Как это у вас там называется? — обернулся он ко мне.
— Реставрацией, — подсказал я.
— Вот именно, реставрацией, — веско поддакнул Горбунов. — Этим и займитесь. И чтобы это старье стало как новое! Понятно?..
Семен с Бромбергом уехали. Не было их почти сутки. Вернулись — пьяные и довольные.
— Дело выгорело, — потирая руки, сказал Семен. — Завтра сюда прибудет клиент с чемоданом денег. Мы у него деньги возьмем, а картины он в гробу получит...
Но вышло не так, как задумал Семен. Покупатель, Стрелков, приехал не один. С ним в «волге» сидели двое здоровенных парней и маленький тщедушный старик с фотографической «лейкой» в руках. Старик зачем-то сфотографировал сперва особняк, затем попросил попозировать все семейство Бромбергов у самовара, не забыл и меня «щелкнуть», когда я выставлял на двор сушиться в тенек проклеенные и укрепленные старинные холсты. Хотел в заключение увековечить Семена, но тот категорически воспротивился, а Кончился этот «визит вежливости» элементарной по-? пойкой, на которой Семен со Стрелковым долго объяснялись в любви друг к другу, а затем ударили по рукам. — Продано! — возвестил во всеуслышание Семен и. довольный собой, потащил старенький, местами потертый чемодан с долларами на второй этаж.
Стрелков вместе со своими «шестерками» суетливо запихал в багажник «волги» три свернутых в рулоны холста и был таков. Я сразу смекнул, что он увез наиболее ценные произведения живописи, те самые, которые я днем выставил на просушку.
Не успели еще в фермерском поселке затушить огни, как раздался нечеловеческий рев, визг и вой. Кричал, рыдал, матерился — и все это одновременно — не кто иной, как сам Семен Горбунов. Размазывая пьяные слезы по опухшему сизому лицу, он возносил проклятия к небу:
— Обманули, гады! Фальшивку подсунули!.. Оказывается, старичок-фотограф был непрост. Он хорошо разбирался в картинах и сразу определил, что самые ценные из них сушатся на дворе. Он же отсоветовал Стрелкову приобретать «пустышки», которые предложил Горбунов. Стрелков так и сделал. Отдав деньги Семену, чтобы тот их пересчитал, он потихоньку послал старичка за сохнущими картинами. Старичок сначала забежал в уборную, а потом спокойно, как уличный воришка с бельевой веревки уносит выстиранное белье, утащил драгоценные холсты.
Семен после отъезда гостей преспокойно лег спать, но во сне ему пришло в голову, что Газетчик просто не мог поступить с ним честно, слишком плохая репутация сопровождала его в делах. Семен вскочил с постели и стал лихорадочно пересчитывать доллары. Убедившись, что сумма соответствует затребованной, он облегченно вздохнул, опять прилег, но спать уже не мог. Какой-то червь точил душу. Встал и принялся тщательно рассматривать каждую купюру в отдельности. И тут до него дошло, что ему подсунули фальшивые деньги. На всех купюрах оказался один и тот же номер. Видимо, Стрелков хорошо потрудился перед встречей с Семеном. Он и его подельники «откатали» фальшивки с помощью цветного ксерокса.
На Семена было страшно смотреть. Сначала он хотел повеситься, потом, передумав, схватил автомат и начал стрелять по окнам домов, к счастью, никого не задев. Потом, несколько утихомирившись, сказал: «Вор у вора дубинку украл!» — и нехорошо засмеялся. Он успокаивал себя тем, что и Газетчик остался с носом, забрав у него малоценные картины. Но когда наконец узнал истину, впал в невменяемое состояние: катался в пыли, раскарябал себе лицо, прокусил руку. Эта клиническая картина завершилась пеной изо рта, закатившимися глазами и хлынувшей из горла кровь.
Семен провалялся в постели несколько дней. Постепенно он пришел в себя и стал придумывать страшную месть обидчику. Меня же решил переправить на какой-то остров среди болот.
— Будешь там, мазилка, остальные картины вылизывать. Как ты говоришь — рестервация?
— Реставрация, — осторожно поправил я.
— Оно самое. Ей ты и продолжай заниматься. Там тебя никто не найдет. Есть у меня подозрение, что чертов Газетчик еще вернется, но на этот раз за тобой. Пусть-ка поищет, гад!
Описывать путь по болотам я не буду. Скажу только, что, хоть я и большой любитель природы, путь этот лично мне никакого удовольствия не доставил. Измотавшись и вымазавшись в грязи как черт, я наконец ощутил твердую почву под ногами и воздал благодарственную молитву небесам за то, что остался живым и
невредимым.
Семен на острове долго не задержался. Сказав, что все необходимое для жизни и работы я найду в землянке, он ушел обратно, унося с собой специальную обувку, сделанную для хождения по болотам. Без «мокроступов» нечего было и мечтать о побеге из этого людьми и Богом забытого места.
