастер цеха Чернобыльской АЭС... Кстати, один наш атомщик-ядерщик утверждает, что «3 еще за два года до аварии он увидел вещий сон: взорвался четвертый блок АЭС. Как вам это понравится?.. И знаете что, Виталий Севастьянович, почему' бы о вам самому не овладеть методом психографии? Для этого вы должны прежде всего полностью расслабить

ся. Ваша рука с карандашом свободно висит над листом бумаги. Вы от всего отключены. Вокруг вас пустота, ничего не существует... Прислушайтесь! Внутри вас рождается связующая нить с иными мирами. Вы чувствуете? Ваша рука помимо сознания что-то записывает! Так и должно быть...
Когда я очнулся после сеанса психографии и взглянул на то, что вывела моя рука, меня едва не хватил удар. Это были самые настоящие китайские иероглифы! Не знаю, что там было написано. И не хочу знать! Боюсь превратиться в великого китайского писателя...
Мои размышления были прерваны неожиданным обращением со стороны: «Верни то, что присвоил!»
Я огляделся, но никого вокруг себя не обнаружил. А голос-то звучал так реально, что я просто не мог ошибиться. И тут я обнаружил, что стою совсем рядом с могилой, на надгробной плите которой значится: «Дмитрий Павлович Воронов, 1960—1993 гг.».
Неужели это тот самый Митька, о котором поведал мне дед Кузьмич? Я весь напрягся, и в этот момент голос прозвучал вновь: «Верни то, что присвоил!» И тогда до меня дошло, о чем он просил. Я быстро отыскал в кармане брюк зажигалку и поставил ее на землю у памятника. И опять прозвучал тот же голос, принадлежавший — я был уверен в этом — покойному Дмитрию: «Я должен тебе рассказать! Слушай!..»
* * *
Режиссер, он же Сергей Никитич Павлышев, президент фирмы «Наташа», появился в номере гостиницы вечером следующего дня.
— Вот что значит профессионалки! — оглядев меня, похвалил он девушек, занимавшихся вчера моей внешностью. — Распорядок ночи таков: едем в ночной клуб, там у нас деловое свидание, а после обсудим детали «несчастного случая» с твоим обидчиком. Тебя такой план устраивает?
— А что, разве я могу выбирать? — усмехнулся я.
— Только в пределах ресторанного меню! — захохотал Режиссер. — Правильно мне про тебя Тайга говорил: ты мужик с головой...
о В небольшом ресторанчике под названием «Тверца» я бывал и раньше. Но теперь я его не узнал. Здесь появилось несколько новых баров, казино, а главное — концертная площадка. Когда мы приехали, на площадке, превращенной в подиум, длинноногие манекенщицы демонстрировали умопомрачительные экземпляры нижнего дамского белья. Но не только...
— Нас уже ждут, — сказал Режиссер и кивнул на один из столиков у самого подиума, за которым расположилась компания из трех человек. Они были еще молоды, но одеты уже шикарно... Главного среди них я, страстный хоккейный болельщик, признал сразу. Выдающийся хоккеист, легионер, выступающий теперь за команду американских профессионалов...
Режиссер нас знакомить не стал. Просто подошел и сел за столик на единственное свободное место. Мне же пришлось довольствоваться местом за спинкой его стула и, как бы сказал Тайга, «торчать стоймя».
Из полутьмы зала у столика возник официант и спросил:
— Что будете пить?
— Я обойдусь апельсиновым соком, — сказал спортсмен. — А для моих друзей, пожалуйста, кока-колу.
— А мне бутылочку мартини, — продемонстрировал хороший вкус мой новый хозяин. Не забыл он и про меня: — Да, еще «сто с прицепом» водочки для моего друга...
Через несколько минут заказанные напитки появились на столе, и Режиссер завел разговор, отпивая из бокала:
— А вы, господин Штурм, вообще не пьете?
— Ну почему же? Иногда я пью шампанское.
— Но это ведь дамский напиток...
— Я не употребляю крепких напитков. После них трудно восстанавливаться на хоккейной площадке.
— Скажите, Федор, почему вы занялись антикварным бизнесом, ведь вы и так, насколько я в курсе, одна из самых высокооплачиваемых звезд хоккея?