Прошла неделя, другая. За это время я смог привести в порядок коллекцию. И, признаться, здорово соскучился по людям, даже по таким, как Семен Горбунов. Но он больше не появлялся на островке. Видимо, важные события отвлекли его и от коллекции, и от меня.
Я стал чувствовать себя Робинзоном. Мастерил ловушки на кроликов, которых обитало здесь видимо-невидимо, ловил карасей и линей в небольшом озерке с темной торфяной водой... В общем, жить было можно. Только скука одолевала
Однажды вечером, сидя у первобытного костра, я вспомнил историю, поведанную мне в начале шестидесятых годов известным чешским скульптором Карелом Покорным. Я познакомился с ним сразу после окончания Суриковского института, когда отправился в первую свою зарубежную командировку от Высших творческих мастерских. Было это в Праге.
Чешские друзья долго водили меня по городу, знакомили с местными достопримечательностями, а потом привезли в скульптурную мастерскую известного профессора Пражской академии художеств. Это был незабываемый вечер. Карел Покорный меня покорил. Я своими глазами увидел, как из бесформенной каменной глыбы появляется одухотворенное мыслью и чувством человеческое лицо, а из засушенной коряги мастер за считанные минуты делает статуэтку ветвисторогого оленя...
— С таких вот поделок и началось мое увлечение резьбой по дереву, — рассказывал Покорный. — Это было в самом начале нынешнего века, задолго до моей учебы у знаменитого нашего ваятеля Мысльбека. Тогда еще я жил у своих родителей, небогатых деревенских торговцев. Наше село Павлнцы располагалось в Моравских Будеёвицах и славилось народными умельцами. Вот и меня отец учил народным ремеслам, часто водил в лес, заставлял подмечать прекрасное в самом обычном — в деревце, траве, камне. Тогда-то и начал я заниматься резьбой по дереву, составлением картин из природного материала. Это мне помогло в дальнейшем поступить сначала в художественно-ремесленную школу в Граде-Кратове, а затем в Пражскую художественно-промышленную школу. Ну, а потом уже я оказался в Академии изобразительных искусств...
Вспомнив о Кареле, я вдруг подумал: а почему бы и мне не попробовать заняться резьбой по дереву? Хоть какое-то стоящее дело...
Недолго думая, я поострее заточил ножи, взял топор и отправился на поиски подходящего древесного материала. Вскоре я обеспечил себя работой на несколько дней вперед. Из-под моего эрзац-резца вышли на свет премилые статуэтки зайцев, лося, лисицы и даже вожака волчьей стаи.
Утомившись от забот по добыванию хлеба насущного, я ложился на спину под открытым небом и созерцал звезды. И вспоминал разное...
Утром я пробудился от резкого шума вертолетного двигателя и сильных порывов ветра от крутящихся лопастей винта. Вертолет пролетал совсем рядом! Я вскочил, сонливость сразу пропата. Надо действовать!..
Костер разгорелся быстро. В него я набросал свежих веток и травы, чтобы было побольше дыма. Теперь оставалось только ждать.
И я дождался! С вертолета, который принадлежал местным лесничим и облетал территории болот, заметили клубы дыма. А ведь известно, что торфяные пожары неизмеримо страшнее обычных лесных...
Когда вертолет приземлился, из него вылез летчик с добродушным лицом и отвислыми усами. Первым делом он загасил костер, потом приказал мне собираться. Дважды просить об этом меня не пришлось.
Я был очень доволен и мечтал побыстрее долететь до ближайшего отделения милиции. Но каково же
было мое удивление, когда на аэродромной площадке в Вологде я увидел знакомую сутуловатую фигуру журналиста Стрелкова и его телохранителей.
— Благодарю, Василий Степанович, — сказал он вертолетчику, передавая ему что-то в конверте. — За мной не заржавеет. Я же говорил, что ты сможешь найти художника на болотах...
Так это за моей персоной гоняли вертолет? Кажется, игра становится серьезной, и я из обычного статиста в ней перехожу в ранг главного свидетеля. Но главных свидетелей чаще всего убивают, — почему-то с грустью подумалось мне...»
* * *
Леонид Васильевич дымил как паровоз прямо в моем кабинете. И это подсказало мне, что следователь транспортной прокуратуры полностью созрел для дальнейшего рассказа о событиях, происшедших с ним во время расследования. Меня тоже заинтересовали судьбы людей, по злой воле дельцов и преступников оказавшихся в круговороте опасных событий.
— Рассказывайте дальше, — кивнул я Матвиевскому. Он откашлялся, загасил окурок и, постучав пальцами по крышке стола, продолжил:
— Могу себе представить, с каким недоумением смотрели на меня пассажиры пригородных электричек, сновавших по железнодорожным путям в районе станции Барыбино. Они видели, как немолодой человек в престижной каракулевой «москвичке» и дорогой шубе шастает по сугробам возле рельсов. Но мне было в тот момент не до театрально-красивых поз. Я весь ушел в решение основной загадки: почему искусствовед оказался на этом перегоне, что побудило его тащиться после рабочего дня в тьмутаракань? Не сразу, но мне удалось понять мотивы поведения Скорина. Я нащупал ту путеводную нить, которая, как я полагал, поможет мне распутать дело.