— Меня, видите ли, привлекает азарт, риск, чувство борьбы. И в спорте, и в жизни, — усмехнувшись, проговорил хоккеист. — Да и потом, пока я молод, надо успеть набраться впечатлений, накопить житейского опыта, чтобы после выхода на пенсию заняться мемуаристикой. Мы ведь очень рано заканчиваем свою карьеру. К тому же слово «пенсия» в моем понимании — это то, что я смогу накопить сам...
—А вы с кем раньше играли в канадском клубе? Там были и наши легионеры?
— А как же! Буре, Семенов, Ларионов... Многие из этих ребят с трудом вырвались из тогдашнего Союза. Павел Буре, например, зарабатывал какие-то копейки в ЦСКА, хотя играл за них добрых четыре года. Не без его участия команда стала чемпионом СССР. Когда же
Павел уехал в Канаду, подписав контракт с «Ванкувер кэнекс», то ЦСКА получил за него еще и компенсацию в 250 тысяч долларов... Ладно, давайте перейдем к делу, а то наш разговор напоминает мне журналистское интервью. А журналисты, признаться, мне здорово поднадоели. Вообще я что-то подустал в последнее время. Все на нервах! Вот прокрутим наше дело — сразу куплю дом в Лос-Анджелесе. Там океан рядом, пляж... Что еще нужно для восстановления сил?
Режиссер понимающе покивал и перевел разговор в деловое русло.
— Хорошего специалиста для нашего дела я уже присмотрел. Думаю, он вас устроит. У него прекрасные рекомендации и впечатляющий послужной список...
Я уже понял, что Режиссер говорит про меня, но какую именно специальность имел он в виду из тех десяти, которыми я владел? Он, например, говорил о моем «послужном списке». Скорее всего, речь шла о воинской службе. Видимо, Тайга передал ему некоторые сведения обо мне, он ведь знал, что в Афганистане я служил минером, потом, оставшись на сверхсрочную, занимался в звании прапорщика переподготовкой молодых солдат, натаскивая их в области минно-саперного дела. В Афганистане даже воины из хозяйственных подразделений обязаны были иметь хотя бы самое общее представление о минах... Значит, Режиссер считал меня классным подрывником.
— У меня нет причин не доверять вам, господин Павлышев, — проговорил Федор Штурм. — Но такой уж у меня принцип в жизни — верить только собственным глазам. Пусть ваш претендент на высокооплачиваемую работу докажет свое мастерство, и тогда мы тут же ударим по рукам.
Обдумывая ответ, Режиссер неторопливо потягивал из бокала зеленоватое мартини.
— Ладушки! Будут вам «показательные выступления», — наконец проговорил он, придя к какому-то решению. — Билеты в первом ряду партера я беру на себя* будете довольны!
— Приятно иметь дело с понятливым человеком, — улыбнулся хоккеист. — Буду с нетерпением ожидать от вас приглашения на «смотрины». Думаю,
' не разочаруюсь в вашем кандидате... Режиссер встал и откланялся. Он пошел в противоположный угол зала, где его ожидал собственный столик. Я последовал за ним, захватив с чужого стола
свои «сто с прицепом». — Присаживайся, — предложил мне хозяин. —
Немного закусим перед серьезной беседой. Как известно, на сытый желудок легче договариваться. Эй, официант! — позвал он тут же. — Дайте нам по две порции курицы «бург-ан-бресс» в фарфоровом теремке, говяжью щечку в красном вине и овощное фрикасе... Гулять так гулять!
Я никогда не ел ничего подобного. Наверное, никогда больше и не буду есть...
— Ты все слышал сам и, надеюсь, обо всем догадался. Я, как и обещал, помогу тебе с твоими врагами, а ты за это поработаешь на моего клиента — хоккеиста, — сказал Режиссер.
— А что я должен буду делать? — спросил я.
— Все инструкции получишь от хоккеиста. Мы же с тобой сейчас должны пораскинуть умишком, как угробить твоего неприятеля. Красиво и без лишнего шума и пыли...
— Можно ему в машину взрывчатку подложить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55