Искусствовед, сойдя с электрички на станции Барыбино, не пошел на привокзальную площадь, где стояли автобусы, ходившие по местным линиям. Он вернулся по шпалам назад. Спрашивается, для чего? Чтобы выйти на переезд и дальше следовать по дороге в один из дачных кооперативов. Почему именно туда? Ответ на этот вопрос я получил чуть раньше, когда после разговора с Виолеттой Алексеевной Горчаковой заинтересовался физкультурно-оздоровительным центром под названием «Стелла».
Я побывал там. Это посещение породило у меня противоречивое чувство. С одной стороны, я позавидовал людям, которые могут позволить себе проводить время в подобных заведениях, где все до мелочей продумано и устроено так, чтобы человек мог полностью отвлечься от неприятных мыслей, восстановить свои силы, выйти после всех этих саун, бассейнов, тренажерных залов обновленным и ублаженным. Признаться, когда я случайно заглянул в массажный салон и увидел там полуобнаженных красоток, мне вдруг захотелось побывать в роли их клиентов... С другой стороны, во всей этой роскоши было что-то вызывающее и подозрительное...
Матвиевский помолчал, собираясь с мыслями.
— Так вот, — продолжил он через мгновение, — меня провели в кабинет хозяйки этого заведения и оставили там одного. Пока не пришла сама Стелла, я смог оглядеться и убедился, что интерьер составлен со вкусом и чувством меры. Это был не просто рабочий кабинет, которых я повидал на своем веку великое множество, а уютная комната, обставленная как домашняя гостиная, где не стыдно принять делегацию любого уровня, даже самого высокого.
«Вы ко мне?» — спросила красивая энергичная женщина без возраста, вошедшая в свою резиденцию как раз в тот момент, когда мне наскучило ожидание.
«Я из прокуратуры, — сразу дал я понять что к чему. — К вам меня привело расследование уголовного дела, в котором фигурируют некоторые ваши знакомые».
«О, у меня очень много знакомых, — безмятежно улыбнулась хозяйка центра. — Некоторые из них весьма высокопоставленные и влиятельные особы...»
«Не сомневаюсь, — кивнул я. — Но мне очень интересно было бы узнать, что делал у вас вот этот человек приятной наружности. — И я протянул Стелле фотографию Скорина, взятую из его личного дела в издательстве и увеличенную в нашей фотолаборатории. — Он вам знаком?»
«Первый раз вижу! — пожала плечами прекрасная дама, но, вглядевшись внимательнее, тут же поправилась: — Постойте... По-моему, я видела это лицо раза два у себя. Хотя могу и ошибиться, У меня очень большая клиентура...»
«Хотелось бы осмотреть ваш центр. Вы позволите? Иди нужен ордер на обыск?..» — спросил я с улыбкой.
«Конечно, — облегченно вздохнула Стелла. — Почту за честь, если вы станете моим клиентом».
«С моими доходами смешно рассчитывать на ваше гостеприимство...»
«Пойдемте со мной», — сказала Стелла, сделав вид, что не расслышала моих последних слов.
Пока я осматривал ее владения, меня не покидало желание поговорить по душам с кем-нибудь из обслуживающего персонала. Но в присутствии хозяйки вряд ли кто-нибудь из них пойдет на откровенность.
Мне повезло в самый последний момент, когда я уже попрощался со Стеллой и направлялся к своей служебной машине. Мое внимание привлекла выходившая из здания центра молоденькая девушка. Она куда-то, видимо, очень спешила, потому что ожесточенно замахала рукой, пытаясь остановить какую-нибудь проезжающую машину.
«Давайте подвезем эту милашку», — попросил я своего водителя. Безразлично пожав плечами, он притормозил у обочины шоссе и открыл дверцу перед девушкой.
«Спасибо! — сказала она, садясь на заднее сиденье. — А я вас уже видела в нашем заведении, — улыбнулась она мне. — Вы что, наш постоянный клиент?»
«Не очень подхожу, — засмеялся я. — Нет, я не ваш клиент, а вот приятель мой, некто Скорин... Может, знаете его?»
«В лицо-то я их всех знаю, а вот паспортными данными, простите, не интересуюсь».
«А у меня есть его фото, — сказал я. — Вот, полюбуйтесь...»
«Ой, остановите, пожалуйста у метро! — неожиданно попросила девушка у водителя, бросив взгляд на фотографию. — Вообще-то, я с ним не очень знакома, но несколько раз видела с другим нашим постоянным клиентом, Михаилом Соломоновичем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55